Добро пожаловать в ад: перуанский шахтёрский посёлок Ла-Ринконада.

Никто не может точно сказать, как высоко над уровнем моря находится Ла-Ринконада: 5300 или 5200 метров? На подъездной дороге металлическая табличка говорит от 5015 метрах. Но кого это волнует? Это, бесспорно, самый высокогорный населённый пункт в мире. Нищенский золотодобывающий посёлок с населением около 70 тыс. человек, многие из которых отравлены ртутью. Место, где регулярно насилуют женщин и детей, где давно рухнули закон и порядок, где молодых девушек отправляют на помойки для «переработки» ужасно воняющих отходов, и где почти все мужчины работают в чудовищных условиях, пытаясь сэкономить хоть немного денег, но лишь разрушая своё здоровье и с трудом выживая.

Я решил отправиться в Ла-Ринконаду именно сейчас, когда социалистическая Венесуэла борется за выживание. Я поехал туда, когда европейские элиты Боливии развернули демонизацию чрезвычайно популярного и успешного президента Эво Моралеса. Как и многие другие места турбо-капиталистического и прозападного Перу, Ла-Ринконада - тревожное предупреждение, какими были Венесуэла и Боливия до Уго Чавеса и Эво Моралеса. Именно до такого уровня Вашингтон хочет опустить всю Латинскую Америку. Как и чудовищные и безнадёжные трущобы Лимы, Ла-Ринконада должна стать призывом к оружию. Всего пять лет назад мы думали: Латинская Америка не должна больше возвращаться к этому. Но ультраправым силам Вашингтона удалось перегруппироваться и возродить старые догмы доктрины Монро, используемые против независимости и социализма в Латинской Америке.

Один водитель отказался везти меня в Ла-Ринконаду в одиночку. Как по мне, чем меньше людей будет в этом участвовать, тем лучше. Даже в Афганистане я работаю один, только со своим надёжным пуштунским водителем. Но здесь всё иначе: про Ла-Ринконаду говорят: «войти можно, а выйти нет». Мне рассказали о новой мафии, которая там царствует, и об ухудшении обстановки с безопасностью. В конце концов, мне ничего не оставалось, кроме согласия с сопровождением из двух мужчин: водителя и человека, «знакомого с ситуацией на перуанских шахтах». Мы покидаем город Пуно утром, проезжая вдоль великолепных берегов озера Титикака, которое, с высотой на уровнем моря 3812 метров, считается самым высокогорным судоходным озером в мире, расположенным между Перу и Боливией.

«С перуанской стороны озеро отравлено ртутью», - объяснил эксперт по шахтам Фредди. - «Ла-Ринконада и её золотые прииски ещё очень далеко, но река Рамис уже вливает прямо в озеро грязную воду из этого района, особенно из шахтёрского посёлка Ананеа». Между Пуно и Хульакой («центром коммерческой активности региона») существует что-то типа шоссе. На самом деле, Хульака - просто огромный и пыльный город, состоящий из трущоб. Сразу после него - одна лишь сельская нищета.

Я уже работал в Перу во время так называемой «грязной войны» - борьбы двух коммунистических партизанских движений (маоистского «Сияющего пути» и марксистского Революционного движения имени Тупака Амару) с перуанским правительством. Официально, эта война закончилась в 1992 году. С тех пор бедственное положение перуанских деревень не изменилось: землянки, отчаянные лица сельских жителей и почти никаких социальных услуг. Через границу, в социалистической Боливии, жизнь деревень постоянно улучшается. Но в Перу всё иначе. Палатки отчаявшихся людей взбираются высоко в горы, рискуя здоровьем и жизней своих обитателей, ради крошечного шанса найти золото и избавиться от повальных страданий.

«Меня спасла моя жена», - сказал мне водитель, который два дня назад вёз меня из Десагуадеро на боливийской границе в перуанский город Пуно. - «Я был полностью сломлен. У нас только что родился ребёнок. Я не знал, что делать. Поэтому я сказал своей семье, что собираюсь в Ла-Ринконаду. Моя жена поднялась и сказала: «Если ты уедешь, то не вернёшься назад. И если ты сделаешь это, то больше не будешь мужчиной, которого я люблю. Оставайся в Пуно и работай здесь. Я тоже буду работать. Как-нибудь справимся. Разве ты не знаешь, что Ла-Ринконада - это смертный приговор». Я остался. Она была права. Я видел людей, которые уезжали и возвращались совершенно уничтоженными».

Становится холодно. Наша Toyota еле-еле поднимается наверх, ворчливо гремя повреждённой подвеской. Чем выше мы забираемся, тем холоднее становится. Идёт дождь, потом прекращается. Природа великолепна, но деревни завалены мусором. Река грязная. Ламы поедают отходы, автомобили моют в стремнинах реки, целые деревни словно превратились в призраки. Через более четырёх часов, после головокружительных серпантинов, на горизонте появляются первые шахты. Потом снова грязь, примитивная техника и шахтёрский посёлок Ананеа.

Владелица местной закусочной по имени Ирма готовит крепкий кофе и листья коки, ошпаренные горячей водой - лучшее средство от высотной болезни.

Она разговорилась с нами, поняв, что мы неопасны: «Иногда сюда сбегают шахтёры из Ла-Ринконады. Ананео чуть ниже и безопаснее. У нас есть вода. Там всё отравлено ртутью и другими ужасными вещами. Знаете, как они там работают? 29 дней бесплатно, а затем в один день месяца, им разрешают забирать всё, что они найдут. Это азартная игра: если им повезёт, они разбогатеют за один день. Но чаще они находят очень мало, или вообще ничего. Но если они найдут что-то ночью, у них отберут это». Её голос старый, материнский, сострадательный, озабоченный. Похоже, она видела всё это. Мы расплачиваемся и уезжаем.

Затем мы видим огромные озёра, жёлтые, коричневые, с цветными потоками. Длинные синие шланги. Всё разрушено и отравлено. Фредди говорит, что есть некоторые новые технологии добычи золота, но шахтёры используют ртуть из-за дешевизны. Примитивная техника работает, как на индонезийском острове Борнео. Там нелегальные шахты отравляют реки, здесь разрушают горы, создают озёра и лунный пейзаж. Охранники явно недовольны нашим прибытием. Однако мне удаётся снять видео и фотографии, а затем мы едем дальше. Появляются груды мусора. За ними две огромные горы, покрытые снегом. И иронический металлический знак: «Добро пожаловать в Ла-Ринконаду. Не мусорите».

Я многое видел на всех континентах, но Ла-Ринконада действительна «уникальна». Горы и долины усеяны металлическими лачугами и самодельными постройками. Повсюду грязь. Водопровода нет. Электричества почти нет. Мусором завалены даже скромные могилы на местном кладбище. На главной площади в разгаре пьянка. Снимать тут опасно. Я скрываю фотоаппарат, используя увеличение. Два грязных шахтёра валяются на животах, и кто-то бросает им еду в открытые рты, словно животным в зоопарке. Проституция процветает. Дети охотятся за случайным заработком. На одной из свалок, я спрашивают девушек, сколько им лет.

«25», - отвечают они. Думаю, не больше 15, но их лица закрыты. «Здесь опасно?» - спрашиваю я шахтёра. «Очень опасно, но у нас нет выбора», - отвечает он охотно. «Люди получают травмы на работе? Погибают?» - «Конечно. Такое часто бывает. Мы все рискуем. Одни получают ужасные травмы, другие умирают. Если они не могут вылечиться здесь, то едут в Ананео, а если повезёт - в больницу Хульаки. Остальные остаются умирать здесь. Такова жизнь. Одни спасаются, а другие нет». Винят ли они капитализм, экстремально дикую рыночную систему, установленную в их стране? «Такова жизнь», - слышу я тот же безнадёжный ответ.

Знают ли они о Боливии, о великих переменах через границу? Знают ли они, что в 30 км отсюда, в Боливии, находится Национальный заповедник Уила-Уила? Некоторые знают, что сейчас в Боливии намного лучше. Но они не связывают это с социализмом или независимой народной политикой президента Эво Моралема. И они очень мало знают о Венесуэле. Всё что они знают: они едва выжили на Альтиплано, и еле выживают в Ла-Ринконаде. Как и в Индонезии, в другом прозападном капиталистическом режиме, здесь люди слишком заняты своими повседневными проблемами, и их не волнуют «абстрактные» слова о природе и беззаконии.

Я вижу, что люди мочатся прямо на улице. «Дело не только в ртути», - сказали мне. - «Здесь всего намешано: яды от добычи, моча, дерьмо, городские отходы». Высота давит на меня. 4000 в Пуно - плохо, здесь 5000 - вообще смертельно. Когда я снимаю видео на краю оврага, меня держат двое, чтобы я не свалился. Странно, но местные виды мне кажутся прекрасными. Я впечатлён способностью человека выживать в почти любых условиях. Практически всё это незаконно. Но эти шахты приносят сотни миллионов, и на них закрывают глаза. Люди почти ничего не получают. Шахтёр зарабатывает 800-1000 солей (250-300 долларов) в месяц. Частные компании и коррумпированное правительство загребают миллиарды. А Латинская Америка беднеет. Но Запад не призывает к «смене режима» в Перу, Парагвае или Бразилии. Всё это очень нравится Вашингтону.

Ко мне подходит шахтёр. «Большая часть золота уходит за границу», - говорит он. - «Но до этого, нас грабят бандиты по ночам, они часто убивают мелких посредников, которые скупают у нас золото». Он боится? «Здесь все боятся. Боятся и болеют. Это ад», - отвечает он. «Это похоже на войну», - говорю я. «Это и есть война», - соглашается он. Но сюда никто не приезжает, чтобы провести расследование. Жизнь бедного перуанца ничего не стоит, вообще ничего. Я снимаю это на видео. Это всё, что я могу для них сделать. И для Боливии и Венесуэлы. Этот ад можно и нужно прекратить.


Источник: Welcome To Hell: The Peruvian Mining City Of La Rinconada, Andre Vltchek, Countercurrents.org, popularresistance.org, April 1, 2019.