Почему власти Москвы боятся парламентского расследования

          АВТОР   Максим Круглов     руководитель фракции в Мосгордуме, член Федерального Бюро партии «Яблоко»

10 дней назад депутаты «Яблока» внесли на рассмотрении Мосгордумы законопроект о парламентском расследовании. Видные московские единоросы сразу заявили в прессе, что он совсем не нужен.

Глава московского отделения партии власти Андрей Метельский считает, что депутаты должны заниматься законотворчеством и не дублировать функции правоохранительных органов. Но многие ли из нас доверяют правоохранительным органам и их расследованиям? Особенно после разгонов демонстраций прошлым летом и «Московского дела»? И зачем, и почему, интересно тогда возможность поведения парламентского расследования существует на федеральном уровне?

Видимо, для Андрея Николаевича само слово «расследование» отзывается неприятными воспоминаниями. В 2019 году он не смог переизбраться в Мосгордуму после публикации расследования Алексея Навального о нём.

Парламентские расследования нужны для того, чтобы граждане через своих прямых представителей могли составить альтернативное официальном представление о том или ином значимом инциденте. Это важнейший инструмент предотвращения коррупции, часть системы сдержек и противовесов, так нелюбимой действующей властью.

Для примера: власти города до сих пор не дали вменяемого объяснения, почему этим летом при каждом ливне Москва превращалась в Венецию. Даже площадь в самом центре города перед главным зданием МВД превращалась в озеро. Парламентское расследование по этому поводу было бы очень кстати.

Члены «Яблока» Юрий Щекочихин и Лариса Юдина, правозащитница Наталья Эстемирова, журналист Анна Политковская — все они посветили свою жизнь расследованиям злоупотреблений государственных чиновников разного уровня. Этим же занимался политик Борис Немцов в последние годы жизни. Если бы эта работа не была их личной, человеческой инициативой, а именно частью постоянно работающего правового механизма, то, вероятно, все они были бы по-прежнему с нами. С одним человеком может что-то произойти. С институтом – нет.