Иван расправил плечи или как будет «перемога» по-грузински

События в Грузии развиваются по удивительно знакомой — до боли, до судорог, до нервного тика — траектории, которая наиболее точно описывается в следующей задаче.

Дано: поймали как-то дикари господина Х. и предложили на выбор: выкуп деньгами, съедение мешка соли или сексуально удовлетворить все племя. Задача: определить наиболее трагичную последовательность решений г-на Х. и, исходя из нее, определите гражданство самого Х. 

Еще несколько дней назад ответ был только один. И вот поди ж ты. 

Грузинское кафе EZO, которое недавно объявило о 20%-ной наценке для граждан России, передумало. Владельцы кафе назвали это решение ошибочным и принятым на горячую голову. Теперь наценки больше нет. 

Но люди вроде меня, то есть истинные ценители жанра «перемоги» (а это именно она, გამარჯვება — гамарджвеба), чувствуют некоторую незавершенность. И верно — перед кафе все равно висит транспарант с надписью: «Знаете ли вы, что Россия — оккупант?». «Да» — «You are welcome», «Нет» — «Мы можем объяснить, или выбирайте другой ресторан».

Перед нами извилистый путь людей, заплутавших между хамством, жадностью, чванством, страхом и снова чванством. 

Казалось бы, чего проще: не хами — и не придется трястись от страха и жадности. Не дерзи — и не понадобится унижаться, а затем пытаться отыграть унижение назад. Держи себя ровно — не заискивай и не чванься, будь равен самому себе — и окажешься неуязвим. 

Но жажда оскорбить на короткое время оказывается сильнее расчета и воспитания. Потому и воспитание, и расчет с гордостью оказываются жертвой жадности. Затем чувство унижения заставляет испортить уже и извинения — новым оскорблением. Так замыкается порочный круг.

Мы уже говорили в прошлой статье о том, как нам себя держать и как реагировать. Теперь давайте поговорим о том, почему мы, граждане России, становимся предметом таких острых и таких странных переживаний. 

Нынешний извод того невроза, который поразил наших соседей, коренится в двух советских явлениях — национальной политике и теневой экономике. Та и другая в итоге привели к значительному перекосу в уровне жизни советских республик в сторону «порабощенных колоний». И воспитали местные нацкадры в духе превосходства, национального чванства, шовинизма и даже презрения к соседям.

Соплеменники Иосифа Сталина, произносившего после войны тост за русский народ, спустя пару десятков лет произносили о русском народе совсем не тосты. 
Константин Гамсахурдия, отец Звиада — того самого, который потом зальет половину Грузии кровью — был советским писателем, лауреатом двух орденов Ленина и автором красноречивого признания: по-русски он разговаривает только со своей собакой. 

А, скажем, советский философ Мераб Мамардашвили говорил про наших пап и дедушек вот как: 

«Русские, куда бы ни переместились — в качестве казаков на Байкал или на Камчатку, их даже занесло на Аляску и, слава Богу, вовремя продали ее, и она не оказалась сегодня той мерзостью, в которую мы ее скорее бы всего превратили, — куда бы они ни переместились, они рабство несли на спинах своих... Существует грузинское достоинство. Мы не хотели принимать эту дерьмовую, нищую жизнь, которой довольствуются русские. Они с ней согласны, мы — грузины — нет. Посмотрите на тбилисские дома, тротуары. Грязные дома, обветшалые ворота, зато внутри благоустроенные квартиры, забитые вещами, высококачественной импортной аппаратурой. Это атмосфера отражает самоуважение грузин, которое отсутствует у русских. Русские готовы есть селедку на клочке газеты. Нормальный, не выродившийся грузин на это не способен». 

Какой из этого мог сделать вывод философ и интеллектуал с высшим образованием, имевший не только возможность заниматься наукой, но и соответствующий уровень жизни в СССР? 

«Мы должны отделиться. Хватит вместе с русскими страдать и вместе с ними жить в дерьме!» — вот какой.

Таков был план. Предполагалось, что русский Иван втянул другие нации СССР, в том числе грузин, украинцев, прибалтов и так далее, в тупиковый проект. Тупиковость его иллюстрирована простой разницей между уровнями потребления условного Ивана, условного Мераба и условного Тараса. Если же эту картину наложить на сказочный уровень потребления Запада, то все выглядело еще более категорично. 

Следовательно, нужно было бежать из проекта Ивана и встраиваться в проект Джона, у которого MTV, жвачка, джинсы и форд. Нужно только сбросить Ивана, с его рабством и селедкой, с шеи и идти за причитающимися настоящими западными автомобилями, одеждой и видаками.

Грузию просто предполагалось угнать на Запад, как самолет. Абхазии и Осетии отводилась роль пассажиров, которые должны молчать и подчиняться угонщикам, а Россия… Ее, как стюардессу, можно было выкинуть за борт — как это уже сделали грузинские угонщики.

Или убить, как прибалтийские. 

Поэтому когда СССР и социалистическая система погрузились в кризис, мечта о переходе начала реализовываться. В Грузии началась серия этнических чисток. Изгонялись армяне, русские, азербайджанцы. Предпринята была попытка привести к покорности абхазов и вычистить осетин. В стране полыхнула резня, которая расколола ее и вынудила каждую из сторон искать себе союзников вовне. 

Президенты Грузии менялись. Проблемы и методы их решения оставались прежними. Неожиданность заключалась в том, что Грузия рассматривала себя как беглец из плена и нищеты в мир процветания. Предполагалось, что Россия в скором времени распадется и вовсе исчезнет с повестки дня. Поэтому бессмысленно учитывать ее интересы. Мы же не строим совместные планы с умирающим больным? Вот и Мераб надеялся в скором времени получить наследство в виде некоторых областей и войти в европейский элизиум. 

Нынешняя, новая вина Ивана заключается в том, что он не умер. Более того, выяснилось: то самое благосостояние, которое ранее казалось признаком превосходства над ним, стало стремительно исчезать у свободных наций и возникать у русских.

Иван расправил плечи, которые ранее и держали все это советское благосостояние, источник презрения и ненависти к советскому «атланту».

А что же Мераб? В потребительский элизиум его не пустили. И ничем, кроме слов, не помогли. Даже хуже: заставили потратить кучу денег, например, на армию, разбежавшуюся на третий день от российских войск, или на стеклянные полицейские участки, хозяева которых насиловали арестантов вениками.

Оказалось, что без Ивана жить вообще невозможно. Что объект презрения, который должен был сгинуть во тьме истории, умереть, распасться — обманул и выжил. То, что раньше составляло основу чувства превосходства над Иваном: зажиточность, потребление — ушли к нему. 

В 2108 году львовский журналист и телеведущий Остап Дроздов, которого никто не мог бы упрекнуть в любви к России и работе на нее, побывал в Грузии. 

«Нищета, попрошайничество, катастрофическое состояние жилого фонда, обшарпанные дома, аварийные балконы и трущобы, как в фильмах о странах третьего мира. Советую нетуристические улочки вглубь города, чтобы воочию увидеть масштабы разрухи», — написал в своем Facebook украинский журналист.

Так разве же это справедливо? Разве так и должно было быть? И кто же тогда виноват в том, что благосостояние не наступило? 

В этой «подвешенной» реальности для Грузии осталась лишь одна форма выживания: Россия, с ее рынком и туристами, помноженная на выклянчивание европейскости под соусом русской угрозы, с обещаниями верно исполнять антироссийскую политику. То есть прислуживание тому, кого ненавидишь, в надежде на то, что когда-нибудь расквитаешься сполна. 

Мерабу приходится жить в вечном ожидании момента, когда уже можно будет плевать не в харчо, а в лицо. А оно все не наступает и не наступает. Поэтому бедняга то признается в любви, то срывается в хамство, то извиняется, то трясется за выручку, то плачет над гордостью. 

Помочь мы ему ничем не можем. 

Грузинским угонщикам самолетов и стран нужно было внимательнее наблюдать за судьбой своих предшественников — Бразинскасов. В 2002 году, ровно через три года правления Путина, сын Бразинскас забил отца Бразинскаса насмерть и получил 16 лет. В каком-то смысле, это была символическая черта под идеей освобождения от «русской оккупации», рабства и селедки. 

Именно к этому итоговому пункту и движутся большинство освободившихся, колотя друг друга все сильней и сильней. 

Но знаете что. Я верю, что пройдет время, и однажды кто-то из нас — может быть, это мы сами еще успеем застать, а может, наши дети или внуки — вдруг услышит тишину. Это наш сосед неожиданно перестанет рассыпаться в проклятьях нам и признаниях в расчетливой любви. Избавит нас от фонтана слов о достоинстве и «дай поцелую». Не скажет: «Иван, ты мне должен». 

Вместо этого однажды сосед скажет: «Иван, ты мне нужен». И услышит ответ: «Знаешь, ты мне тоже».

_________________________________________________________________________________________