Главное расследование Навального

На модерации Отложенный Главное расследование Навального

         АВТОР   Андрей Волна   врач травматолог-ортопед

— для меня, как для врача, главное расследование Навального – это не про депутатов-казнокрадов. И не о прокурорах. И даже не то, что про домик для уточки. Для меня главное расследование Навального – это вот это. На момент последнее, невольное расследование. Расследование того, во что постепенно превратилась наша медицина. Не доктора по отдельности. А все скопом. То есть, во что превратилась именно медицина, как искусство исцеления. Как наука. Превратилась внутри действующей системы здравоохранения;

— наша медицина часто бесчеловечная. Нередко — лживая. Впрочем, врачи это знают. Не все просто имеют силы самому себе признаться в этом;

— «омская медицина» – это обычная наша медицина. Не какая-то особо карательная или особо тюремная. Обычная. Самая обыкновенная. И неприятие, отрицание вполне доказанного и часто (и особенно) именно со стороны врачей поэтому такое отчаянное. — А что собственно произошло?! Он же не умер! Жизнь ведь спасли! Не давали жене пройти в реанимацию? А что такого? Никому не даём. Не отпускали пациента? А что, должны? А вдруг умрёт в пути, кто тогда отвечать будет? Это всё абсолютно искренне. Уверяю вас;

— главное расследование Навального как раз об этом;

— я никого не обвиняю. Констатирую;

— «есть вот хорошие, простые врачи. И плохие, а то и лживые – главные врачи». Так говорили в случае с Навальным;

— кто же спорит, врачи бывают хорошими и плохими. И это понятно. Но и главные врачи бывают хорошими и плохими. Сёстры бывают хорошими и плохими. Санитарочки бывают хорошими и плохими. Это даже не обсуждается, это – понятно. А вот что точно, так это то, что разделение проходит не на уровне врач – главный врач. И даже не на уровне хороший врач – плохой врач. Главное разделение проходит по той, часто невидимой линии, барьеру – как ведёт себя тот или иной специалист, оказавшийся внутри системы. И под давлением системы;

— невольное расследование Навального показало: Российская медицина откровенно не пациентоцентрична. Пациент у нас не является центром внимания и объектом притяжения медицинского персонала. Всем, чем угодно является, только не смыслом существования как больницы в целом, так и каждого работника медицины в отдельности;

— пациент – собственность медицинского учреждения почти. Ну, если и не собственность, то субъект, коим стоит командовать и всё ему и (или) родственникам запрещать;

— но, это всё они! Там. В Омске. Или не в Омске, но – наверху. В руководстве. А мы вот – честные. Хорошие. Профессионально выдержанные и грамотные очень. Справедливые;

— Навальный показал, что это далеко не всегда правда. Некоторым стало стыдно. Некоторым – больно. Многим – всё равно;

— нравственная зараза распространяется во врачебной среде злостно, злокачественной опухоли подобно;

— вообще же тема трансформации психологии врача (и главного врача) в авторитарном обществе чрезвычайно интересна. Готов ли врач юлить и обманывать пациента и (или) его родственников, если того требует чиновник? Где грань между разумным компромиссом и подлостью во врачебной деятельности? Готов ли врач действием или бездействием причинить вред неудобному для начальства пациенту?

— надо сказать, что зерно нынешнего авторитаризма упало в нашей медицине на хорошо подготовленную почву и дало обильные всходы. Само советское здравоохранение, выросшее из системы Семашко, было ориентировано не на исцеление и поддержание здоровья конкретного человека, конкретного пациента, а на профилактические и лечебные мероприятия для (в отношении) трудовых коллективов. Нас не учили видеть в пациенте личность. Нас учили видеть в пациенте только объект приложения своих знаний в лучшем случае;

— страховой принцип «богатый платит за бедного, здоровый – за больного, работающий за пенсионера» не сработал;

— да, пациент принимает участие в системе здравоохранения, но, как элемент, как инструмент проведения взаиморасчетов. Но, как ни крутись внутри этого обязательного медицинского страхования (у нас – псевдострахования), деньги по большой своей части идут от… государства. Разве? Так в том-то и дело, что нет! Не от государства, как от механизма, как от политической формы организации общества. Нет. Денежные потоки (или значительная их часть), как правило, зависят от конкретного вышестоящего чиновника. Поэтому, главные врачи могут и не получать команд свыше. Они научились улавливать. И транслируют уловляемое подчинённым. Подчинённым им врачам;

— главный врач почему подчиняется и, в свою очередь, давит? Только потому, что он член Единой России? По неким идеологическим соображениям? Нет. Потому, что и финансирование клиники, и его, администратора, финансовое благосостояние и душевное спокойствие не от пациентов зависит. И даже не от государства. А от вполне конкретного чиновника;

— есть и оправдание – за главными врачами стоят трудовые коллективы. А за «простыми» врачами – их семьи. Со своими интересами и своей зарплатой, ипотекой, кредитом на машину и няней для ребёнка;

— любой врач хочет спокойно работать. На хорошем, по возможности, оборудовании. И чтобы начальство «не трогало». И учиться хочет. И чтобы всё хорошо было… На всё это нужны деньги. Но пациент здесь не играет первостепенной роли. Скрипач не нужен ©. Первостепенную роль играет начальник – именно тот, что даёт вот эти самые деньги. Круг замыкается;

— повторю, я вообще никого не обвиняю. И не обо всех врачах говорю. Все мы – разные. Но, я говорю о системе. И о том, как мы функционируем внутри системы;

— где грань между разумным компромиссом и подлостью во врачебной деятельности? А если врач вообще ради пациента не хочет идти не то, что на подлость, но и на компромисс? Бывает. Но, первый, что будет «ставить на место» — это нет, не начмед и не главный врач. Это свои же коллеги. Те, что рядом. И те, что онлайн. Ненависть раба к пытавшемуся совершить побег;

– можно ведь сказать, что случаи, когда врачи отстаивали своих коллег, попавших «в лапы» правоохранителей, всем известны. Да, это так. Известны. Однако, во-первых, это исключения. Во-вторых, часто это – другое. Это – ощущение опасности, нависшей над всеми. Несмотря на лояльность по отношению к действующей системе. Поэтому и протестовали. Дело Елены Мисюриной (замечательного доктора, если что) в этом ряду. Но, вообще-то следственный комитет возбуждает сотни дел ежегодно. И далеко не всегда «доказательная база» круче «мисюринской». Но по этим делам, по «делу репродуктологов», например, — молчок. Где я и где суррогатное материнство? – так думает врач. Да ещё и платные услуги какие-то. Ну их! Свой шесток…

— многие считают сейчас, что вся эта катавасия в омской больнице без и с привлечением московских специалистов была, по сути, началом операции прикрытия. С публичными заявлениями, интервью и постами;

– вот вышел бы тот же токсиколог из Омска (что главный, что не главный) и сказал – вот вам всем моё мнение – отравление было. Вот такой была клиника. А вот доказательства. На основе их – диагноз. И где токсиколог будет завтра? Хорошо, послезавтра? И где будут коллеги? И что они будут делать?

Защищать? Не уверен. Часто – злорадствовать;

— мы даже особо и не заметили, как корпоративная солидарность стала круговой порукой;

— чего боится врач? Боится потерять работу, конечно. Работа – это для нормального врача – если не всё, так почти всё. Как семья. А зачастую – и вместо семьи. Ведь в медицину, всё же, идут именно по призванию. Не за деньгами. По воле сердца. По позыву души, как правило. Трансформация происходит позже;

— в основе проводимого лечения практически всегда лежит диагноз. Если врачу говорят (подсказывают), что такого диагноза быть не может, то, как правило, и адекватного лечения быть не может;

— давят ли на врача? Не скажу, что всегда, но часто. И чем более значимый пациент, чем «публичнее» случай, тем большим может быть это давление;

— существуют ли для врача способы защититься от административного пресса? Отвечу так – чем уже профессиональное поле, чем избирательнее профессиональные компетенции специалиста, тем проще на него надавить. Условно говоря, если доктор – врач скорой помощи или участковый терапевт, например, то, скорее всего, работу он себе найдёт. А если это кардиореаниматолог? Или нейрофизиолог? Хорошо, в Москве. А в Тамбове? Много таких вакансий? Сколько токсикологических центров в Омске? Один? Два? И если доктор не согласится с давлением, куда он пойдёт? Кто возьмёт его на работу? Такого вот «непокорного»? Кто защитит? Вы (мы), общество? Нет, конечно. Нет общества. И Навальный хорошо показал это.

— клятва Гиппократа? Не смешите. Кстати, думаю, для многих, кто не читал эту клятву в оригинале, некоторые пункты вызвали бы не только удивление, но и отторжение. Но, это так. К слову. Я вот лично давал «клятву Советского врача». Не знаю, дают ли какую клятву сейчас;

— есть один «ограничитель». Это – профессиональный долг. И нравственный. Для многих так, во всяком случае. Но, долг – это широко слишком. Наверное, главное, можешь ли ты следовать главному врачебному постулату «не навреди»? Как минимум;

— есть ли позорные страницы в моей врачебной биографии, когда у меня не хватало смелости противостоять давлению? Да. К сожалению. Правда, потом я нашёл в себе силы уволиться из той больницы, несмотря на окрик начальника: «ты не только в Москве, но и в своём ср…ном Кемерово работы не найдёшь!». Надо сказать, что слово своё он держал. Без малого год я просидел в поликлинике, лишь изредка оперируя своих пациентов в одной негосударственной клинике. Совершенно лишний, никчёмный опыт;

— кстати, «случай Сушкевич» — это, если кто не знает, случай в Калининграде, где врачей обвиняют в убийстве новорожденного – это дело о статистике, прежде всего. Вернее, не «о», а выросшее «из» статистики. То, что врачи по предварительному сговору впрыснули что-то новорожденному, дабы он умер…, наверное, только следственный комитет и может себе представить такое. А вот то, что в рамках перинатальной смертности переписали какую-нибудь раннюю неонатальную смертность на другую – охотно верю. Всё зависит от того, за что акушеров административно бьют сегодня. За что на них давят. А то, что бьют и давят всегда, так это всем докторам известно. Переписали — за это следственный комитет и зацепился. А дальше уже – в меру своих фантазий;

— многие могут сказать: «я вне политики, меня ваши врачебные дела никогда не коснутся. И вообще, с хорошими врачами надо дружить, и я дружу». С последним тезисом согласен J;

— в общем-то верно. Политически ангажированные врачебные действия (бездействие) на слуху, — случаи Магнитского, частично – Алексаняна, теперь вот Навального. Они немногочисленны, резонансны и хорошо известны. Ещё на память приходит какое-то своеобразное лечение Голунова, ранняя выписка избитых полицией ребят из скоропомощной больницы… Ну, это действительно всё «политика» и редкость необычайная. Не коснётся?

— с другой же стороны, каждый из нас практически, становясь пациентом, сталкивается с последствиями вот этого давления на врачей. Только не впрямую, а косвенно. Но, от этого не легче;

— один из побочных, но серьёзных результатов такого давления – это искажённая статистика;

— те же переломы шейки бедра у стариков. Почему до сих пор так низка хирургическая активность в этой группе пациентов? Ведь только операция в большинстве случаев способна продлить жизнь, избавить от боли и мучений. Поясняю. Летальность в старшей возрастной группе высока. В том числе и послеоперационная летальность. За это часто били. А кое-где и до сих пор бьют. Поэтому, напишет врач приёмного отделения, что слишком старый и больной это человек для операции – и отправит домой. А дома, дома это уже не больничная статистика. Поэтому, в нормальном мире за 90 процентов стариков прооперированы и живут (доживают) свой век спокойно и без боли. В России – 26 процентов (экспертные данные профессора Ольги Ершовой, что занимается остеопорозом). В Москве, мы считали, в 2012 был чуть больше 50 процентов. Сейчас – не знаю. Централизованной статистики как не было, так и нет;

— не главные врачи всё это делают. Обычные, «простые» врачи. Мы и делаем-с;

— те, что интересуются медицинской статистикой, с изумлением наблюдают за цифровой эквилибристикой в случаях заболеваний сердца и сосудов, онкологии, Ковид-19…

— в бюджетной больнице вам вряд ли скажут, что каких— то медикаментов, эффективных при данной патологии, нет в клинике. Будут лечить тем, что есть. И не лечить – если этого нет. А вот это уже вне политики. Это – система. Если узнают, что пациенты сами что-то покупают – будут бить. Поэтому и давят, чтобы не говорили. Врачи боятся;

— гарантирует ли негосударственная (в том числе и частная) форма собственности больницы пациентоцентричность? Нет, конечно. Создаёт условия, предпосылки для нормального развития, но не гарантирует. Равно, как мы знаем и бюджетные больницы (их мало, но они есть и на слуху), что пытаются поставить именно пациента в центр внимания, так знаем и частные, где «средний чек» и прочая финансовая эквилибристика в конечном счёте затмевает главную цель лечебного учреждения – лечение пациента;

— пациент Навальный много, даже будучи в коме, что показал. И много, о чём рассказал. Особенно тем, что слышать и видеть могут;

— у меня для вас всех плохие новости. Простая реформа здравоохранения – увеличение тарифов, привязка финансирования к реальным затратам больницы на конкретного пациента, мало что изменит. Это обязательное, но недостаточное условие. Либеральная, уж простите, идеология должна проникнуть в здравоохранение. Всё для пациента, во имя пациента… Нет никакой другой ценности, кроме пациента.

— думаю, без изменения политического устройства общества, без прекращения этого бесконечного вранья на всех уровнях это вряд ли возможно;

— у меня для вас всех хорошие новости. Ежегодно тысячи молодых врачей приходят в систему. С чистыми помыслами. С открытым сердцем. С желанием помогать. За деньгами в медицинские университеты не ходят. Ходят – по призванию. Ломаются врачи уже потом. Думаю, при неизбежной политической трансформации страны нормальная, ориентированная на пациента медицина, возникнет быстро. Трансформируется. Изменится в лучшую сторону. Была бы воля. Не у нынешних властей, на них нет надежды. У общества;

— хороший «кейс». Спасибо Навальному. Скорейшего выздоровления! И ему. И нам.