Ничто не ново: несогласных в СССР преследовали точно так же, как сегодня в России

Само диссидентское движение в 1960-х годах а Советском Союзе началось с требования к властям соблюдать Конституцию и нормы права.

Руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги Андрей Колесников ищет в своей статье, опубликованной на сайте Центра, аналогии между современным протестным движением в России и советским диссидентством 1960-х годов.

Так, в знаменитый процесс по делу Синявского и Даниэля, которые обвинялись в публикации на Западе антисоветских произведений, закончился осуждением первого на 7, а второго на 5 лет лишения свободы по статье «Антисоветская агитация и пропаганда». Резонанс, вызванный этим приговором был на Западе не меньше, чем недавний приговор Навальному. Существенным оказалось и влияние этого дела на умы, именно тогда начала формироваться в стране «демократическая интеллигенция», которая потом и совершила перестройку.

С этого дела началось диссидентское движение в СССР, которое развивалось по мере того, как власти замораживали все демократические веяния и внутри страны, и вне ее, введя, к примеру, в октябре 1968-го войска в Чехословакию, или разгромив редакцию «Нового мира» Александра Твардовского в 1970-м.

Вряд ли все это знают сегодняшние протестующие и те, кто подавляет протесты, но совпадений между теми событиями и нынешними много. Скажем, сегодня можно сесть за репост, а тогда за распространение информации.

Как и сегодня, протестовавшие и попадавшие под каток советского «правосудия» тоже требовали соблюдения Конституции и норм права. Да и сама борьба диссидентов начиналась как раз не за свержение режима, а за буквальное следование букве закона. Вот и сегодня апелляции в статье 31 Конституции о праве собираться мирно без оружия имеют тот же смысл, поскольку нормы, указанные в главе 2 Конституции России имеют прямое действие, то есть не опосредованное разрешениями и подзаконными актами.

Как и тогда, силовики заранее задерживают потенциальных участников акций протеста, ссылаясь сегодня на нарушение неких пандемических санитарных правил или на дезорганизацию дорожного движения.

Протестам противостоят путинги и флешмобы рабочих, как и в 1960-х, когда советских рабочих пропаганда противопоставляла городским бездельникам. В России это было рабочие Уралвагонзавода, вступившиеся за Путина, а в 1960-е рабочие ЗИЛа.

Идентичны сегодняшний закон об иностранных агентах, и тогдашний – за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а также групповые действия, нарушающие общественный порядок. Одинаково ведут себя и судьи, нарушая процессуальные нормы и не слушая адвокатов.

Мощным стимулом сегодняшней протестной активности автор считает невозможность молчать, подобно тому, как сказала в 1968 году диссидентка Лариса Богораз на суде по «делу семерых», вышедших на Красную площадь протестовать против советского вторжения в Чехословакию: «Я оказалась перед выбором: протестовать или промолчать… Промолчать значило для меня солгать… Для меня мало было знать, что нет моего голоса за, – для меня было важно, что не будет моего голоса против».

Да и само отношение к диссидентам и к участникам акций протеста тоже схожее. В совесткие годы отношение к диссидентам было вопросом чести и бесчестия, выражением агрессивного конформизма или сознательной жертвенности, проявлявшееся точно так же, как и сейчас – в демонстративной, заметной для начальства поддержке действий властей, или в столь же показательном участии хотя бы в словесной защите преследуемых с пониманием последствий для карьеры или учебы.

Тогдашние процессы тоже становились поводом для информационных войн, хотя силы государственных и машинописных медиа были совершенно неравными, но характер противостояния один и тот же. Государственные (а иных и не было) СМИ точно так же шельмовали и обливали словесными помоями диссидентов, как сегодня Соловьевы и Киселевы протестующих. Так что существование российской репрессивной матрицы налицо, все повторяется...