Кто хочет взорвать Беларусь?

Кровь на белорусской земле

Взрыв в минском метро. Кто, что, зачем, по чьему заказу, - будет выяснено. Я не сомневаюсь. Здесь о другом. О реакции на это событие в российских СМИ и в нашем народе. Сразу выкрисстализовались две абсолютно противоположные позиции. Народ звонил на радио встревоженный, негодующий, скорбящий, переживающий за белорусов. Большинство говорили с искренней болью за братский народ, в состоянии стресса. Как же так? У нас, в России, едва ли не каждый день гибнут люди на Северном Кавказе. Разве мы не должны их жалеть больше, чем белорусов?

Но мы уже привыкли, что в нашей стране кровь льется уже 20 лет. Смерть банализировалась. А Белоруссия – совсем другое. Чистая спокойная страна, работящие, небогатые, но не нищенствующие люди, которые благодаря своему руководству (ненавистному для Запада и наших либералов «диктатору»), без всяких ресурсов, на бедных сравнительно с российскими черноземами почвах разумно хозяйствуют и потихоньку, но с каждым годом все заметнее обустраивают свою жизнь.

Я впервые попала в Белоруссию в советские времена. Уже Александра Пахмутова написала песню «Белый аист летит», запетую «Песнярами» («...песни партизан, сосны да туман». И с тех пор, когда бы я ни приезжала туда, в последнее время на автомобиле, что давало возможность видеть всю ухоженную заботливыми руками белорусов их скромную, но воздающую за труд достаточными плодами землю, у меня всегда начинал в голове звучать ее напев: «Всё земля приняла, и заботу, и ласку, и пламя».

В отличие от современной журналистики, в особенности российской, заточенной на поиски феноменов человеческой низости и паскудства, советская ориентировалась на освещение высоких духовных порывов и не пропускала ни один случай проявления таковых без того, чтобы не довести его до широкой общественности. Можете называть это пропагандой. А что плохого в пропаганде лучшего, что есть в человеке?

Так вот, я поехала в Гомельскую область рассказать о семье, в которой вырос юноша, который на уборке картофеля со своими сверстниками из техникума наткнулся на оставшийся со времен войны снаряд. Повинуясь инстинктивному душевному порыву, взял его в руки, чтобы отнести подальше от группы товарищей. Снаряд разорвался, он получил смертельное ранение и погиб. 16 лет от роду. Ну и дурак, скажут, не сообразил. Не геройство тут, а дурость. Нет, он сообразил. Это был спокойный рассудительный деревенский паренек, с рано созревшим чувством ответственности. Ребята рассказали, что он их отогнал подальше (то есть понимал опасность взрыва), и когда все отбежали, взял снаряд, чтобы отнести его в безопасное для остальных место.

Наверное, тому виной был глупый принцип: если не я, то кто же? Он предусматривал не иждивенческую, а активную жизненную позицию. 

И опять скажут: зачем? Надо было вызвать сапёров и спокойно ждать.

Да, да, да.

Но вот он сделал так, как сделал. И еще раз. Он понимал, что риск огромен и вызвался на него.

Дальше взрыв. Тяжелейшее осколочное ранение ноги. Он успел сказать: «Маме не говорите (у нее было больное сердце)». В больницу его довезли живым, ампутировали ногу, он даже успел дождаться мать и умер у неё на руках.

Ну понятно. Это было советское время. Об этом поступке рассказали во всех советских СМИ, а ТАСС и АПН – распространило информацию по всему миру.

И – я опять говорю о реакции – реакция была для нашей страны совершенно типичная, а сейчас она кажется ненормальной. Пионеры и комсомольцы устраивали вахты памяти, военнослужащие зачисляли его в свои ряды, молодежные трудовые коллективы делали его почетным членом бригад и обязывались выполнять за него норму (такие дурные ритуалы были в СССР), очередному новому кораблю присвоили его имя. И вот его семье посыпались тысячи писем – авторы их выражали уважение родителям, воспитавшим такого сына, спрашивали совета у матери, рапортовали о своих учебных и трудовых успехах, дети обещали брать пример с него...

Представляю, как будут над этим смеяться люди, воспитанные в постсоветской России.

Я приехала в их семью. Мать, сельская продавщица, ничего мне особенного не рассказала, на котурны не вставала, ничем не гордилась и никого ни к чему не призывала. Мы отправились с ней на могилу сына.

Он был почему-то похоронен там же в селе, но не на кладбище, а на деревенском поле (хотя это не то поле было, где он погиб). Почему я не спросила о причине этого – не знаю. Это была зима, по сугробам снега мы подошли к могиле со скромной железной оградкой. На скромном обелиске была красная звездочка, а под ней его юная фотография. Спокойный, серьезный взгляд. Он снимался в какой-то легкой одежде, а вокруг, сколько видел глаз, всё было засыпано белым снегом. Как ему было холодно! И вспомнилось астафьевское из «Пастуха и пастушки»: «Почему ты лежишь один посреди России»? Ведь Белоруссия тогда тоже была Россией. Мать не плакала. Она поздоровалась с ним и спросила: «Ну, как ты, сынок? А у нас дома все нормально...».

Потом мы вернулись к ним домой. Я хотела посмотреть, что же им пишут люди. Мне сказали, что всю почту они передали в Минск, в школу, носящую имя их сына. Я поехала туда и кое-что почитала (всё было физически невозможно прочесть). Сколько было совершенно наивных писем от молодежи, которые, конечно, сочинялись по зову сердца, а не комсомольскими секретарями по заданию. Встречались письма и из-за рубежа. Болгарская женщина писала, что заметку о поступке этого белорусского паренька ей прочитала её дочь. И узнав о нём, она, женщина, заплакала и сказала: «Такие люди только в Советском Союзе есть». Собственно, ради этого она и написала письмо.

В последние годы уточнены жертвы белорусов, принесённые ими на алтарь Великой Отечественной войны. Погиб не каждый четвертый, как считалось ранее, а каждый третий. Белорусская земля полита и удобрена кровью.

Недавно мы семьёй посетили Хатынь. Присоединились к экскурсии эстонской группы. Экскурсовод между прочим заметила, что таких деревень, где фашисты заживо сожгли людей, в Белоруссии насчитывается более 600. И судьба Хатыни не самая страшная, есть ещё трагичнее. Мне было трудно оценить смысл её сообщения. Но она тут же рассказала о деревне, где жители были разделены на три части – мужчин закрыли в амбаре и сожгли, женщин покидали в колодцы, а маленьких детей фашисты собрали в одном дворе, напустили туда овчарок и целый день смотрели, как собаки терзают детей, а вечером ещё осветили двор прожекторами, чтобы ничего из мучений оставшихся к тому времени в живых жертв не упустить.

Я банально ужаснулась (то ли «вот звери!», то ли ещё что-то - неважно). Эстонский юноша, услышав это, мне возразил: «Но ведь немцев тоже убивали». Потом, когда экскурсия закончилась, кто-то из группы, приняв нас за белорусов, сказал: «У вас продовольствие дешевое, мы к вам будем приезжать за продуктами».

Продукты у белорусов действительно дешёвые. Построенные белорусами под руководством Лукашенко агрогорода ничуть не похожи на российские деревни. Агрохолдинги современные, а оборудование на перерабатывающих сельхозпродукцию заводах - из Бельгии, Голландии и других европейских стран. Я была с группой журналистов в целом ряде таких комплексов. Всё это благополучие создано огромным напряжением сил и добросовестным трудом белорусов. Они им гордятся не меньше, чем сам Лукашенко.

Сама возможность какого-то государства выбрать альтернативную модель развития и не вписывается в нынешнюю парадигму мирового порядка,  устанавливаемого правящим классом золотого миллиарда. Это-то как раз и является бельмом на глазу для многих ненавистников Лукашенко и в нашей стране, и ещё больше за рубежом. Тех, кто подыгрывает им в Беларуси, большинство белорусов называют фашистами.

А о каких двух позициях в оценке теракта в Минском метро я говорила? О том, что большинство нашего народа сразу и однозначно расценило его как происки врагов Беларуси, а значительная доля официозных российских политологов (тех, кто имеет трибуну в СМИ для выражения своего мнения) стало подозревать Лукашенко. И даже один из его белорусских оппонентов, выступая вчера вечером на РСН, вместо того, чтобы выразить скорбь по случаю гибели своих соотечественников, в первую очередь отдался политиканским измышлениям насчет интриг «батьки».

Беларусь – небольшое государство. Никого не трогает. Хочет со всеми иметь нормальные отношения. Это так мало, но оказывается, это слишком много, чтобы ей это позволить. Напрасно мы думаем, что ближневосточные революции нас не касаются.