Не сломленный. Жизнь и судьба Дмитрия Иннокентьевича Щапова

В конце октября месяца 1941 г. эскадренный миноносец, на котором я служил, стоял возле Невского лесопарка. С борта корабля на берег был перекинут трап, по которому с палубы сходили прямо в лес.

К ноябрьским праздникам нам, защитникам блокадного Ленинграда, из Средней Азии прислали самолетом некоторое количество драгоценных продуктовых посылок. На каждого пришлось по 40-50 граммов копченой колбасы и по плоской бутылочке водки "Спотыкач" на двоих.

И вот Костя Бибиков и я, молодые лейтенанты, он — ведавший связью, я — командир зенитной батареи, сошли с корабля на берег, неся с собой дорогие подарки. Мы поднялись по лесистому склону немного в горку и уселись на стволе поваленного дерева, чтобы вкусить праздничных даров. Водку разлили по стаканам, возле каждого стакана положили по порции колбасы. Хлеба не было, он был съеден еще утром. И немудрено: наша первая линия обороны получала тогда по 250 граммов.Выпили, закусили и пока позволяло время посидели на стволе, слушая шелест осеннего леса и артиллерийскую канонаду вдалеке.

А примерно через полмесяца Костя Бибиков написал на меня донос, в котором доводил до сведения начальства, что я слушаю иностранные радиостанции. Так сработала нехитрая Костина фантазия.

Следствие по моему "делу" длилось недолго. Так в условиях блокадного Ленинграда я получил 5 лет ИТЛ.

Вспоминая начало моих тюремных и лагерных скитаний, я неизменно возвращаюсь мыслью к тому осеннему лесу и маленькому эпизоду с колбасой, который остался в моей памяти последним впечатлением с воли, последним приветом, горестным и комическим, оставшейся по ту сторону колючей проволоки жизни.

ФЛАГ НАД КРЕСТАМИ

...Поворот ключа в замке, звучит всегда сопровождающая его мелодия. В дверях одной из камер и Крестов возникает надзиратель. Раздается брошенное отрывисто:

— Фамилия, статья, срок!

Говорю медленно:

— Заключенный Щапов, 58-10, 5 лет ИТЛ.

А в дверях уже стоит белый полушубок в звании старшины. Он цедит с белорусским акцентом:

— Щапов, на выход с вещами!

Так с третьего этажа перебираюсь на первый. Камера номер шесть. Кроме меня там еще двое заключенных, Павлик Дмитриев и Саша, фамилии не помню. Они немногословны:

— Тебе повезло.

— Как это?

— Тут все умирают от голода. Мы (жест в сторону сокамерника) за две пайки хлеба вытаскиваем трупы во двор и грузим на машину. Потом этот белорусс увозит их.

— Куда?

Павлик пожимает плечами.

Утро следующего дня. После мелодии, звучавшей при повороте ключа в замочной скважине, овчинный полушубок дает мне расписаться в подписке о неразглашении.

— Тебе отводится второй, третий и четвертый этажи, — сообщает он, когда бумага подписана. — Будешь смотреть по камерам, и кто мертвый — вытаскивать во двор и грузить на машину. За это получишь две пайки.

Значит, у меня будет 375 граммов хлеба! Так ведь это же жизнь!.. А мне только 22 года!..

...Я приступил к своим новым обязанностям 16 октября 1941 года. И продолжалась эта "работа" вплоть до 2 февраля 1942 года.

В камере пребывало обычно по 6-8-10 человек. Умирали ежедневно от одного до трех. Так что в день приходилось выносить от 25 до 40 трупов. Выходных у нас не было, как не было их у смерти.

Охранник, открывая дверь очередной камеры, как правило, знал, кто готов на выход.

— Вот этот, этот и этот, — тыкал он пальцем. Ему почти не случалось ошибаться.

Я брал иссохшее тело за костлявую руку, вскидывал на плечо и где на себе, где волоком тащил во двор. Там раздевал догола (так предписывалось), затем втаскивал на машину.

Одежда мертвецов изнутри была покрыта шевелящейся коркой вшей. Какие-либо бирки или пометки отсутствовали. Эти люди оставались никем не учтенными. Но их смерть спасала обреченных вроде меня. Двумя своими пайками они завещали мне жить.

Подавляющее большинство трупов было в военной форме. Чинов их установить я не мог, так как знаки различия были сорваны. В их лица я не смотрел.

Так бесславно и безмолвно гибли защитники города не на подступах к нему, а в заледенелых камерах Крестов. Кто знает, о скольких потом сообщили родным: "Пропал без вести?" И по чьей вине — пропал?

И постепенно мои товарищи и я перетаскали в грузовую машину 1853 тела. И 3 февраля 1942 г. я увидел: двери всех камер были открыты в тюремный коридор. Некого было в них больше запирать.

В Швеции есть обычай: когда в тюрьме нет ни одного заключенного, над ее крышей поднимают национальный флаг. До 1940 года такие случаи были дважды. И еще один раз случилось у нас в России. Но без поднятия флага. И не по случаю нехватки заключенных.

А нас, волей или неволей спасенных умершими в Крестах зеками, почему-то не расстреляли, как полагалось бы, а погрузили в автофургон в количестве 11 человек (к нам троим прибавились работавшие в других флигелях тюрьмы) и вывезли в Бокситогорск.

Где же все-таки погребали тех, кого мы грузили в машину во дворе Крестов? На какую землю могут их родные уронить слезу?

Пока эти сведения пополняют список тайн, еще не открытых КГБ...

Щапов Дмитрий Иннокентьевич, январь 1990 г.

ДМИТРИЙ ЩАПОВ.

(Книга Памяти Республики Коми т. 10 стр. 725)

Щапов - личность неординарная и по-своему даже легендарная. В Воркуте его хорошо знали. 

Д.Щапов коренной сибиряк, родился в 1919 году в Иркутске. Отец - старатель-золотодобытчик. В 1929 году семья была раскулачена, и отец с сыном пришли работать на завод. Затем учеба в Свердловском в энергетическом техникуме. Но уже после третьего курса, по решению обкома ВЛКСМ, он направлен в Ленинград учиться в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе.

Это был 1936 год. Заканчивает учебу Щапов 30 апреля 1941 года электромехаником и сразу направляется командиром зенитной батареи эскадренного миноносца "Стройный".

Миноносцу "Стройный", на который был определен служить Д.И.Щапов, в море ходить не пришлось. С началом войны он был поставлен на якорь у Невского лесопарка и участвовал в отражении наседавшего противника артиллерийским огнем. Щапов исправно нес службу. У него установились хорошие отношения со всеми офицерами корабля, кроме одного - лейтенанта Иванова, у которого не было других обязанностей, кроме как составлять донесения в Особый отдел, то есть в контрразведку о "настроениях экипажа". Отношения Щапова с Ивановым не сложились. Однажды он резко распахнул дверь каюты, набив шишку прильнувшему к замочной скважине лейтенанту Иванову. В другой раз при всех обвинил Иванова в трусости, когда тот при артобстреле сбежал с корабля на берег - спасаться. Тот в долгу не остался, пригрозив, что Щапов еще пожалеет о своих высказываниях в его адрес.

Обвинение Щапову предъявили серьезное: прилично зная немецкий язык, он, якобы, слушал вражеское радио и агитировал офицеров, издевался над слабостью Красной Армии. Доказывать, что Щапов не имел доступа в радиорубку, что рация корабля настроена только на волну флотского командования и не принимает чужих сигналов, было бесполезно. К расстрелу Щапов приговорен не был, но пять лет лагерей ему дали…

Щапов попал в "Кресты". Надзиратель включил его в команду арестантов, выносивших из камер умерших. Так продолжалось полтора месяца, пока однажды эта команда не убедилась в том, что только она-то и осталась в тюрьме: семь тысяч трупов были вынесены ими за это время.

Затем Щапова определили отбывать срок на заводе по ремонту военной техники. Прошел год. Начался 1943-й. Советское командование планировало прорыв блокады и требовалась проверка обороны противника с помощью разведки боем. На завод приехал представитель командования и обратился к заключенным с предложением искупить вину перед Родиной кровью, обещая, что после успешного выполнения задания им будет возвращено воинское звание и честное имя советского гражданина. Щапов был в числе согласившихся. Бывших офицеров, от лейтенанта до полковника, отконвоировали уже не как заключенных, а как штрафное подразделение, в Ленинград для подготовки операции. 

19 марта 1943 года Щапов запомнил на всю жизнь. Штрафников подняли до рассвета, довезли на трамвае до окраины, затем довели пешим маршем до Пулковских высот. В 8 утра, ударила советская артиллерия, через пять минут огонь был перенесен вглубь территории противника и семьдесят три штрафника выскочили на бруствер. Тут с немецкой стороны ударил кинжальный автоматный огонь. Атакующие были сражены почти мгновенно. Лишь двоим удалось достичь вражеских окопов. Одним из них был Дмитрий Щапов.

В спрыгнувшего во вражеский окоп Щапова полетела граната: мгновенная реакция моряка сработала - Щапов схватил гранату и отбросил из окопа. Тут же был ранен, потерял сознание, а очнувшись, увидел направленный на него автомат.

Щапов был отправлен не в лагерь для военнопленных, а в прифронтовой госпиталь с русскими врачами. Доктор Кузнецов успешно его оперировал, а через пару недель Щапов был уже на ногах.

Через короткое время его отвезли в Таллин. Им занялся абвер, отделение "Абвернебенштелле", которым руководил морской офицер Александр Целлариус. А инструктором диверсионно-разведывательной школы на мысе Кейла-Юа был Андрей Добрянский. 

Конечно, Щапову было неведомо о том, что он уже включен абвером в проекты по вторжению в Ленинград. В Берлине предстояло окончательно проверить Щапова как специалиста. Ежедневно его возили к высшим чинам военно-морских сил и абвера, в числе которых были бывший морской атташе в Москве фон Баумбах, адмирал Зейдлиц, а однажды и сам адмирал Канарис. Возили Щапова и в штаб русской освободительной армии к генералу Власову, который рассказывал о задачах РОА. Но Щапов уже твердо знал, что против своих воевать он никогда не будет.

В сентябре 1943 года под Таллином, в имении князя Волконского, началась подготовка к диверсии в советском тылу.. Старшим диверсионной группы немцы назначили Д.Щапова. 

В ночь на 13 октября  одинокий катер вошел в Копорскую губу.  Щапов включает морской сигнальный фонарь. На берегу прочитали: "Свои, свои…". Пришельцев встретили, проводили к командиру. Магнитные мины, прилипающие к стволам артиллерийских орудий, были сданы своим. 

Щапову достался весь набор допросов с пристрастием: жгли обритую наголо голову лампами, сажали в каменный ледяной мешок карцера в одном нижнем белье и гнали в карцер вентиляторами морозный воздух, били резиновыми дубинками по ступням. Все тело было сплошной раной, но Щапов "вины" не признавал. Следственное дело Щапова "курировал" генерал Лебедев, один из допросов провел лично министр госбезопасности Абакумов, обещавший повесить упрямца. Но Щапов получил 15 лет лагерей и был отправлен этапом на Воркуту, где отбывал срок с 1944 по 1954 годы.

Высшее образование помогало, если так можно сказать о каторге, в условиях лагеря. Он строил Воркутинский механический завод: был прорабом монтажных работ и главным механиком. Потом работал помощником главного инженера и механика на шахтах №40 и №30. Инженерные должности сменяли одна другую.

Воркута вошла в его жизнь и после лагеря. В 1956 году награждается "Знаком шахтерской славы". В 1957 году Щапов поступает в Ленинградский горный институт и заочно получает еще одно высшее образование. Он уже реабилитирован. С конца 1969 года возглавляет Управление материально-технического снабжения комбината "Воркутауголь". В 1974 году награжден орденом "Знак Почета".

Оставшиеся годы жизни он отдал Ленинграду, где и скоропостижно умер в 1994 году. До последнего своего часа он возглавлял Санкт-Петербургскую ассоциацию жертв необоснованных репрессий.

Такова вкратце жизнь Не, который служил Родине и советским штрафником, и немецким диверсантом, и узником ГУЛАГа…