ЕГЭ есть сапог чиновника на груди поверженного образования

Игорь Олин

У нас сейчас все забыли, для чего вводился Единый государственный экзамен. К началу третьего тысячелетия состояние обновленного российского общества было таково, что приемные комиссии вузов почти повсеместно стали коррупционными ячейками, торговавшими правом на бесплатное высшее образование. Тогда же в школах появилось большое число медалистов-льготников, которые ошибались в таблице умножения и двух слов связать не могли. Была предложена схема, позволявшая разрубить этот гордиев узел, и она весьма успешно сработала (если не считать опыт южных республик с заносом за мзду выполненных заданий). Только к реальному образованию ЕГЭ не имеет прямого отношения. Это хирургический инструмент, и признаком выздоровления должен стать полный и безоговорочный отказ от него. 

ЕГЭ есть апофеоз недоверия к системе образования вообще и к учителю и ребенку в частности. Безусловно, эта форма итоговой аттестации сыграла свою роль в формировании негативного отношения к современной школе, плоды которого мы пожинаем в виде постоянных конфликтов между родителями и школьными администрациями, учителями и учениками. Принимаемые государством меры по «совершенствованию» лишь способствуют углублению кризиса доверия к образовательным организациям. 

Школы на время экзаменов превращаются в неприступные крепости с видеонаблюдением и соглядатаями в аудиториях и коридорах, металлодетекторами на входе. ЕГЭ окружает атмосфера тревоги и страха: перед жесткими правилами вплоть до сопровождения в туалет; перед заданиями, которые не предполагают личного мнения; перед техническими ошибками при заполнении листа с ответами; перед ручками, чернила которых сканер может не считать. В 2019 году дошло до того, что выпускники стали умирать прямо на экзамене. Однако никакие жертвы «ЕГЭ-изаторов» не смущают. 

Однако самые большие вопросы остаются к содержанию экзамена. Его довольно верно характеризуют слова Сухомлинского, хотя и сказанные по другому поводу: «Втискивая в голову детям готовые истины, обобщения, умозаключения, учитель подчас не дает ребятам возможности даже приблизиться к источнику мысли и живого слова, связывает крылья мечты, фантазии, творчества. Из живого, активного, деятельного существа ребенок нередко превращается как бы в запоминающее устройство…». Запоминающее устройство, владеющее на все известными правильными ответами — вот та идеальная модель выпускника, что формируется системой единого экзамена. 

Получить сегодня 100 баллов по русскому языку, может быть, позволяет различать обстоятельства уступки и обстоятельства обстановки, но вовсе не означает безупречно грамотного правописания.

Экзамен по литературе требует от выпускника, как выражается знакомый учитель-филолог, «исправного» сочинения, а литературный талант баллов не добавляет. Что означают 100 баллов на экзамене по истории — отсутствие в науке дискуссионных вопросов, отсутствие возможности видеть иные причины и следствия событий, приводить не общепринятую аргументацию? Служит такая история жизни, или она — «мусорная свалка» из фактов? Во что превратилась прекрасная дисциплина «обществознание», если дети из урока в урок вместо того, чтобы говорить, излагать, вести диспут, сопоставлять теории с окружающей жизнью, мучительно упражняются в запоминании колоссального количества терминов и пишут тесты, пишут, пишут, пишут? 

Преподаватели вузов стали говорить о столкновении с поколением ЕГЭ. Студенты требуют стройных алгоритмов, правильных ответов, им крайне трудно перестроиться и сообразить, что чаще всего к оптимальному результату нужно продираться через тернии гипотез и версий. Журналисты устают искать для интервью молодых людей, способных к монологической речи. Кроме того, ЕГЭ воспитывает крайний индивидуализм, ориентирует исключительно на собственный успех, тогда как в трудовом коллективе, большом иль малом, нужны навыки командной работы, учет сильных и слабых сторон каждого, взаимопомощь и солидарность. 

Конечно, нельзя умалять достижения «стобалльников». Эти ребята умеют учиться, обладают отличными способностями. Однако, полагаю, в любой иной системе координат многие из них могли бы добиться не меньшего, а большего. ЕГЭ, в первую очередь, ориентирует на проверку памяти и стандартного мышления. Стимулирует выращивание не творцов, а ответственных исполнителей, не преобразователей, а послушных винтиков-потребителей. Развивает не критическое, а, скорее, догматическое мышление. 

Впрочем, ЕГЭ — это венец всей административно-командной системы, выстроенной в школьном образовании. Современная школа с ее чуть ли не армейской дисциплиной — не место, где следует думать (как отечественный парламент — не место для дискуссий), где главное достоинство и директора, и педагога, и ученика — своевременное исполнение приказов. Прямо воплощенная мечта российского чиновника-бюрократа, поставленного над всей этой махиной с удобным числовым контрольно-измерительным прибором. И если мэр города — круглый дурак, то после публикации результатов экзаменов он начинает размахивать средними баллами по учреждениям и переходит к оргвыводам. Отбери у него эту дубинку, и он встанет перед серой пустотой, пришибленный, не зная, куда и кого вести. Так и авторитет власти пошатнуться может.