Воспоминания о той войне

Георгий Жуков: 

«Война… Я немедленно позвонил Сталину, доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные боевые действия. Он долго не отвечал. Наконец сказал: «Приезжайте в Кремль…»

В 4 часа 30 минут мы с Тимошенко вошли в кабинет Сталина. Он, бледный, сидел за столом с нераскуренной трубкой. Он сказал: «Надо позвонить в германское посольство…» В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленберг просит принять его для срочного сообщения…»

Вячеслав МОЛОТОВ:

«22 июня сразу члены Политбюро собрались у Сталина. Решили, что надо сделать выступление по радио в связи с началом войны. Конечно, предложили, чтобы это сделал Сталин. Но он отказался - пусть Молотов выступит. Конечно, это было ошибкой. Но Сталин был в таком подавленном состоянии, что не знал, что сказать народу».

Юрий ЛЕВИТАН, диктор:

«Когда ранним утром 22 июня нас, дикторов, вызвали на радио, уже начали раздаваться звонки. Из Минска, Каунаса, Киева. И вот я помню - включил микрофон. Когда я произнес слова «говорит Москва», чувствую, что дальше говорить не могу. Из аппаратной уже стучат: «Почему молчите?». Сжал кулаки и продолжал: «Граждане и гражданки Советского Союза…»

Иосиф ГЕЙБО, подполковник, заместитель командира полка Западного особого военного округа:

«В то утро у меня в груди похолодело. Передо мною - четыре двухмоторных бомбардировщика с черными крестами на крыльях. «Юнкерсы»! Возникла еще одна мысль: «Сегодня воскресенье, а по воскресеньям у немцев учебных полетов не бывает». Выходит, война? Да, война!»

Тимофей ДОМБРОВСКИЙ, красноармеец-пулеметчик:

«Самолеты поливали нас огнем сверху, снизу, на земле, причем все сразу! Мы залегли на берегу Буга, откуда видели все, что творилось на противоположном берегу. Все сразу поняли, что происходит.

Немцы напали - война!»

***************************************

Гофман фон ВАЛЬДАУ, генерал-майор, начальник штаба люфтваффе:

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого...» Особенно немцев шокировали авиационные тараны и огромный уровень потерь.

Только за 22 июня 1941 года люфтваффе потеряли 300 самолетов, чего в боях с союзниками не было».

Гюнтер БЛЮМЕНТРИТ, генерал, начальник штаба 4-й армии вермахта:

«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Они всегда пытались прорваться на восток... Наше окружение русских редко бывало успешным».

Альфред ДЮРВАНГЕР, лейтенант:

«Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не ожидали, но и неподготовленными их никак нельзя было назвать. Энтузиазма (у нас) не было и в помине! Скорее всеми овладело чувство грандиозности предстоящей кампании. И тут же возник вопрос: где, у какого населенного пункта эта кампания завершится?!»

Эрих МЕНДЕ, обер-лейтенант:

«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон, - не скрывал он пессимизма… - Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии».

Эрик БУРХАРД, рядовой, пехота:

«22 июня 1941 года рано утром мы вступили в Россию в направлении Лемберга (Львова) и Киева. На Украине гражданское население встречало нас цветами. Женщины в нарядной одежде несли цветы и клубнику. Я считаю, что, если бы Гитлер, идиот, дал украинцам еду и оружие, мы могли бы идти домой. Украинцы сами воевали бы против русских».