"Предшественники Петербурга: Ландскрона - Невское устье - Ниеншанц".

На модерации Отложенный

 

Заморские гости (с картины Н.К. Рериха)

НА ВОДНОМ ПУТИ

Исследователи давно обращали внимание на отсутствие на русском побережье Балтики, включая и устье Невы, каких-либо следов поселений того времени. Одним из первых, кто объяснил такое положение вещей, был археолог Зориан Доленго-Ходаковский. Он считал, что на этих землях существовала постоянная опасность нападения варягов и потому новгородские словене, чтобы избежать такой участи, селились в некотором отдалении от морских берегов[1].

Тем не менее, находки древностей, связанные с эпохой раннего средневековья здесь известны. Это три клада серебряных монет - дирхемов и динариев IХ-ХI вв., отчеканенных на Арабском Востоке и в Западной Европе. Они были обнаружены, в разное время, у устья Невы - на побережье Финского залива. Один из них был найден на Васильевском острове - в районе Галерной гавани, два других - в Петергофе и в Мартышкино[2].

Славяне к тому времени еще не заселили этих земель - граница их расселения проходила в нескольких десятках километров от побережья - по северному краю Ижорского плато. Населявшее эти территории финское племя ижора также держалось на заметном удалении от моря, как впрочем, и от берегов Невы. Это подтверждается находками древностей - различного рода ювелирных украшений, связываемых с этим народом, которые были обнаружены на возвышенностях, расположенных в 10-20 км от побережья. Ближайшим городским центром к устью Невы, на водном пути, была Ладога, которая на протяжении столетий являлась единственным морским портом северо-западной Руси. Судя по обнаруженным здесь находкам, ее население, состоявшее из славян, скандинавов и финнов, начиная с середины VIII столетия, активно участвовало в международных торговых связях.

Изображение ганзейского когга на печати г. Штральзунда. XIV в.

Наиболее вероятным объяснением нахождения кладов у невского устья могло быть наличие здесь торговых мест, в средневековье, где время от времени устраивались торги, местного населения, стекавшегося сюда из окрестных земель и заморских купцов. Такие пункты известны во многих местах побережья Восточной Прибалтики. Обычно, они размещались в устьях рек или в удобных бухтах: на Березовых островах, в районах Выборга, Таллина, близ устьев Немана, Даугавы (Западной Двины), Венты, Пернау.[3]

Союз германских городов - Ганза в ХIII-XIV вв. становится посредником в международной торговле на Балтике и в Северном море, создав свои дворы в Брюгге, Лондоне и Новгороде. Дважды в год прибывали в Новгород немецкие и готские купцы[3*] - весной, оставаясь торговать на все лето, и осенью - на зиму. Если зимние купцы приезжали, обычно «горой», то есть по суше, то летние приходили «водой» по Неве, Ладоге и Волхову.[4]

В торговых договорах ХII-ХIV вв., заключавшихся Новгородом с Готландом и ганзейскими городами, подробно регламентировались условия посещения иностранными торговцами русских земель, плавание их во внутренних водах и контакты с местным населением.

Новгородские власти несли ответственность за «чистый» свободный путь иноземных купцов от острова Котлин и Березовых островов в Финском заливе, являвшихся крайними точками новгородских владений.

Судя по всему, где-то на Котлине или на одном из островов устья Невы и располагалась в 1240 г. морская стража земли ижорской, предупредившая кн. Александра Невского о приходе шведов. Она держала под контролем «оба пути» и обеспечивала безопасность прохода купеческих караванов. В ее задачу входило оповещение ладожан и новгородцев о приближении крупных сил противника, а также организация отпора разбойникам, приходившим сюда из Балтики.[5]

Сведения о значении устья Невы в торговых сообщениях позднего средневековья и о проведении здесь торгов также имеются в документах. Древнейшее упоминание об этом встречается в уставе, регламентировавшем жизнь и деятельность ганзейских купцов во время их проживания в своем торговом дворе в Новгороде. Уже в устье Невы немецкие и готские купцы, приходившие на своих кораблях, должны были выбирать старост двора и церкви.[6]

Вероятно, в устье Невы, под прикрытием «морской стражи», существовало место традиционной стоянки судов. По договору 1268 года, приезжавшие в Новгород купцы имели право рубить «дерево или мачтовый лес» по берегам Невы, а также вести по пути прибрежную торговлю с инграми и корелами.[7] Об этом же свидетельствует и документ 1406 г., в котором торговля на Неве представляется уже как старинный обычай.[8] В Новгородско-ганзейском договоре 1436 г. также говорится о возможности торгов в устье Невы. Причем зачастую такие торги осуществлялись здесь даже в обход существующих запретов, в периоды «размирий» - между Новгородом и его западными партнерами.

 

Выгодное географическое положение устья Невы и ее значение - важнейшего транзитного пункта в международной торговле, на протяжении веков привлекали к этому месту пристальное внимание северного соседа Руси - Шведского королевства. И если первоначально вторжения шведского флота в Неву и Ладогу носили характер грабительских рейдов, то, начиная с XIII столетия, шведы пытаются закрепиться на побережье этих водных систем, основав здесь свои крепости.

Невская битва 1240 г., в которой русские войска под предводительством кн. Александра Невского нанесли поражение шведам в устье реки Ижоры, не сняла накала борьбы на западных рубежах новгородской земли. Вся вторая половина XIII в. здесь была наполнена драматическими событиями.

1249 г. - шведский ярл Биргер совершает второй крестовый поход в Финляндию - в землю еми, в результате чего племя, населявшее центральные районы страны, попадает в зависимость от Швеции.

1256 г. - шведский флот вторгся в Ладожское озеро. В то же время шведами была предпринята неудачная попытка основания крепости в устье реки Наровы. В ответ на это новгородцы совершают поход на союзное Швеции финское племя емь.

1283 - 1284 гг. - происходят новые вторжения шведского флота в Ладогу.

1292 г. - новгородцы разоряют финские земли, а шведы нападают на союзников Новгорода ижору и корелу.

Год спустя в 1293 г. Шведское королевство предпринимает третий крестовый поход в финские земли, соседствовавшие с Новгородом, - в Карелию. В западной части Карельской земли шведами была основана крепость Выборг, позволившая надежно запереть выход из Ладоги в Финский залив по водной системе Вуоксе. Попытка их закрепиться и по другую сторону этого пути - на берегу Ладоги, укрепив крепость Корелу, успеха не имела. Новгородцам удалось отбросить их с этой территории.[9]

В следующий раз мечи противников скрестились у устья реки Охты. Именно это место было выбрано в 1300 г. шведами для строительства крепости Ландскрона. На этот раз они ставили перед собой цель взять под контроль Неву и таким образом перерезать связи Руси с Балтикой.

Земли в устье реки Охты - возвышенные и недосягаемые для наводнений, с хорошей гаванью для стоянки судов, защищенные водными рубежами, издревле являлись одним из наиболее благоприятных для обитания районов в низовьях Невы. Место это занимало удобное географическое положение - на пересечении важнейших путей того времени - водного, проходившего по Неве, и сухопутного, связывавшего Новгород и Ижорскую землю с Карелией и Финляндией. Все это и предопределило как выбор шведского воинства в 1300 г., так и возникновение здесь впоследствии центра поселенческого массива в нижнем течении Невы, который развивался в этом месте вплоть до основания Санкт-Петербурга.

Невская битва 1240 г. Миниатюра из Лицевого жития Александра Невского. XVI в.

ЛАНДСКРОНА

Основание и штурм крепости Ландскроны в устье реки Охты не остались незамеченными современниками. Подробное описание этих событий дошло до нас как в русских летописях, так и в шведской хронике.

Вот что сообщает об этом походе Новгородская I летопись - в 1300 г.: «...придоша из замория свеи в силе велице в Неву, приведоша из своей земли мастеры, из великого Рима от папы мастер приведоша нарочит, поставиша город над Невою на усть Охты рекы, и утвердиша твердостию несказаньною, поставиша в нем порокы, похвалившеся оканьнии, нарекоша его Венець земли: бе бо с ними наместник королев, именем Маскалка[9*]; и посадивше в нем мужи нарочитый с воеводою Стенем, и отъидоша; князю великому тогда не будущю в Новегороде».[10]

В этом коротком сообщении содержится достаточно подробная информация, как о самом походе, так и о той международной обстановке, которая сложилась в это время. Значительное шведское войско, под руководством королевского наместника, войдя в Неву, остановилось в устье Охты и соорудило здесь мощную крепость. В ее строительстве участвовали не только шведские фортификаторы, но и специалисты из других европейских стран. Для обороны крепости был оставлен сильный гарнизон и установлены камнеметные машины. Отсутствие князя в Новгороде не позволило новгородцам сразу же принять эффективные меры против захватчиков.

Более подробное повествование об этом событии дошло до нас в шведской хронике Эрика. 30 мая 1300 года - в Троицын день - шведский флот с 1100 воинами вышел в море. Руководил походом тогдашний фактический правитель Шведского королевства Тергильс Кнутсон. Путь из Центральной Швеции до устья Невы в средневековье занимал 2-3 недели. Поэтому, около середины июня, шведские суда вошли в Неву. Место строительства крепости на мысу при впадении Охты в Неву, было выбрано, видимо, не случайно. Вероятно, оно было известно шведам и ранее, когда они посещали Неву с различными целями.

«Я уверен, что никогда не видели на Неве больше хороших кораблей чем тогда; там такая прекрасная гавань, что борт к борту и штевень к штевню они стали и устроили помост между кораблями, чтобы никакая буря не смогла их оттуда выгнать» - писал шведский хронист.[10*]

В условиях, когда существовала опасность внезапного появления русских войск, как это было в памятном 1240 году, шведы выбрали наиболее быстрый и экономичный способ строительства укреплений. Был прорыт сплошной ров между Охтой и Невой. «Над тем рвом стояла стена с восемью башнями с бойницами; ров был вырыт между обеими реками, за ними стояло все войско».

Земляной вал, насыпанный при рытье рва, был дополнительно укреплен деревянными стенами и башнями с бойницами, расстояния между которыми составляли около 50 метров. Вероятно, в одной из них имелись ворота, а через ров был устроен подъемный мост.

Предположение о наличии в Ландскроне каменной башни, которая обычно располагалась в центральной части крепостей того времени, не находит подтверждения в тексте хроники. Судя по всему, столкнувшись с отсутствием в устье Невы выходов природного камня, шведы были вынуждены строить деревянную крепость. Из сооружений внутри укреплений в тексте упоминается некий погреб, где осажденные укрылись после захвата штурмующими крепостных стен и некоторое время занимали оборону.[11] Не исключено, что этот погреб и представлял собой выложенную камнем подземную часть башни, строительство которой не удалось завершить уже в первый год из-за недостатка камня. В связи с этим следует вспомнить об обнаружении строителями в 80-е гг. нашего столетия в центральной части мыса на глубине около двух метров массивной кладки из известковой плиты.

Учитывая ошибки 1240 года, шведы решили выставить боевое охранение. После завершения основных работ по строительству крепости, отряд в составе 800 человек, под командой Харальда был послан в Ладожское озеро. Помимо охранения, им была поставлена задача уничтожения язычников, располагавшихся на некоем острове в Ладожском озере. Вероятно, шведы планировали рейд в Северо-Западное Приладожье - в центр Карельской земли с тем, чтобы до прихода русских разгромить их главного союзника - племя корелу.

Войско разделилось на два отряда. Один из них остался в дозоре на Ореховом острове - в истоке Невы. Второй же прошел огнем и мечом по прибрежным селениям Карелии. Но неожиданно начавшаяся буря сорвала планы шведов и вынудила их вернуться назад к Неве, так и не выполнив своей главной цели.

Вскоре после этих событий, шведские дозорные увидели приближающиеся по озеру русские суда - «...более тысячи готовых к бою лодей». Снявшись с острова, шведы стали уходить вниз по Неве. Преследовавшие их «...русские сделали из сухого дерева плоты выше иного дома и подожгли, так что они ярко горели, и пустили их вниз по течению и рассчитывали ими сжечь их корабли...». Шведам удалось спастись, повалив поперек реки большую сосну, которая и задержала катившийся за ними огненный вал.

«Когда русские пришли туда, видно было у них много светлых доспехов, их шлемы и мечи блистали... они сияли как солнце, так было красиво их оружие...» По сообщению хрониста, основанного на словах толмача (переводчика - П.С.), к Ландскроне прибыла тридцать одна тысяча русских воинов. В этом видится явное преувеличение, которое, впрочем, вполне соответствует жанру средневековых хроник, авторы которых сознательно завышали реальную численность неприятеля с тем, чтобы подчеркнуть доблесть своих собственных войск.

С другой стороны, в ходе переговоров русские, чтобы устрашить противника, могли и сами преувеличить количество своих войск. На самом деле, дальнейшие события, свидетельствуют об относительном равенстве сил противников. Судя по тому, что поход русских войск к Ландскроне в этом году вообще не нашел отражения в русских летописях, этой военной акции не предавалось большого значения, и следовательно, в ней не должны были участвовать сколь либо крупные силы.

Торгельс Кнутсон. Памятник работы В. Вальгрена в Выборге. 1908 г.

Согласно свидетельству хроники, русские, устроив на подступах к крепости засеки, сразу же попытались овладеть ею. «Они бросились на приступ ко рву, каждые двое помогали третьему преодолевать...» его. Однако несмотря на упорство штурмующих, стремившихся ворваться в крепость «...во что бы то ни стало...» осажденным, укрывшимся за ее стенами удалось отразить приступ. В разгар штурма, чтобы приостановить натиск русских войск, отряд рыцарей сделал вылазку за пределы укреплений, с трудом пробившись затем назад.

Убедившись в прочности новой крепости, в недостатке наличных сил для ее взятия и не желая нести потери, русские принимают решение прекратить штурм. Заключив однодневное перемирие, чтобы нейтрализовать неприятеля, под покровом ночи они снялись с лагеря и незаметно ушли. Но это была лишь проба сил.

Дети Биргера Ярла и братья короля Магнуса – Амбарный Замок, при которых Торгельсом Кнутсоном был предпринят новый поход на Неву и основана Ландскрона

Герцог Вальдемар Магнуссон. Изображение на его печати	Герцог Эрик Магнуссон. Изображение на его печати

После того как русские отступили, крепость была «...приведена в полную исправность и снабжена припасами...». Шведы оставили в ней гарнизон во главе с рыцарем Стеном - «...двести людей способных к бою, и сто для того, чтобы работать». Последние «...должны были готовить солод, варить пиво и печь хлеб, а также сторожить по ночам...».

Основные же силы отправились домой - в Швецию. Выйдя из устья Невы в Финский залив, они стояли некоторое время где-то на его южном берегу в ожидании попутного ветра. В этот период ими был предпринят рейд вглубь территории населенной финскими племенами, «...и прошли они с огнем и мечом по Ижорской и Водской землям, и жгли, и рубили всех, кто им сопротивлялся» - свидетельствует хроника. Это разорение, судя по всему, имело цель лишь грабежа и устрашения местных народов, находившихся в зависимости от Новгорода.

Дождавшись благоприятной погоды, флот отплыл в Швецию. Произошло это около середины сентября, так как в день Святого Михаила - 29 сентября он уже прибыл в Стокгольм.

А шведская Ландскрона, вместе с ее небольшим гарнизоном, оказалась во враждебном окружении местного населения. По свидетельству хрониста, оставленные в крепости съестные припасы испортились от летней жары. А зимой в гарнизоне свирепствовала цинга. «Они держались, насколько сил человеческих хватало, многие от этого умерли, так что крепость почти опустела». Гибнущие от болезней и голода воины мечтали о помощи. Но ее было ждать неоткуда - Финский залив был покрыт льдами и связь со Швецией прервалась до конца весны. А от расположенного поблизости Выборга гарнизон Ландскроны был отрезан, так как их разделяли несколько дней пути по землям союзной Новгороду корелы.

Тем временем новгородцы не теряли времени даром. Они отправили послов во Владимир к Великому князю Андрею Александровичу сыну Александра Невского, являвшемуся одновременно и князем новгородским, с призывом возглавить борьбу со шведским вторжением. И весной 1301 г. кн. Андрей прибыл в Новгород. Он начал с дипломатической подготовки к войне. Сразу же было отправлено послание в Любек, который выступал главным торговым партнером Новгорода в европейской торговле.

В письме говорилось: «...купцы могут приезжать и отъезжать с добрым миром и под охраной князя и Новгорода. Если король шведский отнимет у нас и у вас путь по Неве, или если вышеназванный король шведский отступится от того и вернет землю всемогущего Бога и Святой Софии и Великого князя Новгородского, и разрушит крепость, которую он построил, или если он этого не сделает, пришлите к нам своих послов ради многих дел...»[12] Это письмо должно было подтвердить намерения Руси вести торговлю с Ганзейским союзом, а также способствовать политической изоляции Швеции, препятствовавшей ведению свободной торговли.

Корабли викингов, на которых они отправлялись в завоевательные походы. Изображение корабля на фрагменте ковра из Байё (конец XI в.)

<hr/>

 

Собрав значительные силы, «приде князь великый Андрей с полкы низовьскыми, и иде с новгородцы к городу тому, и приступиша к городу месяца мая 18... и потягнуша крепко силою святыя София и помощью святою Бориса и Глеба твердость та ни во что же бысть за высокоумье их; зане всуе труд их без Божия повеления: град взят бысть, овых избиша и исекоша, а иных извязавше поведоша с города, а град запалиша и розгребоша. А покои, Господи, в царствии своем душа тех, иже у города того головы своя положиша за Святую Софию». Летописное сообщение о победе на Охте отличается крайней лаконичностью.

Подробности штурма Ландскроны, имеющиеся в Хронике Эрика, позволяют в деталях представить драматическую картину этих событий. «Русские тогда снова собрались и карелы, и язычники. Это было громадное войско», - сообщает хронист. В сложившейся ситуации обороняющиеся могли рассчитывать на скорую помощь из Швеции. Приближалось лето, и шведский флот с войсками и продовольствием, вероятно, уже вышел в море и ожидался в Ландскроне со дня на день.

Описание штурма крепости в хронике изобилует преувеличениями достоинств шведских воинов. «Когда русские подошли, там было шестнадцать человек, способных к бою. Русские штурмовали и днем, и ночью, много было нанесено сильных ударов... язычники[12*] часто сменялись. Один отряд уходил, другой подходил». Трудно поверить, в то, что шестнадцать человек могли столь длительное время сопротивляться большому войску. Вероятно, осажденные все же располагали большими силами.

«В крепости той вспыхнул огонь, и она загорелась, и русские вошли с рукопашным боем. Христиане тогда ушли с крепостных стен внутрь погреба и там защищались. Некоторые же были убиты на стенах». Последние шведские воины закрепились в погребе - неком укрытии, существовавшем внутри крепости. Но осознав, что сопротивление было бессмысленным, оставшиеся в живых воины, во главе с воеводой Стеном, сложили оружие.

«После того как пленных поделили, и с этим было покончено, и добыча была взята, и крепость сожжена, все русские отправились домой, и увели с собой пленных, немного уцелело от огня, так была взята крепость». Сбылось пророчество хроники Олая, где в 1300 году была сделана запись, что замок Ландскрона был сооружен под плохим предзнаменованием.

Русь не могла смириться с существованием вражеской крепости на Неве - ведь это означало бы утрату выхода к Балтике, через который велась торговля с Европой. «...Крепость та была так поставлена, что жителям того края ничего другого не оставалось, как подчиниться или бежать, если они хотели остаться в живых...», отмечал хронист. Разрушение Ландскроны характеризуется в русских летописях[12**] такими выражениями, как - «запалиша и разгребоша...», «...гору раскопаша», а в шведской хронике - «...крепость сожжена». Из этого следует, что все деревянные сооружения были уничтожены пожаром, а земляной вал срыт. Насколько тщательно производились эти работы по разрушению укреплений, и какие следы их остались здесь после того, как русские войска покинули это место, судить сложно.

Король Магнус Эрикссон (1316-1374), при котором между Россией и Швецией был заключен Ореховский (Нотебургский) мирный договор 1323 г., и впервые определена граница между двумя государствами. В 1348 г. им был совершен новый крестовый поход на Неву. Изображение на его печати, хранящейся в Государственном архиве Швеции

Память о Ландскроне сохранялась в Швеции на протяжении длительного времени. Так, в договоре заключенном в 1447 г. между датско-шведским королем Христофором IV Баварским и Ливонским орденом против Новгорода вновь упоминается Ландскрона. Но, судя по контексту, речь в нем шла не о крепости, а о месте, где она располагалась, - то есть об устье Невы.[14]

Почему же новгородцы не воспользовались уже созданными укреплениями, чтобы отстроить их, оставить там свой гарнизон и таким образом навсегда закрыть вход в Неву для неприятеля? Прямого ответа на этот вопрос в древнерусских документах нет. Но тот факт, что укрепления были разрушены, свидетельствует о том, что такие планы не ставились вообще. Вероятно, содержание крепости в этом месте не входило в стратегические планы Новгорода.

Причиной этого было значительное удаление устья Невы от основных районов древнерусского расселения на Северо-Западе. От ближайших крепостей Ладоги, Копорья и Корелы этот район отделяло два-три дня пути, а от самого Новгорода не менее недели. Поэтому оборона ее потребовала бы значительных материальных затрат, необходимых для содержания постоянного гарнизона в малонаселенной местности. Кроме того, новгородцы могли опасаться, что внезапным налетом с моря шведы вновь овладеют Ландскроной и смогут закрепиться в ней на долгие годы. Так или иначе, Нева и ее побережье остались незащищенными от вторжений неприятеля. Только спустя четверть века, после новых кровопролитных сражений, система обороны Северо-Западной Руси была дополнена в 1323 г. крепостью Орешек, сооруженной на острове в истоках реки Невы.

Русская деревня на Северо-Западе. Из альбома Мейерберга. XVII в.

Поселение Невское устье

Устье реки Охты не стало безжизненным полем ристалища после разрушения Ландскроны. Судя по имеющимся находкам, в первой половине XIV в. жизнь на этом месте продолжалась. Реконструируемые формы, найденных здесь осколков красноглиняных кувшинов и горшков, сопоставимы с наиболее ранними керамическими сосудами из крепости Орешек. К сожалению, они и не дают ответа на вопрос о точном времени возникновения древнего поселения в устье реки Охты. Так что, пока не известно: предшествовало ли оно Ландскроне или появилось на ее пожарище. Логично предположить, что сооружение крепости, как это обычно бывало, происходило на уже освоенном месте. Это во многом облегчало задачу строителей. Возможно, ответ на этот вопрос удастся получить при последующих раскопках.

Массовое заселение побережья Невы русским и ижорским населением происходит, вероятно, после строительства крепости Орешек и заключения в 1323 г. Ореховецкого мира между Новгородом и Швецией. Земли в устье Охты вошли в состав Спасо-Городенского погоста Ореховецкого уезда, с административным центром в том же Орешке. Уезд, в свою очередь, был частью Водской пятины[14*] новгородского государства, получившей свое название от финского племени водь, населявшего Ижорское плато. Наименование погоста определялось названием главного храма - Спасской церкви, находившейся в Орешке.

Первое описание поселений в устье реки Охты содержится в Писцовой книге Водской пятины 1500 года. Согласно этому документу земли в нижнем течении Охты издавна принадлежали двум знатным боярским родам Великого Новгорода. После присоединения к Москве, расположенные здесь селения, входили в состав владений Великого князя, которые названы как волость «на реке Неве у моря» и «деревни на усть Охты»[15].

В последние годы существования Новгородской республики волость «на реке Неве у моря» принадлежала Тимофею Грузову, а «деревни на усть Охты» Олферию Ивановичу Офонасову. Новгородское боярство, пользовавшееся правом занятия главной государственной должности - посадника, являлось высшим слоем общества республики. Оно обладало большими земельными владениями, разбросанными во всех частях государства.

Грузовы и Офонасовы принадлежали к различным ветвям древнего новгородского боярского гнезда. Их общим предком был известный посадник 1385-1421 гг. Федор Тимофеевич. Наиболее знаменитым из рода Грузовых был Офонасий Остафьевич, занимавший эту высшую должность в 1445-1475 гг.[16] В 1475 г. посадником был и его брат Тимофей Остафьевич, владевший землями в устье Охты.

Посадник Иван Офонасов - представитель Славенского конца - был одним из крупнейших землевладельцев Новгорода. При этом он принадлежал к антимосковской партии - «мыслил от великого князя Новгороду датися за короля».[16*] За эту крамолу Иван III выслал его в 1475 г., «оковав с своими приставы», вместе с сыном Олферием Ивановичем в Москву.[17]

Родство Офонасовых и Грузовых прослеживается и в размещении их земельных владений, которые во многих частях Новгородской земли соседствовали между собой. Поэтому первоначально деревни в устье Охты, наверняка, принадлежали одному из их общих прародителей. А это позволяет связывать появление этих владений не позднее, чем с XIV столетием.

Две Олферьевские деревни в этих местах были переданы в поместное владение князю Андрею Александровичу. Он происходил из рода ростовских князей, предками которого были Юрий Долгорукий и Владимир Мономах. Усиление Москвы привело к тому, что во второй половине XIV в. ростовские князья уже подчинились ей, а «...в конце этого столетия и в начале XV сохраняя еще значение князей владетельных, являются как бы обыкновенными слугами Великого князя Московского». Наконец в 1474 г. они полностью лишаются владений в городе, «продаша Ивану Васильевичу свою отчину половину Ростова...», остававшуюся в их владении.[18]

Волость «на реке Неве у моря» включала земли на ее правобережье в нижнем течении вплоть до Финского залива. Согласно переписи 1496 г. - «по старому письму», в нее входило 5 деревень, в которых было 32 двора. К 1500 г. количество дворов в этих поселениях увеличилось до 44. При этом здесь уже названы только три деревни: Корабельница, Нижний двор Ахкуево и Минкино, а так же два сельца, выросшие из деревень: Кулза и Усть-Охта. Из документов явствует, что Кулза располагалась на побережье - у моря, а Корабельница и Ахкуево, где-то на берегу Невы вблизи устья реки Охты.

Сельцо на Усть-Охты на Неве, состоявшее из 18 дворов и земельных угодий, находилось, вероятно, на обоих берегах при впадении Охты в Неву. Только четыре двора в нем населяли пашенные люди, занимавшиеся земледелием. Это были: «Сменко, да Федко Офонасовы, Ивашко да Родионко Демеховы, Федко Дмитров, сын его Ондреянко, Семен Васильев...» Они сеяли «ржи двенадцать коробей. Сенокосы жителей сельца находились на значительном удалении - «на море на острову на Сундую[18*]», где на четырех обжах земли[18**] скашивали «двесте копен» сена. Но основную часть жителей сельца составляли поземщики - непашенные люди, занимавшие 14 дворов. Все они также носили русские имена: Бориско Палкин, Петрок Лукьянов, Степанко Юркин, Федка Микулин, Ивашко Обросимов, Палка Плешаков, Грихно Филипов, Матвейко Петров, Михаил Белава, Дмитров сын, Грихно Кузьмин, Ивашко Лукин, да Ивашко Фомин, Оверкейко Родивонов, Васюк Нестеров, Федко Костков. Жители сельца платили земельный налог - «позем», составлявший три гривны, и еще одну гривну ключнику. Помимо сенокосов на море, в общем владении жителей волости, а иногда и нескольких волостей, были рыболовные тони[18***] на реке Неве.

Русский купец. С немецкой гравюры XVI в.

Наличие в сельце на Усть-Охты значительного количества поземщиков, людей не занимавшихся земледелием и плативших денежный налог в казну, позволяет предположить непосредственное отношение их к торговле в устье Невы. В XVI веке, вероятно, именно здесь, формируется русский торговый центр, получающий в документах название - Невское устье или Невский городок, в котором велись торги русских и западноевропейских купцов. Деревня Корабельница, располагавшая поблизости, могла быть местом стоянки морских судов, приходивших из стран Балтики.

Упоминая о торговых операциях на Неве в средневековье и неком городе в нижнем течении Невы, находят свое продолжение и в документах XVI столетия. Свидетельства эти очень отрывочны, но все же они позволяют сделать гипотетическую реконструкцию картины развития торгового поселения в устье реки Охты.

В донесении Выборгского губернатора Ролова Матсона тогдашнему шведско-датскому королю Христиану II, от 21 августа 1521 года, имеются сведения о нападении морских разбойников на русский торговый город Ниен.

В нем сообщалось следующее: «…вблизи России явился корабль с несколькими яхтами к одному городу, называемому Ниэном, который они (морские разбойники) ограбили и сожгли; и взяли у русских все, что им попалось под руку. И прибыло несколько человек, подданных Вашего величества, живущих в Выборгской губернии, в море, на островах, и жаловались мне, что они взяли и разграбили у них суда и имущество, которое эти бедные люди имели при себе, когда плыли в Ниэн и из Ниэна за припасами; и выбросили несколько человек за борт, а потом пустили по ветру суда этих бедняков. Узнав об этом, снарядил я свои яхты, и посадил на них людей Вашего Величества. Они вступили в бой с двумя лодками, отнятыми у русских и у других купцов. На судах было найдено много добра, имущество, захваченное ими у подданных Вашего Величества, рожь, соль и прочее, купленное ими для своего продовольствия. На судах было 14 человек, которые и производили этот разбой. Они теперь содержатся здесь у меня с судами и с имуществом. Кроме того, здесь находится посол Великого князя (Василия Иоанновича) и требует, чтобы я возвратил русским их собственность, найденную на судах и похищенную у них неприятелем. Люди же Вашей милости шли на смерть, чтобы отбить у неприятелей упомянутое имущество...».

Уже А.И. Гиппинг, полагавший, что достоверность приводимого документа не подлежит сомнению, сожалел, что он не находит подтверждения в современных русских источниках.[19] Тем не менее, наряду с другими отрывочными свидетельствами, датированными XVI столетием, это сообщение может быть признано, как первое упоминание города на Неве. Конечно, это не был еще город в нашем понимании этого слова, но определенные черты присущие городским поселениям, к тому времени, он уже имел.

Вооружение русских всадников. (Из книги С. Герберштейна. Середина XVI в.)

Отрывочные сведения об устье Охты и о городе на Неве встречаются в шведских документах, связанных с военными действиями, на протяжении всей второй половины XVI в. Так, в 1555 году шведские войска сушей и водой «на бусах с нарядом»[19*] подошли к Орешку. «И по городу из наряду били, и землю воевали, а стояли под городом три недели».

В результате вылазки защитников крепости одна буса с 4-мя пушками и командой в составе 150 человек была захвачена. Несмотря на то, что остальные суда смогли отбиться, осада крепости была снята. Преследуемая русскими войсками, шведская флотилия под началом Якова Багге стала отходить вниз по Неве. Однако из-за сильного встречного ветра, шведы вынуждены были простоять четыре дня в устье реки Охты, отбиваясь от нападавших на них русских войск.

Икона Архистратига Михаила (XVI – начало XVII вв.). В его честь в XVI в. был устроен один из старейших храмов на территории будущего Петербурга

В 1574 г. шведский король Юхан III отдал приказание Герману Флемингу, совершавшему новый поход в Неву, уничтожить здесь два купеческих города.[20] Одним из этих городов, несомненно, был Орешек, под вторым же, вероятно, подразумевалось торговое поселение в устье реки Охты. В ходе очередной русско-шведской войны в 1583 г. тот же король отдает распоряжение соорудить на месте каких-то старых, наполовину развалившихся укреплений на Неве, новые - дерево-земляные.[21]

Под 1599-1603 гг. в Выборгских таможенных книгах упоминается Невский городок, занимавший 4,5% в торговом обороте Выборга.[22] К вышеприведенным сведениям из шведских документов XVI в. можно добавить еще и сообщение 1610 г., когда с началом войны шведы захватили два русских судна и несколько бочек соли в городе на Неве. Все эти упоминания, так или иначе свидетельствуют о том, что в XVI столетии здесь зарождается торговое поселение. Расположение его в устье Охты подтверждается русскими документами того же времени.

Запустения земель в устье Невы, происходившие от войн, опричных грабежей, наводнений, неурожаев и даже непомерных податей были засвидетельствованы в специальных Обыскных книгах. В книге, составленной в 1573 году говорилось, что во владениях - «боярщине» Ивана Хорошева в устье Охты многие земли запустели. В разные годы причины этого были различные: в 1566 г. - «от государевых податей», в 1567-1568 гг. - «от свейских немец от войны», в 1570 г. - «от опричного правежу Темеша Бастанова».

Среди разоренных населенных пунктов названы деревня Минкино, а также деревня «на Охте под старым усадищом у Архангела у Михаила»[23]. Вероятно, под названием Усадище, которое давалось наиболее старым родовым поселениям, скрывается известное нам сельцо на Усть-Охты, являвшееся наиболее крупным, а возможно и самым древним населенным пунктом в этом районе. Упоминаемая здесь церковь или часовня Михаила Архангела, наверняка, связана с полем битвы под Ландскроной. В традициях Древней Руси было сооружение на полях брани храмов в память павших на них воинов. А как известно, Архангел Михаил считался одним из покровителей православного воинства.

Поселения XIV-XVII вв., нанесенные на современную карту Петербурга (Охта)

Более подробные сведения о поселении в устье Охты имеются в Обыскных книгах 1599-1600 гг.[24] Здесь уже говорится о церкви, поставленной в этом месте на землях помещика Богдана Хорошева. Возможно отождествление этой церкви с упоминаемым в тех же документах храмом Михаила Архангела в урочище «Венчище». Оно очень хорошо согласуется с русским названием Ландскроны - Венец земли.[25]

На том же берегу Охты, где была церковь, находились «Государев гостиный двор», корабельная пристань, а также дворы Богдана Хорошева. Богдан и Фадий Хорошевы, с Костей Горбовым владели здесь тремя обжами земли, четвертая же была отдана под церковь. На противоположном берегу напротив гостиного двора располагалась усадьба вдовы Ивана Хорошева, владевшей здесь пятью обжами земли. Еще одна обжа принадлежала здесь тому же Косте Горбову.[26]

Хорошевы известны как помещики Водской пятины на протяжении всего XVI столетия. Неклюд Хорошев Мишин, являвшийся, вероятно, родоначальником этой семьи, получившим здесь земли после присоединения Новгорода к Москве, упомянут уже в Писцовой книге Водской пятины 1500 г.[27] Однако, сведения о том, что Хорошевы имеют владения в районе устья Охты, относятся только ко второй половине этого столетия.

Ниеншанц. Карта Э.Н. Аспегреена. 1643 г. Рядом с королевским двором изображена постройка, увенчанная крестом (церковь или часовня ?) на месте прежней церкви св. Арх. Михаила XVI в.

В этом же районе на левом берегу реки Охты был обнаружен грунтовый могильник. Остатки двух обследованных погребений были нарушены, судя по всему, еще в древности. Это обычное явление для существующих длительное время кладбищ, когда при устройстве новых захоронений старые погребения нарушаются. Возможно, что с этим кладбищем связано и возникновение легенды о братском захоронении русских солдат, погибших при штурме Ниеншанца. Именно с этой могилой предание связывало и дуб, посаженный здесь Петром Великим, который до середины XX в. рос примерно в 100 метрах к северо-востоку от выявленных погребений.

Еще одним свидетельством существования здесь раннего могильника может быть название бастиона Ниеншанца, выходившего в этом месте к Охте, который именовался - Мертвый бастион. В этом следует видеть отражение информации о старом некрополе, который многократно обнаруживался при земляных работах на этой территории. Судя по всему, кладбище занимало прибрежную полосу по левому берегу Охты протяженностью около 50-80 м и шириной около 30-50 м.

Интересно в этой связи рассмотрение шведских картографических материалов начала - середины XVII столетия. На карте Ниена, изготовленной около 1643 г., внутри первоначальной крепости изображены королевский двор и дорога, связывавшая его с мостом через Охту. Мост этот располагался ниже устья реки Чернавки, вероятно, уже за пределами территории, занимаемой старым некрополем. Здесь же мы видим постройку, увенчанную крестом.

На карте, датируемой около 1650 г., на мысу у моста через Охту, показан королевский двор - замок, отделенный от остальной территории некой границей. Южнее - напротив устья Чернавки, снова изображено строение с крестом на кровле, а выше по течению реки постройки с печными трубами. Прямо за ними, в центральной части мыса, мы можем наблюдать распланированные земельные участки. Очевидно, что изображенная здесь планировка имеет определенные соответствия с топографической ситуацией предшествующего времени.

Строение, увенчанное крестом (церковь, часовня ?), в обоих случаях обозначено на месте выявленного некрополя, а следовательно, не исключено, что оно восходит к до шведскому времени. Местоположение жилых построек также попадает на ту территорию, где были сделаны находки позднесредневековых вещей. Земельные участки, разбитые у берега Невы, наверняка соотносятся с земледельческими угодьями предшествующего времени.

Королевский двор, занимавший возвышенное место в центре мыса и связанный с побережьем Охты у ее устья дорогой, так же наверняка был построен на ранее освоенном месте - возможно там, где находился Государев гостиный двор.[28] Все эти совпадения могут объясняться тем, что площади освоенных / пригодных для проживания земель в нижнем течении Невы были достаточно ограничены.

В сообщениях об основании Ниеншанца в 1611 г., говорится, что он был построен на месте более раннего укрепления, сооруженного шведами в ходе военных действий. Этот шанец служил для хранения военных припасов.[29]

Однако целый ряд фактов говорит о том, что и укрепления на мысу при впадении Охты в Неву могли существовать также еще во времена российской юрисдикции над этой территорией. Память о старых укреплениях на мысу между Невой и Охтой, предшествовавших Ниеншанцу, сохранялась длительное время.

Преображение Господне. Икона XVI в. северных русских писем (Псков ?). В честь Преображения Господня в выставке Ненила (позднее село и погост Спасский) в XVI в. был освящен старейший православный храм на территории будущего Петербурга (впервые упоминается в 1555 гг.)

Еще в 1681 г. королевский фортификатор Эрик Дальберг писал, что шведская крепость была не первой в этом месте. Именно здесь, по его мнению, располагалась не только Ландскрона, но также и «...редут, сооруженный русскими в прошлую войну…», который был только улучшен во времена королевы Кристины инженером Зойленбергом.

План первоначальных укреплений на мысу, в виде вытянутого многоугольника с тремя бастионами, также напоминает скорее традиционные русские, чем шведские приемы фортификации.

С другой стороны, такой факт, как сооружение новой крепости, не мог бы остаться неотраженным в русских документах того времени.

В таком случае можно предполагать, что укрепления Ландскроны не были срыты и засыпаны полностью и время от времени использовались на протяжении всего средневекового времени, возобновляясь от случая к случаю.

Первое достоверное упоминание о Спасском селе, расположенном на левом берегу Невы напротив устья Охты, относится к 1555 г. и также связано с войной. Тогда «Спас на Неве» назван пунктом сбора русских войск, готовившихся к походу на шведов. По царской грамоте сюда должны были явиться дети боярские, а также доставлен корм для войска татарского царевича Кайбалы.[30]

Вероятно, появление его относится к более раннему времени, так как храмы сооружались, обычно, в крупных населенных пунктах, а не возникали в одночасье в необжитых местах. Для освоения территории требовалось продолжительное время. Вероятно, до строительства здесь храма, этот населенный пункт имел другое название, поэтому Спасское и не упоминается в Писцовых книгах XVI столетия.[31]

Существует предположение, что первоначально это была выставка Ненела в волости Калганицы на Неве. В этом поселении уже в начале XVI в. имелась церковь, которая в 1577-89 гг. называется в документах как церковь Преображения.[32] Судя по обнаруженной в процессе раскопок 1994 г., позднесредневековой керамике ХV-ХVI вв., Спасское село располагалось на берегу Невы, напротив современного центрального каре Смольного монастыря. К сожалению, следов самого храма найти не удалось, так как часть территории в этом районе оказалась застроена, и позднесредневековый слой, в значительной мере, был перемещен в XVIII столетии в ходе строительства монастырского комплекса.[33]

В XVI столетии в районе устья реки Охты и современного Смольного монастыря начинает развиваться поселение с чертами городского центра. Некоторое удаление от устья Невы предохраняло его от разрушительных наводнений и внезапных нападений с моря. Расположение на пересечении важных торговых путей создавало предпосылки для его быстрого развития и процветания. Однако войны России со Швецией и опричное разорение второй половины XVI в. не позволили этому поселению окончательно сформироваться и стать городом уже в то время. Этот процесс получил свое завершение только в следующем столетии, уже под властью шведской короны.

Спасский погост и окрестности (левый берег реки Невы). Атлас Ингерманландии. XVII в.

<hr/>

НИЕНШАНЦ

В начале XVII столетия, когда Россию раздирали внутренние противоречия Смутного времени, Швеция и Польша пытались посадить на русский престол своих ставленников и добиться отторжения приграничных земель. Шведские войска под предводительством Якоба Делагарди, прибывшие на русскую территорию как союзники в войне с поляками, с изменением политической ситуации в 1610-1611 гг. стали занимать один за другим города Северо-Запада.

Однако еще задолго до этого - осенью 1609 г. шведский король Карл IX послал на Неву своего доверенного Арвида Тенессона с целью разведки места для строительства новой крепости. А несколько месяцев спустя, 24 февраля 1610 г., королем было отдано официальное приказание - найти на Неве место удобное для сооружения новой крепости, «чтобы можно было защищать всю Неву под эгидой шведской короны». В качестве одного из возможных называлось то место, где располагался блокгауз времен Магнуса Эрикссона[33*]. На Неву был отправлен строительных дел мастер Даниэль Брандт, которому поручалось осмотреть выбранное для крепости место.[34] В начале 1611г., вскоре после взятия Корелы шведскими войскам, Делагарди предложил королю ускорить процесс строительства новой крепости на Неве, в 6 милях от Нотеборга. К письму Карлу IX был приложен проект новых укреплений, который, судя по всему, был одобрен королем.

Работы по сооружению крепости начались весной того же года. В мае, в целях ускорения процесса строительства, их возглавил крепостной мастер Херро Янсс. Надзор за работами был поручен полковнику Линдведу Классону Хестеско. Недостаток людей был восполнен крестьянами, согнанными из Выборгского и Кексгольмского ленов. На сроках работ сказывалась нехватка квалифицированных рабочих и материалов, а также предпринимавшиеся с русской стороны попытки помешать строительству. В письме, отправленном Арвиду Тенессону в начале июля, король вновь сетовал на то, «что медленно строится укрепление на Неве», и призывал его ускорить сооружение крепости.[36]

К концу 1611 г. новая крепость, вмещавшая 500 человек, в основном, была завершена.[37] В тех условиях, когда шведский король вынашивал планы закрепления за Швецией Карельской и Ижорской земель, новые укрепления стали важным опорным пунктом, защищавшим устье Невы и проходящие через него коммуникации.

Крепость получила название - Нюенсканс, что в переводе со шведского означало - Невское укрепление. Русское название города на Охте - Канцы, было производным от шведского Сканцен, что означало земляное укрепление, небольшая крепость. Финны называли его Неванлинна. Начиная с петровского времени, в русском языке закрепился немецкий вариант названия крепости - Ниеншанц.

Основатель Ниеншанца шведский король Карл IX (1550-1611)

В том же 1611 г., после смерти короля Карла IX, на шведский престол вступил его сын Густав II Адольф, который вошел в историю как выдающийся полководец и государственный деятель. Вскоре шведские войска заняли всю Ижорскую землю, овладели Новгородом и осадили Псков. Только героическая оборона Пскова в 1615 г. остановила их дальнейшее продвижение. Однако, ослабленная бесконечными войнами и внутренними раздорами Россия не могла продолжать войну за возвращение утраченных земель.

В речи, произнесенной в Шведском риксдаге, Густав II Адольф так подвел итоги этой войны: «Теперь без нашего позволения русские не могут выслать ни одной лодки в Балтийское море, большие озера Ладожское и Пейпус, Нарвская поляна, болота в 30 верст ширины и мощные крепости отделяют нас от них. Теперь у русских отнят доступ к Балтийскому морю и надеюсь, не так-то легко будет перешагнуть им через этот ручеек...»[38] Результаты этой войны - утрата Ижорской земли и значительной части Карелии были закреплены в 1617 г. тяжелым для России Столбовским миром.

Судя по планам середины столетия, построенный в 1611 г. замок - «королевский двор», находился на мысу при впадении Охты в Неву.[39] Он был небольшим, и имел прямоугольную форму. Его размеры достигали 120 х 100 шведских локтей, а толщина стен составляла 15 локтей (примерно 72 х 60 м и около 9 м - П.С.)39 В восточной стене - со стороны Охты - были ворота. На карте, датируемой около 1650 г., имеется схематичное изображение замка - двухэтажного сооружения с башенками.[41] Рядом с ним находилась, упоминавшаяся выше, постройка с крестом, являвшаяся в это время гарнизонной церковью или часовней.

Ниеншанц и город Ниен с окружающими его владениями Стеена фон Стеенхузена. Около 1650 г. Военный архив. Стокгольм

На карте устья Невы 1643 г. крепость изображена более детально - с внешними земляными укреплениями, включавшими значительную по площади территорию.[42] Она имела вид неправильного шестиугольника с тремя бастионами, выдвинутыми в южном и восточном направлениях. В крепостных валах было двое ворот, одни из которых вели к мосту через Охту, другие выходили на берег Невы. Замок располагался в центральной части крепости, а вокруг него находились другие постройки.

Уже спустя год после королевского указа об основании города Ниена на Неве, в 1633 г. Георгом Швенгелем был составлен план этого города и его укреплений.[43] Однако с гибелью короля Густава II Адольфа, реализация этих планов затянулась. Новый, исправленный проект был подготовлен тем же автором только в 1644 г., после постановления государственного совета 1638 г. о планировании города. Проектный чертеж предусматривал строительство новых укреплений с двумя линиями обороны. Внешние валы и рвы в форме полумесяца, замыкающиеся на берега Невы, должны были окружить всю городскую застройку по обе стороны Охты. В пределах укреплений предусматривалось сооружение восьми бастионов. Единственные ворота проектировались в северной части по трассе дороги на Выборг. Со стороны Невы город также должны были защищать укрепления, хотя и менее внушительные, чем с напольной стороны. На мысу между Невой и Охтой планировалось сооружение пятиугольной цитадели с четырьмя бастионами, в центре которой сохранялся первоначальный замок.

Ниеншанц и город Ниен (фрагмент карты). Возле «королевского двора» (замка) по-прежнему отмечена часовня (постройка с крестом), вероятно, на месте прежней церкви Арх. Михаила, на противоположном берегу Невы отмечен Спасский погост с храмом. В Ниене показана шведская церковь лютеранского прихода. Около 1650 г. Военный архив. Стокгольм

Примечательно, что в этом плане так до конца никогда и не осуществленном, предвосхищаются основные черты всех последующих фортификационных работ в Ниеншанце, затянувшихся до самого конца его существования. Проект, как это часто бывает, остался на бумаге. Несмотря на то, что военная коллегия и генерал-губернатор Ингерманландии Эрик Юлленшерна (Erik Gyllenstierna) ратовали за укрепление Ниена, правительство оставило эти просьбы без ответа. Спустя 8 лет - в 1652 г. новый генерал-губернатор Эрик Стенбок сетовал на то, что город Ниен до сих пор не укреплен. «Если крепость к этому времени была укреплена и могла выдержать осаду, то расположенный вокруг нее незащищенный город был бы большой помехой при ее обороне, так как дома используемые противником в качестве прикрытия, значительно облегчили бы штурм» - докладывал он в Стокгольм.

В том же году, правительство утвердило обновленный генерал-квартирмейстером Юханом фон Роденбургом проект укреплений Ниена. Осуществление его было поручено инженеру Генриху фон Зойленбергу. Однако нехватка средств и рабочих затягивала проведение этих работ.[44] В каком состоянии крепость находилась к началу войны 1656-1661 гг. из документов не совсем ясно. Во всяком случае, ее укрепления, видимо, еще не были завершены.

Об этом может свидетельствовать послание, направленное генерал-губернатором Ингерманландии Густавом Горном в правительство накануне войны. В нем он сообщал о бедственном состоянии укреплений в своей провинции. «Никогда еще граница благоустроенного царства не была так открыта для неприятеля как наша в это время для России... Многие в деревне имеют лучшие ворота перед своим двором... А в Швецию представлены большие планы и рисунки в таком изящном виде, что я ничего не мог бы думать, как только то, что здесь крепости лучше, нежели в самой Голландии...» - говорилось в письме.[45]

После того как шведский король Карл Х (1654-1660) распространил свою власть на Польшу, Австрия, Голландия и Дания, не видевшие для себя ничего хорошего в таком объединении, стали склонять к войне со Швецией Россию. Эта война отвечала стремлениям Алексея Михайловича вернуть утраченный выход к Балтике.

План крепости Ниеншанц и города Ниена (проект Георга Швенгеля). 1644 г.

Весной и летом 1656 года русские войска вступили в Прибалтику, Ингерманландию и Карелию. 3 июня войско под руководством Петра Потемкина, действовавшее на Ингерманландском направлении, выступило из Лавуйского острожка и блокировало крепость Нотеборг.

Услышав о приближении русских, находившиеся в Ниеншанце генерал-губернатор Густав Горн и дерптский президент Карл Мернер «утекли в Ругодив (Нарву - П.С.) с небольшими людьми судами Невою рекой».[46] При этом комендант крепости получил приказ сжечь соляные и хлебные склады города, с тем, чтобы они не достались русским.[47] Судя по всему, крепость не была еще готова к войне.

30 июня отрядом русских войск Ниеншанц был взят. В городе были сожжены около 500 домов и значительные запасы хлеба, захвачено 8 пушек. По сообщению шведских документов, все дома были разграблены, а жители, не успевшие скрыться, убиты. Впрочем, следует заметить, что жестокость была свойственна в этой войне обеим сторонам.

Учитывая, что в Нарве находилось 2 тыс. человек и в Выборге 400, а у Потемкина было около 1000 человек вместе с «промышленными людьми и с кормщиками», он вскоре оставил Ниеншанц и отошел к Нотеборгу.[49] Сила Потемкин, в 20-х числах июля, вышел на судах в Финский залив и у острова Котлин захватил шведский полукорабль, пушки и знамена. Предполагалось даже организовать морской поход на Стокгольм, для чего строились струги, а на Дону было собрано 570 опытных в морском деле казаков. Русские войска были поддержаны выступлениями крестьян, которые жгли дворянские усадьбы и лютеранские кирки.

В августе русский разведывательный отряд снова подходил к Ниеншанцу «для проведывания немецких людей от Выбора (Выборга - П.С.) и от моря». Напавшие на них шведы, после боя, были вынуждены отойти. Однако вскоре значительные силы шведских войск под командованием Густава Горна начали наступление от Нарвы по южному берегу Невы. Они соорудили здесь несколько шанцев для того, чтобы перекрыть русским судам путь к морю. Были возобновлены укрепления и в Ниеншанце. В результате, русские войска отошли сначала к Нотеборгу, а затем и за пограничную реку Лаву.[50]

В период русско-шведской войны 1656-1661 гг. царь Алексей Михайлович попытался вернуть России утраченный выход к Балтике. В 1656-1658 гг. приневские земли вновь стали ареной сражений между Россией и Швецией. 30 июня 1656 г. Ниеншанц был взят русскими войсками

Царь Алексей Михайлович (1629-1676)

Король Карл X Густав (1622-1660)

Война приняла затяжной и позиционный характер. Стороны ограничивались разведывательными рейдами, воздерживаясь от крупных сражений. В результате, в 1658 г. было заключено трехлетнее перемирие, а в 1661 г. подписан Кардисский мир, по которому Ингерманландия оставалась за Швецией. Но при этом, шведы обязались не преследовать русское население, оказывавшее помощь русским войскам, и узаконить его массовый исход в Россию.

Уже в 1659 г. новым генерал-губернатором провинции Симоном Гельмфельтом был получен приказ об укреплении Ниена. В следующем году городская депутация вновь ставила вопрос об этом на общегосударственном сейме в Гетеборге. После этого дело сдвинулось с мертвой точки - в сентябре 1661 года Гельмфельт рапортовал о том, что внешние укрепления почти полностью завершены. Однако окончание работ по укреплению Ниена затянулось вплоть до 1666 года. В основу фортификационных работ конца 60-х. - начала 70-х гг. были положены проектные чертежи И. Варншельда и братьев Якова и Юхана Шталей.[51]

Изображения цитадели крепости на планах второй половины XVII в. отличаются от проекта укреплений, предлагавшегося Георгом Швенгелем. На них цитадель получает форму пятиконечной звезды с пятью бастионами. Сооружение пятого бастиона удалось осуществить только благодаря расширению мыса, в результате подсыпки берегов Невы и Охты. Изменения очертаний береговой линии хорошо заметны на планах.

Губернатор Ингерманландии Симон Г. Гельмфельт (Helmfelt Simon Grudel, 1617-1677)

Цитадель Ниеншанца в плане представляла собой правильный пятиугольник с бастионами на углах.[52] Диаметр окружности, описываемый по ее оконечностям, составлял около 245 м. Ширина самих бастионов достигала - 60 м, расстояния между их окончаниями - 137 м. Протяженность валов между бастионами составляла - 50,4 м, их толщина - около 19 м, а высота до основания рва - около 13 м. Максимальная ширина рва напротив центральной части валов была 27 м. У подошвы валов были установлены «полисады» - ограда из частокола. С южной и северо-восточной сторон крепости имелись воротные равелины треугольной формы. Первый из них назывался Большой. Второй, выходивший на мыс, к Неве, - Малый. К ним через оборонительный ров были устроены подъемные мосты.

Ниеншанц. План крепости (конец XVII в.), реконструкция С. Семенцова по архивным планам. А – Гельмфельтов бастион (Helmfelts bastion) В – Мельничный бастион (Kvarnbastionen) С – Старый бастион (Gamla bastionen) D – Мертвый бастион (Dцda bastionen) Е – Карлов бастион (Carolus’ bastion) F – Большой равелин (Stora Portravelinen) G – Малый равелин (Liila Portravelinen)

Каждый из пяти бастионов также имел свое название. Южные бастионы именовались: Карлов (со стороны Охты) и Гельмфельтов (со стороны Невы). Они носили имя короля и генерал-губернатора Ингерманландии, во времена которых строилась крепость. Западный бастион, выходивший на Неву, назывался Гварн - Мельничный. Возможно, на нем действительно была установлена мельница. Северный, обращенный к устью Охты, был назван Гамбле, что означает Старый. Не исключено, что это был один из бастионов первоначальной крепости, сохраненный в новых укреплениях. И, наконец, восточный бастион, выходивший к Охте, был прозван Дедхе - Мертвый, о чем уже говорилось выше.

В 70-е гг. XVII столетия концепция укрепления Ниеншанца была изменена. В проектных планах этого времени предлагалось сконцентрировать силы и средства на укреплении мыса между Невой и Охтой, что диктовалось экономическими соображениями. Город не имел средств на поддержание в исправном состоянии окружавших его укреплений из-за их значительной протяженности. Валы, воздвигнутые вокруг городской застройки в 60-е гг., вскоре пришли в негодность, и на планах конца столетия показаны как «старые» и, вероятно, заброшенные укрепления.

Ниен. План Я. Мейера 1698 г.

Новый подход требовал гораздо меньших затрат на строительство и содержание укреплений, поскольку территория мыса со всех сторон была защищена природными рубежами - реками Невой и Охтой с западной, северной и восточной сторон и труднопроходимыми заболоченными лесами - с южной. Поэтому мощные земляные укрепления с тремя бастионами предполагалось соорудить, здесь, в наиболее уязвимом, южном направлении, между Охтой и Невой, расстояние между которыми составляло около 500 м. Но здесь возникала другая, не менее сложная проблема, - необходимо было перенести весь город под защиту новой крепости.

В 1675 г. генерал-квартирмейстер Эрик Дальберг предложил на рассмотрение правительства новый проект укреплений Ниеншанца, который развивал и конкретизировал чертеж, изготовленный Юханом Шталем еще в 1671 году. Если первоначально укрепления этой крепости строились в соответствии с голландской системой фортификации, то новый проект был выполнен в традициях передовой, в то время, французской фортификационной школы.[53]

Внутри существовавшей цитадели предполагалось строительство: дома коменданта, двух казарм, трех караулен и порохового погреба. Но самым главным в новых проектах было то, что они предусматривали перенос всего города с правого берега Охты на левый - в пределы сооружаемой крепости. Уже в том же 1675 году на строительные работы в Ниеншанц были направлены 500 солдат из полков, расквартированных в Ингерманландии и Лифляндии.

Каждая депутация Ниена в Стокгольм передавала просьбы жителей о необходимости укрепления своего города. Однако каждый следующий раз их повторяли снова и снова, так как работы эти либо вообще не велись, либо велись крайне медленно из-за отсутствия средств. Только в 1679 г., в ответ на очередной запрос депутации бургомистра Германа Гарца, король Карл XI приказал взяться за это дело решительно. Согласно этому распоряжению все способные для работы мужчины Ингерманландии и Карелии должны были нести ежегодную месячную повинность на строительстве городских укреплений, а горожане кормить их. Организация работ была возложена на генерал-губернатора.[54] Однако, на своем съезде в Нарве, местные дворяне отклонили этот приказ, как невыполнимый[55].

В 1681 г. королевский фортификатор Эрик Дальберг посетил Ингерманландию с инспекционной поездкой. В описании Ниеншанца говорилось, что крепость слишком далеко выдвинута на мыс и этим ослаблена, городские же укрепления вовсе не совершенны и принесут больше вреда, чем пользы для обороны крепости. Наличие деревянных домов в крепости и в городе, отделенном узкой рекой, создает опасность, в случае, если враг, воспользовавшись сильным ветром в сторону крепости, подожжет их, то и крепость, вместе с ними, сгорит дотла.[56]

Помимо этого, отмечались и многочисленные мелкие недостатки укреплений Ниеншанца. Так два бастиона крепости, выходящие на Неву и Охту, постоянно разрушались в периоды наводнений и ледохода.

Дальберг вновь настаивал на переносе всего города внутрь новых укреплений, запланированных на левом берегу Охты. При этом, по его мнению, здесь предполагалось строить только каменные дома, а крепость должна была стать большой и просторной, чтобы окрестное население, в случае войны, могло укрыться в ней.[57] Король поддержал предложения Дальберга по Ниеншанцу. Однако, из-за нехватки средств фортификационные работы, по-прежнему велись крайне медленно. Строители едва могли поддерживать в удовлетворительном состоянии ранее построенные укрепления.

Эрик Дальберг (Erik Dahlberg, 1625-1703). Автор проекта фортификационных укреплений Ниеншанца

Уже уходя с поста генерал-квартермейстера, в 1695 г., Дальберг передал королю памятную записку, где подчеркивал огромное значение крепостей на Неве и особенно Ниеншанца для обороны восточных рубежей королевства. В ней говорилось: «Когда речь идет об укреплении Ниеншанца нельзя терять ни минуты, так как в его современном состоянии он не выдержит и суточной осады». Однако мрачные пророчества Дальберга не дали желаемого результата - средства, как и ранее, отпускались лишь на ремонтные работы.

Только в 1698 г. в ответ на новые просьбы жителей Ниена и генерал-губернатора Ингерманландии, поддержанные Дальбергом, обратившимся с письмом к новому королю Карлу XII, средства на продолжение фортификационных работ были, наконец, выделены.

В этом письме говорилось, что на мысу между Невой и Охтой находится «маленькая никчемная крепость». Граждане, живущие на открытой местности, желают переехать на другую сторону реки, где уже в 1669 и 1672 гг. проектировались укрепления, не завершенные до сих пор. Крайняя необходимость требует, чтобы этим местом как можно скорее серьезно занялись и привели его в надежное состояние, тем более, что самые большие суда могут дойти до самой крепости, а русские неоднократно проявляли намерения захватить порт на Балтийском море, а также завладеть Ингерманландией, чего бы это им не стоило.

Ниеншанц. Проектный план крепости Эрика Дальберга 1675 г. Полностью не осуществлен

В связи с выделением средств на укрепление Ниеншанца в том же 1698 г. Яковом Мейером был составлен план крепости и города, зафиксировавший сложившуюся здесь ситуацию.[59] Одновременно с этим генерал-квартирмейстер Карл Магнус Стюарт направил королю новый проект крепости, который воплощал в себе многие идеи, предложенные его предшественниками.[60]

Ниеншанц и город Ниен. С карты устья реки Невы Эрика Н. Аспегреена, 1643 г.

Этот проект также предусматривал размещение всего города на мысу между Невой и Охтой. Основная крепость должна была иметь форму шестиугольника с бастионами по углам, а также два воротных равелина, один из которых выходил к мосту через Охту, второй, главный, располагался с южной стороны. При этом предполагалось ликвидировать старую цитадель. Но три ее северных бастиона и равелин, обращенный к Неве, сохранялись и включались в состав дополнительных укреплений, примыкавших к крепости с севера и защищавших оконечность мыса. Для прикрытия моста на правом берегу Охты предполагалось соорудить кронверк (блокгауз). Помимо этих фортификаций, впервые планировалось построить укрепления и на левом берегу Невы вокруг Спасского села.

Но только тогда, когда новая война между Россией и Швецией вот-вот готова была вспыхнуть, шведское правительство вняло просьбам об укреплении городка в устье Охты. В 1699 году оно выделило средства и направило 600 человек на строительство укреплений Ниеншанца. Хотя и на этот раз часть сил оказалась отвлечена на укрепление других крепостей провинции, некоторые из запланированных фортификационных работ в крепости на Охте были выполнены. В частности, удалось соорудить блокверк и редуты на подступах к Ниеншанцу.

<hr/>

 

Ниен - город на Охте

Первые упоминания о городе, выросшем в окрестностях шведских укреплений в устье реки Охты, - Ниене очень отрывочны. Многочисленные факты свидетельствуют о том, что шведский Ниен попросту вырастает из русского поселения Невское устье. В одном из документов 1615 г. говорится о сборе здесь таможенных пошлин. Это свидетельство относится еще к тому времени, когда северо-запад Новгородской земли был занят шведскими войсками и находился под совместным управлением шведских и новгородских властей, стремившихся возвести на русский престол шведского королевича Карла Филиппа. В нем сообщается, что подъячий Офонасей Бражников «...збирал на Невском устье государственную таможенную пошлину с торговых немецких и русских людей, которые ездили с Невского устья в Орешек и в Новгород и назад и которые... стоя торговали в Невском устье».

В более поздних русских документах Ниен часто, отождествляется с селением Невское устье. Это свидетельствует о том, что речь идет об одном и том же месте и что именно в устье Охты издавна существовала стоянка для судов, велась оживленная международная торговля и взимались таможенные пошлины.[61] Название Ниен, в переводе со шведского, означает Невский. Однако, помимо этого, он именовался также Ниенсканц или Ниеншанц - по названию крепости.

История шведского Ниена, как города, берет свое начало только в 1632 году. 14 июня этого года король Густав II Адольф, командовавший тогда шведскими войсками в Германии и находившийся в городке Гершпруке, вблизи Нюрнберга, подписал первые привилегии на основание города на реке Неве. Изначально новый город, занимавший выгодное географическое положение на важнейшем водном пути из России в Европу, мыслился как один из центров шведско-русской торговли.

Однако только в 1638 году Ниен получил равные права в торговле со старыми городами Восточной Прибалтики. Королева Кристина даровала Ниену стапельное право - разрешение принимать иностранные суда и отправлять свои корабли в другие города с торговыми целями. Были также разделены торговые сферы влияния Ниена и Выборга. Ниену разрешалось торговать с Россией, а торговля с Карелией должна была вестись через Выборг. Тогда же для скорейшего развития нового города ему был предоставлен целый ряд налоговых льгот.

Наконец, в 1642 году, королева Кристина пожаловала Ниену городские права Шведского королевства. Был определен порядок городского управления и штат должностных лиц. Город получил свой герб, на котором был изображен лев с поднятым мечом в лапах, стоящий между двух рек. Была подтверждена портовая свобода Ниена - возможность принимать иностранные суда и вести внутреннюю и внешнюю торговлю. В городе были устроены почтовый и постоялые дворы. Для развития ремесел в Ниене на 4 мили вокруг него запрещалось заниматься ремесленной деятельностью.[62]

В соответствии с городским правом в Ниене существовал магистрат - городское самоуправление. Его возглавляли три бургомистра, которые со своими советами дважды в неделю собирались в ратуше и решали городские дела. Первый из них занимался вопросами юстиции. В его ведении находился городской суд, состоявший из ратманов. Второй бургомистр выполнял полицейские функции. В распоряжении третьего была городская застройка.

В 1671 г., после многочисленных обращений магистрата Ниена к правительству, город наконец-то был отделен от финляндской таможенной камеры и подчинен лифляндской, получив таким образом значительные льготы в налогооблажении.

Сразу же после присоединения Ижорской земли к Швеции началось массовое переселение русских крестьян в Россию несмотря на то, что это было запрещено условиями Столбовского мира. Но особенно этот исход усилился после войны 1656-1661 гг. В связи с этим шведская администрация переселяет на опустевшие земли финнов. Многим шведским дворянам была пожалована земля в Ингерманландии и они привезли с собой своих крестьян из Швеции и Финляндии. С целью привлечения сюда немецкого населения король Густав II Адольф в 1622 году издает манифест с привилегиями и льготами для немецких дворян. При этом обязательным условием получения ими земель в Ингерманландии была обработка их немецкими крестьянами. Однако немецкая сельская колонизация не приняла здесь широких масштабов в отличие от городской. Как и во многих других городах Восточной Прибалтики, в Ниене немцы составляли значительную и наиболее зажиточную часть населения.

В первое время своего существования город достаточно быстро развивался. Известно, что только за период с 1633 по 1644 годы население его выросло на две трети.[63] Вероятно, часть русского населения осталась здесь после перехода земель к Швеции. Среди 67 бюргеров, имевших полные гражданские права, по переписи населения города в 1640 году выделяются четыре русские фамилии. В числе других граждан - 11 - из Германии, 3 из Швеции и 39 выходцев из Финляндии, однако, судя по именам, девять из них также могли быть шведами. Примечательно, что значительная часть этих людей поселилась у устья Охты в 1620-е гг., когда Ниен еще не был признан городом.[64]

Ниен на карте начала XVII в.

Полноправные граждане составляли привилегированную прослойку общества и имели в городе богатые усадьбы. Первоначально это были торговцы, судовладельцы, судоводители и грузчики. Позднее социальный состав населения Ниена менялся. Королевским указом 1675 года было подтверждено, что русскому населению разрешалось селиться в городе и пользоваться одинаковыми правами с его гражданами с условием принятия лютеранской веры, строительства каменных домов и уплаты городских податей. Известно, что в это время в Ниене существовали русские лавки и даже торговая контора.[65]

Общее количество жителей Ниена, отмеченное в Мельничных книгах 1640 года, было - 294 человека. В их числе 124 мужчины и 170 женщин. А всего два года спустя - в 1642 г. городское население возросло до 471 человека (232 мужчины и 239 женщин).[66] Точных сведений о количестве жителей Ниена в более позднее время не сохранилось, однако по приблизительным оценкам оно достигало 2-2,5 тысяч человек. В тогдашней Финляндии только два города - Выборг и Або превосходили Ниен по количеству населения.[67]

Центральная часть города Ниена располагалась на возвышенном правом берегу Охты. В XVII веке эта река носила название Сварте бек (Svarteback) - Черная речка. Примерно в 250 метрах от устья в нее впадала речка Чернавка, засыпанная только в начале XX столетия. Ширина ее составляла около 8-10 м, а ее берега, местами, возвышались над водой на целых четыре метра. В шведское время она называлась Лилья Свартабекен (Lilja Svartabecken) - Черный ручей. Она то и разделяла основную территорию города на две части - северную и южную.

Город Ниен занимал компактную территорию, со всех сторон окруженную, реками, лесами и болотами. Судя по ранним планам, застройка в городе была усадебная, причем улицы в его центральной части проходили вдоль берегов Охты и Чернавки. По проекту Георга Швенгеля (1633-1643 гг.) здесь предполагалась, в основном, прямоугольная планировка кварталов.[68]

Переход от прямоугольной планировки к радиальной предусматривался в северной части города, где от берега Охты веером должны были расходиться три магистральные улицы - Королевская, Средняя и Выборгская. Доминантой, на которую они замыкались, являлась цитадель крепости. Однако, судя по более поздним планам города, проект, в этой его части так и не был осуществлен. И в конце XVII столетия городская застройка, здесь, была разбита на регулярные прямоугольные кварталы.[69]

Город Ниен и его окрестности. С карты 1640-х гг. Близлежащие деревни были отданы в лен Класу Эрихсону (Clas Erichson), Кристоферу Бёллие (Christoffer Bцllie), Стену фон Стеенхузену (Sten von Stenhusen) и пробсту г. Шанцы Хиндериху Фатебуру (Hinderich Fatebur). Государственный архив. Стокгольм

В городах того времени участки земли в центре, обычно, были плотно застроены домами. Постройки стояли в линию вдоль улиц, ширина которых достигала около 10 м. За линией домов, внутри кварталов, оставались небольшие дворики. Ближе к окраинам традиционно существовала более разряженная застройка.

Судя по плану Швенгеля, первоначальным центром Ниена была его северная часть, заключенная между Невой, Охтой и Чернавкой. Уже во второй трети XVII столетия этот район получил название Старый город.[69*] Не застроенным здесь оставалось лишь пониженное, заболоченное побережье Невы.

Где-то вблизи устья Охты существовала пристань паромной переправы через Неву из Ниена в Спасское село. Эта переправа находилась в ведении городских властей. Здесь же, на Невском рейде, останавливались большие корабли, приходившие в город, и производился их таможенный досмотр.

Ниеншанц и город Ниен (Канцы). Городу принадлежали кабак (kro), кирпичный сарай (tegellada) и огороды (kryddegerdar). На северной границе города находилась усадьба Кларла Мёрнера (Clarl Mцrners hoff). За Охтой был королевский сад (Konungs garden), а на юге за Невой — русский православный пригород (Worropд Rysse Hakelwerket). Военный архив, Стокгольм, 1650, Aspergreen

Из крепости в город можно было попасть по разводному деревянному мосту, перекинутому через Охту, прямо напротив ее главных ворот. Сразу за мостом, на мысу у устья Чернавки, располагалась торговая площадь. На ее окраине, у воды, имелось строение с городскими весами, на которых взвешивались товары.

В конце XVII столетия мост через Охту был перенесен метров на 100 выше по течению реки, что позволило значительно увеличить акваторию городской гавани. Существуют свидетельства о том, что некоторые жители Ниена были судовладельцами.

С 1640 по 1645 гг. Ниен ежегодно посещало от 92 до 112 кораблей.[70] Большинство из них были русские ладьи, а также суда из Швеции и ее Балтийских владений. Примерно пятую часть составляли корабли, приходившие из городов Северной Германии, Голландии и Англии.

В середине XVII в. в Ниеншанце стала традиционной трехнедельная августовская ярмарка, на которую отовсюду съезжались иноземные купцы.[71] Из русских городов Северо-Запада: Новгорода, Олонца, Тихвина, Ладоги сюда привозили разнообразные продукты земледелия и животноводства, сырьевые ресурсы и ремесленные изделия.

Сразу за рынком, на берегу ручья Чернавки, возвышалась городская ратуша. Первоначальная - «Старая ратуша» стояла фасадом к Охте. «Новая ратуша», построенная во второй половине XVII века, была развернута фасадом к городской площади. Насколько можно судить по плану Мейера 1698 г., размеры первой из них достигали - 26 х 16м, вторая была несколько меньше - 25 х 12.5 м. Типичным для маленьких городов тогдашней Швеции было здание ратуши, увенчанное башенкой с часами в центральной части кровли. В нем заседал магистрат, проводились важнейшие общественные мероприятия, решались вопросы управления городской жизнью. Непосредственно перед ратушей располагалась городская площадь, простиравшаяся в северном направлении. Она имела длину около 200 м и ширину около 50 м. Похоже, именно вокруг нее находились наиболее богатые дома горожан, купеческие лавки и кабаки.

Город Ниен с крепостью Ниеншанц в конце XVII столетия. Рисунок А.К. Ингилевича

В этой же части города к северо-востоку от ратуши, на удалении около 150 м от берега Охты и всего в 15 м от ручья Чернавки, в середине XVII столетия была построена немецкая церковь. Ранее здесь существовала парадная усадебная застройка, окружавшая городскую площадь. Вероятно, именно в этом районе располагались и дома немецких купцов.

Из документов явствует, что в 1645 году просьба о создании в Ниене отдельного немецкого прихода была отклонена королевой Кристиной по причине малочисленности прихожан. Однако в 1649 году, в послании к суперинтенданту Ингерманландии, королева велела «...дать ниенским немцам позволение за свой счет построить церковь и определить к ней пастора...». Позднее - в 1671 г. была построена новая общая церковь для шведского и немецкого приходов.[72] Немецкий пасторат существовал в Ниене по меньшей мере с 1653 до 1690-х гг.[73] , а немецкий пастор, помимо выделенных ему земельных владений, получал жалование из городской казны.

Схематичное изображение немецкой церкви имеется на картах 1676 и 1701 годов. В первом случае храм имеет вид базилики с башней-колокольней, в последнем - это трехчастное сооружение, состоявшее из колокольни, центральной части и примыкающего к нему алтаря. Судя по плану 1698 года, он имел крестообразную форму и был ориентирован по сторонам света. Храм, достигавший около 34 м в длину и 28 м в ширину, находился в центре церковного двора размерами 86 х 54 м, где производились захоронения усопших прихожан. При храме, как обычно, существовала школа, где преподавали немецкие учителя. В 90-е гг. XVII в. в ней обучалось около 30-45 мальчиков и девочек.[74]

Фундаменты немецкой церкви Ниена. Раскопки 1999 г.

Среди строительных материалов в сооружениях и культурном слое были обнаружены: известковая плита, кирпичи и черепица. Известно, что во второй половине XVII в. известь и известняк для строительства в Ниене доставлялись с карьеров расположенных в нижнем течении реки Тосны по воде.[75]

Размеры найденных кирпичей и, прежде всего, их толщина - 4-6 см. не очень характерны для Петербурга, хотя и встречаются в его ранних постройках. Возможно, что в петровское время его изготовление здесь, было прямым продолжением шведского кирпичного производства на невских берегах. Черепица имела клейма с надписью SP, вписанной в изображение ключа. Это клеймо свидетельствует о производстве ее в Любеке во дворе Святого Петра, где делались керамические строительные материалы.[76] По типу она относится к голландской пазовой черепице, которая изготовлялась в период ренессанса - до начала XVIII столетия.

Ниен и устье Невы (территория нынешнего центра Петербурга). 1701 г. Utlandska Kartor. Военный архив. Стокгольм

В северной части города, невдалеке от немецкой церкви, брали свое начало две дороги. Первая из них вела на северо-восток в сторону Нотеборга[76*]. За городом на этой дороге стоял трактир, где могли останавливаться путешественники. Далее путь пересекал Охту, следовал по ее обжитому левому берегу и поворачивал на восток к истокам Невы. Вторая дорога к Выборгу и Кексгольму вела вдоль берега Невы на север.[76**] Она пересекала городское предместье, где располагался госпиталь Ниена. Изображение его в этом месте имеется на карте 1701 г. Госпиталь - церковный дом призрения, где на благотворительные пожертвования, под эгидой церкви, содержались бедные и больные люди, в том числе и умалишенные, существовал и ранее.[76***] В 90-е гг. в нем было 25-35 человек. Расходы на содержание госпиталя в 1691 г. составили 560 таллеров.[77] Далее, в излучине Невы на ее берегу находились кирпичные заводы.[77*] От них Выборгская дорога поворачивала на север. Развилка на Кексгольм отходила от нее в районе Парголовских высот.

В начальный период существования города его южная часть была связана с северной единственным деревянным мостом через Чернавку. Он был построен недалеко от ее устья напротив городской площади. С расширением города, выше по течению ручья, в нескольких десятках метров один от другого, через него были перекинуты еще два мостика. Мост, находившийся в центре, попадал на перекресток улиц и потому имел необычную крестообразную форму.

В южной части города в пятидесяти метрах от берега Охты располагалась шведская соборная церковь.

Город Ниен, крепость Ниеншанц и селения в их окрестностях (XVII в.), отмеченные на современной карте Петербурга (Охта)

Она стояла в центре церковного двора.[77**] Вход во двор был с улицы проходившей вдоль Охты. Территория внутри церковной ограды, площадью около 700 кв. м, использовалась как кладбище. Шведская церковь, принадлежавшая шведско-финской общине, являлась кафедральным собором города. Первое упоминание о ней связано с 1632 г. Первым ее пастором был Генрикус Фаттебур (1632-1647 гг.), последним Захариас Литовиус (1702 г.).[78]

Город Ниен. Рядом с крепостью (Skantzen) отмечена шведская соборная церковь (Swenska Dom) и немецкая (Tyska kyrka). К северу от города отмечен госпиталь (Hospitalet). 1701

<hr/>

Изображение шведской церкви на планах 1640 и ок. 1650 гг.

Изображения храма, дошедшие до нас на исторических картах Ниена, показывают, что он был крестообразной формы. Его размеры достигали около 34 м в длину и около 27 м в ширину. К центральному нефу примыкали с юга и севера два придела, с востока алтарная часть и с запада башня с колокольней.

Ангел. Фрагмент немецкой керамики из Ниеншанца. XVII в. (из раскопок 1999 г.)

В пределах церковной ограды по ее восточной и южной сторонам размещались школа и пасторат - дом служителей храма. Школа была учреждена одновременно с церковью в 1632 г. Хенрика был назначен педагогом и ректором школы. Кроме того, здесь были конректор и два коллеги. В помощь ректору был назначен русский дьячок. Это свидетельствует о том, что в этот период здесь были ученики, говорившие на русском языке. Известно, что 1687 г. в школе Ниена училось 116 детей.[79] Примечательно, что она была самым большим по размерам общественным зданием города. Вероятно, помимо учебных классов, здесь были и квартиры учителей.

Город Ниен и начало дороги на Нарву. 1688 г. На правом берегу Невы отмечены шведская и немецкая церкви, напротив, через Неву, – православная русская церковь (Ryska Kyrka) в Спасском

Город Ниен на карте течения Невы. 1681 г.

Церковь со всех сторон была окружена усадебной застройкой. К югу она простиралась вдоль берега Охты примерно на 200, а к западу на 300 метров. Отсюда брала начало вторая дорога, ведущая к Нотеборгу. Она шла по краю болота, окружавшего город с восточной и юго-восточной сторон, и выходила на основную дорогу, берущую начало в северной части Ниена. К северу от нее в сторону реки Чернавки на всхолмлениях возвышались ветряные мельницы.

К югу от города находились городские поля, на которых выращивали зерновые и хмель, использовавшийся в пивоварении.[79*] Далее, в излучине Охты, в первой половине столетия еще сохранялась русская деревня Минкино. С 1634 г. это селение было передано во владение пастора шведской церкви. Позднее, в середине столетия, здесь существовала, обнесенная оградой, усадьба дерптского президента Карла Мернера, которая после его смерти в 1666 г. была возвращена городу.[79**] [80] Одним из наиболее крупных русских поселений в окрестностях Ниена на протяжении всего XVII в. оставалось Спасское село, расположенное на правом берегу Невы. Именно сюда через болота выходила дорога, связывавшая устье Невы с Копорьем, Ямбургом, Нарвой и Ивангородом. На карте устья Невы 1643 г. Спасское село с церковью (Spaski Kyrkieby) изображено на левом берегу Невы напротив устья Охты. Упоминается оно и в Писцовой книге 1640 г. До середины столетия Спасское было церковным селом, так как здесь, кроме храма, находилась усадьба православного священника. Однако, после войны 1656-1661 гг. эта усадьба была разорена за «поведение священника в годы войны», который, вероятно, поддерживал русские войска. Тогда же было принято решение о передаче села во владение города Ниена.

Карта устья Невы в последний год шведского правления. 1701 г.

На протяжении второй половины XVII в. Спасское входило в состав города Ниена как предместье. Оно носило название Варумпол (Warompol). Здесь имелся городской трактир. На плане Мейера 1698 г. изображена часовня (capellet). Еп. Афанасий Холмогорский в своем описании трех путей из России в Швецию, составленном в 1701 г. отмечал: «...град Канец земляной не великий стоит на берегу Невы. Против того града на другой стороне Невы обитают земледетели Ижоры, нашей христианской веры, церковь и священников с причетниками имеет».[81]

Изображения Спасской церкви, хотя и схематичные, имеются на шведских картах XVII столетия. Здесь она представлена в виде деревянной постройки с папертью и алтарем, и с шатровой колокольней, возвышающейся в центре.

Генерал А. Крониорт (1634-12.11.1703)

В 1670-1690 гг. появились новые проекты полного переустройства Ниена. Город предполагалось перенести на мыс под защиту новых крепостных укреплений. Согласно плана Дальберга 1675 г. внутри новых укреплений, к югу от цитадели, предлагалась разбивка нового города с регулярной планировкой.[82] На некотором удалении от существующей крепости предполагалось соорудить цейхгауз, провиантский магазин и сборный пункт. В центре города была запроектирована большая площадь, окруженная кварталами с общественными зданиями и жилищами горожан. Далее к югу, среди городской застройки, отводились места для двух церквей и кладбищ. Проект Эрика Дальберга был утвержден королем Карлом XI, о чем свидетельствует его подпись.[83] Однако реализовать его не удалось.

Проект Стюарта, появившийся перед самой войной, в 1698 г., развивал идеи Дальберга по переносу города на левый берег Охты. Он также предусматривал сооружение здесь нового города с регулярной планировкой, в пределах которого должны были гармонично сочетаться военные и гражданские объекты.[84]

Но этому проекту, как и многим другим планам модернизации крепости и города в устье Охты, не суждено было осуществиться. Началась Северная война.

Штурм Ниеншанца. На противоположном берегу реки – форт

Падение Ниеншанца

Только с началом Северной войны - в 1700 г. начались работы по приведению крепости в боеспособное состояние. Но и эти работы велись, по преимуществу, силами гарнизона и местного населения, что делало их малоэффективными.

Чтобы противодействовать русскому наступлению в Карелию и Ингерманландию был направлен 6-тысячный корпус под командованием генерал-майора Абрахама Крониорта (Abraham Cronhjort). Шведские войска расположились лагерем перед Ниеном и спешно стали готовить крепость к обороне - восстанавливать старые и строить новые укрепления. Основной упор был сделан на завершение сооружения укрепленной линии с тремя бастионами между Невой и Охтой, к югу от цитадели. Для защиты подступов к крепости с запада на левом берегу Невы вокруг Спасского села так же были возведены валы.

Как видно из так называемой карты генерала Крониорта 1698 г., перед войной у подступов к крепости с юга и востока планировалось соорудить еще три небольших форта. Однако планы укрепления крепости требовали значительного времени и средств.

Вскоре после штурма и падения Нотеборга, в Ниеншанц прибыли беженцы, преимущественно больные и раненые. Это усилило панику в городе. Крониорт спешно отвел войска в Финляндию, бросив в Ниене весь провиант. Как сообщал впоследствии один из очевидцев событий - последний ректор ниенской школы Габриэль Хинкель - город Ниен «...с церковью и школой был 20 октября 1702 г. из страха перед врагом нашими собственными офицерами превращен в пепел», а жители его удалились в Выборг.[85] Правда, существуют и другие, полулегендарные сведения о судьбе обитателей города. Они сообщают о том, что после разрушения Ниена его жители разбрелись, часть их была захвачена в плен, и некоторые девицы поступили в услужение к семействам государевой свиты.[86]

Русские военачальники, ведшие осаду Ниеншанца и взявшие крепость 1 мая 1703 г.

Генерал-фельдмаршал Князь А.И. Репнин (1668-1726)

Генерал-фельдцехмейстер Я.В. Брюс (1670-1735)

Фельдмаршал граф Б.П. Шереметев (1652-1719)

По сведениям русских лазутчиков: «...неприятель, после того, как встревожен был, опасался осады, весь город без фортификации сущей против шанца выжег, и больше двух дней в городе горело». В третьем выпуске январских Ведомостей 1703 г. сообщалось - «... ноября 18 день... полковник Апполов, губернатор Нового Шанца, увидев, что сей город осажден быти имел, оный сжечь приказал, как и магазин, который там собран был к пропитанию войска на 4 месяца».[87] Таким образом, уже 18-20 ноября 1702 г. город Ниен прекратил свое существование. Гарнизон ожидал подхода русских войск со дня на день, а городские строения, как об этом многократно говорилось ранее, могли быть использованы штурмующими в качестве укрытия на подступах к крепости.

Решение об уничтожении города и складов с провиантом принял комендант крепости Иоганн Апполов, опасавшийся внезапного появления русских войск. Он понимал, что островная фортеция Нотеборг имела куда более надежные укрепления, чем Ниеншанц, где в боевом состоянии, к тому времени была только одна цитадель. Перед штурмом весь гарнизон крепости состоял из 700 солдат, при этом 150 из них должны были оборонять вновь созданные внешние укрепления. В крепости имелось 70 чугунных и 5 медных орудий разных калибров, а также 3 мортиры.

С русской стороны, с началом новой кампании - в конце апреля 1703 года, у Шлиссельбурга были сосредоточены значительные силы, включавшие: Преображенский и Семеновский полки, а также другие подразделения. После получения царского указа 23 апреля двадцатитысячный корпус под командой фельдмаршала Б.П. Шереметева выступил из Шлиссельбурга по северному берегу Невы к Ниеншанцу. В его составе были: генерал Репнин, генерал-майор Чамберс и генерал-майор от артиллерии Брюс. 24 апреля войска остановились в 15 верстах от крепости.[88]

В ночь на 25 апреля двухтысячный отряд под командованием подполковника Нейдгарта и капитана Глебовского совершил по Неве разведывательный рейд к Ниеншанцу.

26 апреля основные силы русских войск подошли к городу и расположились за внешним валом, служившим защитой от пушечной и ружейной стрельбы. Часть войск переправилась на правый берег Охты, выйдя на место сожженного Ниена, напротив крепости, и заняла здесь позиции. В результате, Ниеншанц был взят в полную осаду с суши. Вскоре прибыли ладьи, задержавшиеся из-за ледохода на Неве. Они доставили осадную артиллерию -16 мортир и 48 пушек с боезапасом в 10 тысяч бомб и ядер и другую амуницию.

В тот же день из Шлиссельбурга в обозе прибыл Петр I, под видом бомбардирского капитана. Впервые увидевший Ниеншанц Петр писал Меншикову: «Город гораздо больше, чем сказывали, однако же не будет со Шлиссельбургом».[89] Штурм двух бастионов, обращенных к югу, силами 2000 человек был отбит гарнизоном. Поэтому, чтобы безопасно приблизиться к укреплениям, войска под руководством генерал-инженера Чамберса, под покровом ночи, стали рыть траншеи в 20-30 саженях от крепости. Неприятель препятствовал этому пушечной стрельбой.

Французская карта блокады Ниеншанца 24 апреля 1703 года. Обозначения: А. – главная крепость Ниена. В. – новая крепость. С. – сожженные пригороды. D – главная ставка. Е. – артиллерия. F. – пехота. G. – брустверы. 1 мая она была взята. Военный Архив, Стокгольм

Два следующих дня - 27 и 28 апреля рытье шанцев в сторону городового рва было продолжено. Оборудовались батареи с установкой пушек и мортир, направленных на крепость. При этом велась перестрелка из ружей, а кроме того, «из города по нашим из мортир бомбы и каменья непрестанно бросали». Однако, несмотря на это, в ночь на 29 апреля русские окопы были доведены до полевого вала перед рвом, откуда можно было засыпать стоящие во рву палисады. С южной стороны перед цитаделью были размещены две мортирные и две пушечные батареи. Еще одна пушечная батарея была устроена на правом берегу Охты. Окопы на этой стороне реки также были продолжены в сторону крепости и доведены до расстояния ружейного выстрела по ней.

Вечером 28 апреля, Петр во главе семи рот Преображеского и Семеновского полков на шестидесяти лодках отправился к устью Невы. Когда лодки проходили напротив Ниеншанца «...по них из города пушечная стрельба была немалая, однакож прошли безвредно».[90] Главной целью этого разведывательного рейда было выяснение местонахождения шведского флота.

Разрушения в крепости и потери с обеих сторон были ощутимы. Гарнизон насчитывал к этому времени чуть более 600 человек. Тем не менее, осажденные спешно заделывали повреждения, готовясь к отражению нового штурма. «В 30 день о полудни, все батареи учредили и установили на них пушки и мортиры в готовности», фельдмаршал направил к осажденным парламентера. Его встретили шведские офицеры и для обеспечения секретности «... обвели его для ответу водою к другим воротам» и с завязанными глазами провели в крепость к коменданту, которому парламентером было передано письмо. Ответ задерживался. После того, как в течение шести часов ответа не было получено, «фельдмаршал послал к ним из ближайших шанцев другого барабанщика, наказав, что если они вскоре трубача не вышлют, то начнет чиниться над ними промысел».[91] Вскоре парламентеры возвратились с отрицательным ответом коменданта. «Крепость принята мной от короля не для того, чтобы ее сдать, а чтобы защищать», - заявил он парламентерам.

Тотчас после этого был начат артиллерийский обстрел. За время бомбардировки крепости, продолжавшейся около четырнадцати часов, было сделано 9 залпов из пушек, а из мортир стреляли до утра непрестанно. Сначала осажденные тоже отвечали артиллерийским огнем, но вскоре стрельба из крепости затихла. Возможно, причиной этого было то, что одна бомба угодила прямо в пороховой погреб. В результате, мощный взрыв разрушил близ лежащие укрепления. Потери гарнизона были значительны, и он уже не в состоянии был оборонять крепостные валы.[92] Силы были слишком не равны. Осажденные были деморализованы и потеряли всякую надежду удержать Ниеншанц.

Медаль в память победы при устье реки Невы. 1703 г.

<hr/>

 

На следующий день - первого мая, на рассвете, после залпа из пушек и мортир по крепости, на валу ее появился барабанщик и подал сигнал о сдаче. Обстрел прекратился. Всего по городу было сделано 10 залпов из 19 орудий и брошено 700 бомб из мортир.

Гарнизон крепости, включая семьи и слуг, с двумя железными полковыми пушками, с оружием, боеприпасами и амуницией, с распущенными знаменами, с барабанным боем и пулями во рту мог свободно выйти сквозь большие ворота. Далее, его должны были переправить через реку на левый берег Невы. Оттуда он, по Большой Копорской дороге, в сопровождении конвоя, должен был проследовать в Нарву. До возвращения конвоя, в качестве заложников, оставлялись шведские офицеры.

В тот же день, в 10 часу вечера, русские войска вступили в город через невские ворота. Преображенской полк был введен внутрь крепости, а Семеновский - «в полисады». После этого «...болверки (крепостные сооружения), пушки и иные воинские припасы и пороховая казна по договору у них (шведов) принята, и караул по городу везде наш был расставлен». Победителям достались вооружение и боеприпасы: 75 пушек и 3 мортиры, 195 бочек пороха, бомбы, ядра, картечь, гранаты. Среди трофеев были: железные цепи и якоря.[93]

Клеймо на цапфе шведской пушки из Ниеншанца. XVII в.

Второго мая, в честь взятия крепости, был произведен торжественный молебен, во время которого Семеновский и Преображенский полки были выставлены на городском валу, а полки Репнина на «большом старом валу в круг». После благодарственной молитвы «Тебе Бога хвалим» был трижды произведен залп из всех пушек и ружей. Затем у городских ворот комендант вручил фельдмаршалу Шереметеву городские ключи на серебряной тарелке. Церемониал сдачи крепости был завершен. Шведский гарнизон, включая семьи, был выведен из города и размещен у «полисадов» на берегу Невы, до решения вопроса о его отправке на родину.

Однако вечером того же дня произошло событие, задержавшее эту отправку. Было получено сообщение о появлении в устье Невы шведского флота, который сигнализировал свой приход двумя пушечными выстрелами. Для того, чтобы противник не узнал о падении крепости, по приказу фельдмаршала в Ниеншанце утром и вечером также делались два сигнальных выстрела из пушек.

Со шведского корабля к берегу была послана шлюпка для вызова лоцмана. Когда ее экипаж оказался в лесу, один из матросов был захвачен русским дозором, остальным удалось уйти. Несмотря на это, к устью Невы все же подошли два шведских корабля и бросили якоря. Шестого мая Петр I во главе отряда из семеновцев и преображенцев, на 30 лодках, ночью напал на эти суда. Был открыт ожесточенный огонь «... из ружей и ручными фанатами, и хотя с тех судов непрестанная по нашим была пушечная и из мелкого ружья стрельба, однако ж наши по тому их жестокому сопротивлению, те суда взяли... и привели ко взятому городу Канцам».[94] Только после этого, 8 мая, гарнизон Ниеншанца был отпущен в Выборг.

После падения Ниеншанца, крепость была переименована Петром Великим в Шлотбург, в переводе с голландского - замок-город. На несколько недель он стал лагерем русской армии в устье Невы. Первые письма Петра I, отправлявшиеся во все концы Европы в мае-июне 1703 года имели обратный адрес Шлотбург. Все это свидетельствует о том, что первоначально в планы Петра не входило уничтожение его укреплений.

Дальнейшую судьбу Ниеншанца рассматривал специальный военный совет, решавший «...тот ли шанец крепить, или иное место удобное искать, понеже он мал, далеко от моря и место не гораздо крепко от натуры». В результате, было принято решение: «...искать нового места. И по нескольких днях найдено к тому удобное место».[95] Это был «... остров зело удобный положением места, на котором вскоре, а именно мая в 16 день в неделю пятидесятницы фортецию заложил, и нарекли имя оной Санкт-Петербург».[96] Так появился новый город, а руины Ниеншанца долгие годы еще возвышались на его окраине.

Интересно, что Эрик Дальберг, в памятной записке королю, составленной еще в 1695 г., пророчествовал появление Санкт-Петербурга. Размышляя о многолетних попытках русских выйти к Балтийскому морю и там создать порт, он писал, что наиболее целесообразно было бы расположить его в устье Невы.[97] Впервые, идея сооружения новой фортеции ближе к Финскому заливу была также предложена еще в 1698 г. Карлом Магнусом Стюартом, который в приложении к новому проекту Ниена писал королю: «... Должно ли Ниен или Нотеборг принять за настоящую точку защиты, или же крепость должно построить при впадении Невы в Балтийское море».[98]

Федор Васильев. Руины шведской крепости Ниеншанц. 1718 г.

Выбор Петра Великого, помимо некоторых преимуществ, таких, как близость к морю и расположение на окруженном со всех сторон водой островке, имел и явные недостатки. Так, новая крепость находилась в зоне затопления в периоды наводнений. Другим ее существенным недостатком было то, что она не была в состоянии контролировать проход судов по всем рукавам невской дельты. А это требовало строительства других дополнительных укреплений. Именно в этих целях и были устроены батарея на Стрелке Васильевского острова, возведены укрепления на Выборгской стороне - Провиантские магазины и на месте прежних шведских укреплений в районе Спасского - Смольный двор.

Взятие крепости на Охте означало возвращение Россией выхода к Балтийскому морю, что имело не только экономическое, но и важнейшее политическое значение. По поводу этого события была отчеканена специальная памятная медаль. Взятию Ниеншанца были посвящены и некоторые гравюры. Так уже в 1703 году в мастерской Шхонебека был изготовлен гравированный план штурма крепости, показывающий укрепления Ниеншанца и расположение вокруг него русских войск. Другие гравюры, наполненные аллегориями, были посвящены праздничным мероприятиям, связанным с этой викторией.[99]

Встреча прошлого и будущего. Бедняки из старой Ингерманландии за своей будничной работой на Неве. На противоположном берегу строится Петербург. На месте Смольного монастыря располагался самый старый православный русский цент в Приневском крае, Спасский погост. Гравюра XVIII век. Королевская библиотека Швеции

Сведения о разрушении Ниеншанца в описании немецкого анонимного автора, составленном около 1712 г., перекликается с данными Юста Юля, однако, это описание содержит и некоторые дополнительные подробности этого события. В нем говорится, что после сооружения Петропавловской фортеции, было принято решение о разрушении укреплений старой крепости. Царь «... приказал срыть до основания завоеванный в 1703 году шведский Шанцер Ние, или Ниеншанц, с тем, чтобы тамошние прежние жители шведского края не могли оказывать какого- либо сопротивления. И он, желая наблюдать это, самолично находился там на расстоянии примерно версты. Когда же все было взорвано, разрушено и сровнено с землей, он приказал в память об этом поставить четыре самых высоких, из найденных в этих местах мачтовых дерева, стоящие там по сей день».[100]

Историки называют различные даты разрушения шведской крепости: 6 мая, 16 мая, 29 июня, середина сентября 1703 г. Г.Г. Приамурский относит дефортификацию Ниеншанца ко времени, когда была построена крепость Кроншлот, и не позднее закладки Адмиралтейства - между 7 мая и 5 ноября 1704 г.[101] Документы, которые могли бы уточнить время и обстоятельства разрушения Ниеншанца, к сожалению, пока неизвестны.

Несмотря на многочисленные свидетельства о полном уничтожении Ниеншанца, следы его укреплений, на мысу между Невой и Охтой, можно проследить на картах Петербурга XVIII-XIX столетий. Так на плане 1808 г. изображены еще все валы и бастионы крепости, но уже без равелинов.[102] А на плане Шуберта 1828 г. очертания крепости, на месте которой была сооружена верфь, все еще отчетливо прослеживаются в рельефе местности. Сохранявшиеся здесь остатки крепостных бастионов и рвов диктовали свои условия в расположении построек Охтинской верфи. Форма нового строения, во многом, повторяла конфигурацию Ниеншанца, на руинах которого оно и было воздвигнуто. Пять корпусов расходились веерообразно от центрального, округлого в плане здания.

Фрагмент плана С.-Петербурга с изображением Ниеншанца (1808). Российский Государственный архив Военно-Морского флота. С.-Петербург

В 200-ю годовщину падения Ниеншанца некоторые следы его еще сохранялись, но, к сожалению, описание их дошло до нас лишь в популярном изложении автора газетной статьи, побывавшего на этом месте в мае 1903 г.[103] Руководство Петрозавода поведало ему о находках многочисленных черепов, простреленных пулями, а также обломка шпаги с эфесом в виде сердца. На земной поверхности еще прослеживались остатки оборонительных валов, рвы, вымощенные камнем, с торчащими из них сваями да какие-то кладки из кирпича. Свои впечатления от увиденного автор статьи выразил следующим образом: «Идея Петра Великого осуществилась - на месте неприятельской крепости строят корабли. Но не жалко ли, что уничтожены старые памятники Петровских побед, что Ниеншанц стал грудою разбитых кирпичей, ничего не сохранив из своего славного прошлого. Мы не умеем оберегать исторические памятники наши... Слава Ландскроны и Ниеншанца исчезла, от нее остался только фабричный дым».

Руины вала с тремя бастионами, к югу от цитадели, также длительное время возвышались над землей. А.И. Гиппинг писал об этом в самом начале XIX столетия - «...даже в настоящее время видны развалины его, и желательно, чтобы совершенное уничтожение впредь не было, как до сих пор, предоставлено произволу частных лиц, ибо глядя на них, каждый любитель древности углубится в тот век, когда берега Невы на большей части еще не были обстроены, они напомнят, что падение Ниеншанца было причиною основания другого города, новой крепости, которой нынче гордится Россия, где пребывает самодержец всей империи, где сотни тысяч людей благословляют того, кто по завоевании Ниеншанца и Невы своим творческим гением вознес Россию на ту степень могущества и славы, которую она ныне занимает в системе европейских государств. Ниеншанц навсегда останется в памяти потомства...»[104]

Охта - предместье С.-Петербурга

После основания Санкт-Петербурга Охта оказалась на его дальней окраине, и, несмотря на то, что здесь имелись хорошо освоенные пригодные для жизни земли, долгое время они оставались невостребованными. Урочище на правом берегу Невы[104*] в народе получило название Волчье поле. Поводом для этого послужило то, «что с первых лет (Санкт-Петербурга - П.С.) близко тут много людей хоранивали, а наипаче в зимнее время из-за мерзлости земли оных мертвых не глубоко в землю зарывали, и теми мертвыми телами волкам была приманка, и это место прохожим людям небезопасно было».[105]

Только после 1715 г., когда в среднем течении Охты был основан Пороховой завод, на территории Ниена и Ниеншанца возрождается жизнь. В 1717-1718 гг. по распоряжению Петра Великого, по берегу Невы, у устья Охты было поставлено около 15 ветряных мельниц.[105*] Они были перенесены сюда со Стрелки Васильевского острова, где освобождалось место для строительства Академии наук.[106]

На правом берегу Охты разместились пильные мельницы, канатный завод, амбар для судового такелажа.[106*] Место это было обнесено палисадом. Здесь же были построены казармы для мастеровых людей: пильщиков, плотников, канатчиков и матросов. Поселение это получило наименование Матросская слобода.

Отдельно у разрушенного Ниеншанца стоял двор пильного мастера Вильгельма.[107]

Именно в это время - в 1718 г. территория Охты была включена в состав Выборгской части Санкт-Петербурга. Однако позднее - 1782 г., согласно нового административно-территориального деления она была выведена из состава города и стала пригородной слободой.

Образ прав. Иосифа Обручника (Древодела), покровителя плотницкого дела и корабелов, привезенный в С.-Петербург (на Охту) первыми поселенцами

Охта. Часовня прав. Иосифа Обручника (Древодела) на углу Конторской улицы и Среднеохтинского проспекта, на месте самого старого Охтинского храма. Фото нач. ХХ в.

Массовое заселение территории в устье Охты приходится на 20-е гг. XVIII столетия. В 1720-1721 гг. появляются петровские указы о строительстве на Охте «по берегу Невы 500 изб с сенями», с тем, чтобы «новопостроенные дома ... отдать безденежно вольным плотникам», переселенным сюда вместе с семьями из Вологодской, Архангельской и Ярославской губерний. Переведенцы получали по половине дома и огород на каждую семью. Они были освобождены от податей и приписаны к Партикулярной верфи на Фонтанке, где зарабатывали себе на жизнь судостроительным ремеслом. На самой Охте ими также строились небольшие «новоманерные» суда - шхерботы.[108] Еще одним немаловажным занятием охтян было изготовление гонта - кровельного материала из древесины. Эти работы производились на специальном заводе, учрежденном Петром I в 1721 г. на Малой Охте.

Федор Неелов. Вид окрестностей С.-Петербурга (Охта). 1804 г. Слева церковь Св. Троицы

Охтенские поселения, Большая и Малая Охта, имели регулярную планировку. Первое из них занимало территорию между современными Большеохтинским и Среднеохтинским проспектами от Красногвардейской площади до Большой Пороховской улицы. Второе располагалось между Малоохтинским и Новочеркасским проспектами до Республиканской улицы.

В 1722 г. в Охтенских слободах по распоряжению Святейшего Синода в одном из домов была выделена светлица для церковной службы, а вблизи нее отведено место под кладбище. Спустя три года - в 1725 г., светлица была перестроена в церковь, посвященную святому Иосифу Древоделу, покровителю плотников.[108*] Напротив этого места - на левом берегу реки Чернавки были размещены дворы священников.[108**] [109] В 1731 г. обветшавшая церковь была разобрана, а в память о ней на ее месте была воздвигнута Иоасафовская часовня. В том же году на территории кладбища была сооружена новая, каменная церковь Святой Троицы с приделами св. Иосифа Древодела и свт. Николая Чудотворца. Отдельно от нее располагалась колокольня. Тогда же территория кладбища была обнесена каменной оградой. Оградская улица, ограничивавшая его с северной стороны, существовала здесь вплоть до начала нашего столетия.[109*] Вскоре рядом с холодной Троицкой церковью, по проекту архитектора Земцова, построили теплый храм Покрова Пресвятой Богородицы. Освящение его в 1748 г. было приурочено к наделению охтян земельными участками. Троицкий храм в 1836 г. был разобран. А два года спустя, западнее этого места, было начато строительство новой церкви Святого Духа, которая была освящена в 1844 г.

В 1773 г. на восточной окраине Большой Охты на реке Чернавке было открыто новое кладбище, а через два года - в 1775 г., здесь была освящена каменная церковь св. вмч. Георгия Победоносца. Позднее она дала название улице, связавшей слободу с кладбищем.

Первые известия о деревянной церкви на Малоохтинском кладбище относятся к 1762 г. Кладбище это располагалось у южной границы слободы.[109**] В 1778-1781 гг. деревянная церковь здесь была заменена каменной. Посвящена она была Марии Магдалине.[110]

С 1717 г. на месте руин крепости Ниеншанц планировалось создать питомник для обеспечения новых садов и парков Санкт-Петербурга саженцами деревьев, кустарников, цветов. «Канецкий огород» находился в ведении Канцелярии от строений, а с 1765 г. принадлежал Воспитательному обществу благородных девиц Смольного монастыря. Он просуществовал до начала XIX столетия.[111]

Если в 1784 г. в Охтенских слободах проживало 751 человек мужского пола, то в 1811 г. уже - 1511. Таким образом, за четверть века, общее количество жителей здесь возросло в два раза и составило около 3 тысяч человек. А к 1862 г. население одной только Большой Охты насчитывало 8 642 человека.

Устье Охты на плане Шуберта. 1828 г.

Иоганн Георги, посетивший Охту в конце XVIII столетия, так описывал это поселение: [Слобода] «имеет, за исключением нескольких каменных, деревянные крестьянские дома, составляющие прямые улицы, и две каменные церкви. Нынешние ее жители суть рабочие Адмиралтейства, плотники, токари, столяры, красильщики и прочие, которые, когда на работу в Санкт-Петербург или Кронштадт посылаются, кроме положенного по штату провианта, ежемесячно один рубль получают. В праздное время работают они для себя в городе или в домах своих, плотниками, столярами, токарями и пр. даже из черного дерева и разными другими искусствами..., Иные имеют также маленькие фабрики вощанок на полы, сажи, набойки и пр. Слобода не имеет пашней, но большое пажитное место; тем соделывается продажа молока в Санкт-Петербурге прибыточным промыслом баб, из коих иные кроме простых, также больших Голландских или так называемых Холмогорских коров имеют. Высокая степень досужества делает деревню многолюдною и достаточною».[112]

С начала XIX столетия Охта постепенно включается в инфраструктуру Петербурга, играя в его экономике все более важное значение. В 1828 г. по новому административно-территориальному делению Санкт-Петербурга Большая и Малая Охта вновь были включены в его состав, на этот раз в качестве XIII части.

В 1806 г. Морское ведомство приобрело земли на мысу в устье реки Охты, где впоследствии была создана новая верфь. Одним из первых сооружений судостроительного комплекса, завершенного уже в 1809 г., было здание Паноптического института, предназначенного для «изготовления искусстных механизмов по всем флотским техническим работам и образцового завода для изготовления инструментов, машин и др.».

Петровский дуб на Охте. Начало XX в.

Несмотря на то, что здание Паноптикума погибло в пожаре 1818 г., а его заведения переведены в Кронштадт и на Ижорский завод, судостроительная деятельность здесь не прекратилась. Напротив, после посещения Охтинской верфи Николаем I, в 1818 году ей был пожалован статус Адмиралтейства. Строительство судов на верфи продолжалось вплоть до 1861 г. За это время здесь было спущено на воду: 5 линейных кораблей, 22 фрегата, 5 пароходофрегатов, 4 винтовых фрегата, 8 корветов и значительное количество малых судов.

Только после строительства Большеохтинского моста территориальная изолированность Охты была ликвидирована. Мост, получивший имя Петра Великого, был сооружен в 1908-1911 гг.[112*] К окончанию строительства моста было приурочено открытие бронзового бюста Петра I. Он был воздвигнут на правом берегу Охты в сквере перед храмом Святого Духа.[112**] Памятник был создан скульптором И.Я. Гинцбургом, по заказу и на средства охтинского пригородного общества.

Инициаторами его установки выступили именитые охтяне Д.В. Дудаков, М.Н. Гусев, Г.А. Аничкин, внесшие значительные вклады для сооружения памятника. «Петру I-му благодарные охтяне», было выбито на его постаменте.

Памятник Петру I, открытый на Большой Охте в С.-Петербурге 25 сентября 1911 г.

Вплоть до середины XX в. Охта представляла собой пригород Ленинграда, застроенный небольшими, по преимуществу, деревянными домами. До наших дней сохранились лишь отдельные постройки того времени. Одной из достопримечательностей Большой Охты считается здание Съезжей части с высокой башней-каланчой, сооруженное на углу Большеохтинского проспекта и Конторской улицы. Первое упоминание о нем относится к 1828 г., а окончательное оформление его происходит в 1861-1867, 1898 гг.[112***] [113]

Наиболее интересными архитектурными памятниками являются комплексы дворянских усадеб, сохранившиеся в окрестностях. Одна из них - дача А.Г. Кушелева-Безбородко, построенная в стиле классицизма в 1773-1784 гг., находится на Свердловской наб. В ее сооружении принимали участие известные архитекторы: В. Баженов, Д. Кваренги и Н. Львов. Еще одна усадьба, Уткина дача, также является памятником классицизма. Она была построена на мысу при впадении реки Оккервиль в Охту в 1790-х гг., предположительно по проекту архитектора Н.А. Львова.

Охта. (Фрагмент карты С.-Петербурга 1914-1917 гг.)

Многие исторические памятники Охты, определявшие ее лицо, были разрушены в советское время. Около 1918-1919 гг. был демонтирован бюст Петра I. Позднее, в начале 30-х гг., были снесены или перестроены главные охтинские церкви - Святого Духа, Покровская, Георгиевская, в 1970-х гг. снесена церковь Марии Магдалины, а также принадлежавшие им многочисленные часовни. Было ликвидировано большое Малоохтинское кладбище. Строительство новых заводов и прокладка трамвайных линий повлекли за собой перепланировку исторически сложившейся застройки. В результате этих разрушений, ландшафтно-архитектурный облик Охты резко изменился.

Результаты исследований Санкт-Петербургской археологической экспедиции на Охте (1998-1999) позволяют говорить о неплохой сохранности археологического культурного слоя, насколько это возможно в условиях большого города, с его разветвленной сетью подземных коммуникаций.

В 1998 г. появилась возможность придать территориям в устье Охты статус памятников истории и культуры. Мыс при впадении Охты в Неву был объявлен памятником археологии «Крепость Ниеншанц», а территория на правом берегу реки включена в охранную археологическую зону памятника «Центр города Ниен». Это должно способствовать сохранению, здесь, объектов археологического наследия в будущем. Возможно, со временем на Охте удастся открыть и музейную экспозицию, посвященную памятникам старины. Ведь в этом месте, на протяжении столетий, развивался поселенческий центр в устье Невы, который по праву может считаться предтечей Санкт-Петербурга.

С.-Петербург. Памятный знак на месте крепости Ниеншанц. (арх. В.А. Реппо, П.Е. Сорокин). 2000 г.

<hr/>

 

 Сорокин П.Е 2003 г.