Такого очернения дореволюционной России даже при СССР не было

Нельзя не заметить, что коммунистическая идеология к столетию октябрьского переворота потерпела в России сокрушительное поражение. Это поражение состоит в том, что даже люди, которые сегодня занимаются оправданием большевистского переворота, практически не используют для его оправдания отсылок к программе и слоганам большевиков.

Конечно, есть отдельные левые, которые честно говорят о том, что отрицают отечество, не признают историю России до 1917 года и ставят своей целью борьбу с государством, нацией, религией (а с некоторых пор и с гендером), но они маргиналы.

В действительности мало кому интересны старые лозунги о том, чтобы октябрьский переворот якобы открыл путь к построению социализма и коммунизма во всем мире, покончено с поповским мракобесием и воссиял свет безбожной мысли. А в то, что большевики дали мир солдатам, землю — крестьянам, заводы — рабочим, а власть — демократически избранным Советам, поверить может только скорбный умом.

Вся красная апологетика строится на двух приёмах — таком очернении дореволюционной России, которого даже в советские времена не было, и разных формах оправдания октябрьского переворота, большевизма и советской власти в рамках чужеродных большевизму ценностных систем.
Да, повторюсь, даже в советские времена не было такого очернения царской России. Книгу Валентина Пикуля "Нечистая сила" советская цензура отвергла как антиисторическое произведение, основанное на фальшивых "дневниках Вырубовой" и т.п. сомнительных источниках. Современные коммунисты объявили это сомнительное художественное произведение чуть ли не истиной в последней инстанции (Валентин Пикуль, правда, возлагал вину за развязывание Первой мировой войны на Германию и постоянно подчёркивал глубоко враждебный России характер германской внешней политики, но коммунисты эти стороны пикулевского творчества игнорируют и возлагают вину за войну на царя). Совершенно фантастические картины дореволюционной России чёрными красками рисуют коммунисты. Чего там только нет. Чуть ли не крепостное право с поркой крестьян на конюшнях ("Вишнёвый сад" Антона Чехова, где сын крепостного крестьянина покупает имение бывших господ, неокоммунисты в школах не проходили). Лапти, лучины, стон бурлаков на Волге. 15-часовой рабочий день. Нет, 20-часовой рабочий день. Нет! 36-часовой рабочий день! Правда, советский экономист, доктор экономических наук, академик С. Г. Струмилин в своей фундаментальной работе "Статистика и экономика" в 1963 году писал о том, что рабочий день в 1916 году в Российской Империи в среднем составлял 9 часов, и даже после декретов советской власти о восьмичасовом рабочем дне переход на восьмичасовой рабочий день растянулся на несколько десятилетий (при этом за счёт отмены религиозных праздников общее число выходных сократилось более чем в полтора раза).

Другой приём состоит в том, что большевиков начинают оправдывать с изначально чуждых большевикам позиций.

Большевиков объявляют патриотической, националистической, конспирологической, народнической, даже православной оппозицией "либеральному Временному правительству" (на самом деле к октябрьскому переворота Временное правительство состояло преимущественно из членов партии социалистов-революционеров, программу которых большевики потом просто переписали). Фактически это софистическая манипуляция гегелевским «Хитрым разумом». Большевики хотели одного, но на деле получилось совсем другое, но именно это неосознанное благо и есть подлинная выгода от революции. Гегельянство в чистом виде. Всё действительное разумно, всё разумное действительно.

Часть подобной апологетики была изобретена еще в 1920-е годы национал-большевиками разных фракций от Николая Устрялова (который утверждал, что Ленин патриот и государственник, а белые — агенты иноземных сил в виде Антанты) до поэта Николая Клюева (который писал о том, что большевики высвободили силы народной, допетровской, керженской Руси). Общая цена всем этим формам апологетики видна была из того, что всех, кто прославлял большевизм не в марксистко-ленинской логике, расстреляли как Устрялова и Клюева или пересажали как врагов (как Карсавина, Савицкого, Шульгина), или довели до самоубийства (как Есенина). Большевики охотно использовали патриотическую риторику в своих интересах, но патриотического видения своей исторической миссии как собирателей нации, хранителей государства и т.д., разумеется, совершенно не разделяли.
Почему люди вообще сегодня занимаются подобной апологетикой?
В 90-е годы политику определяли либеральные бесенята, внуки и правнуки большевиков. Эти бесенята орали, что они освободили нас от Ленина, коммунистов и наследия революции, а под это дело чистили русским людям карманы. И так как этот грабеж обосновывался антикоммунизмом, то естественно люди искали идеологию, которая лишала права шарить по нашим карманам. Мол, давайте на зло Гозману и Сванидзе славить Бронштейна и Джугашвили. На самом деле оправдание большевиков было проявлением тоски по социальному государства, могучей промышленности, армии, космонавтике, ВПК, флоту, научно-исследовательским институтам и т.д. И это было логично. Советизм и сталинизм были детской болезнью русского национального патриотизма. Однако последние десятилетия показали, что возрождение армии и флота, присоединение Крыма и успешная военная компания в Сирии, Крымский мост и плавучие атомные электростанции возможны и без красного террора, коллективизации, параноидального поиска диверсантов и т.п.. Сейчас перед русским обществом стоят новые задачи, в которых оправдание подрывной и предательской деятельности большевиков (а никак иначе организацию стачек на заводах во время войны назвать нельзя), политическая канонизация большевизма, ленинизма и сталинизма не друг, а враг нашего будущего.