Путин - вождь мировой контрреволюции

Доводилось слышать, что у Владимира Путина нет программы действий.

Доводилось слышать, что у него нет идейного наполнения.

Что у него нет образа будущего, который можно предложить стране и миру, что он всегда подстраивается под обстоятельства, и периодически изменяет принципам в угоду власти. Человек-хамелеон, человек-губка, который впитывает всё самое полезное от окружающих, но своей твёрдой позиции не имеет и периодически формирует её в зависимости от сиюминутных обстоятельств.

* * *

Владимир Путин умеет меняться, это правда. Насквозь советский человек, он сумел пережить крах СССР и оказался достаточно гибок, чтобы найти себя в новой жизни, и достаточно умён, чтобы не мечтать о возрождении Союза. Даже обладая возможностями хотя бы для попытки.

Выученик и выходец из спецслужб, он сумел пережить крах КГБ и сделал карьеру на «гражданке». И оказался достаточно умён, чтобы не дать своей родной организации стать всесильной после прихода к власти.

Владимир Путин способен к обучению, в том числе и на своих ошибках. Убедившись в нереалистичности предлагаемого им на заре президентства союза и партнёрства с Западом, Владимир Путин постепенно отказался от этой идеи и сделал ставку на защиту позиций.

Он действительно подстраивается под текущие обстоятельства; он всегда исходит из того, что есть, а не того, что хочется. Он не придумывает и не навязывает миражи, а очень внимательно вслушивается в глухие подземные токи, именуемые порой народным мнением, и следует в их фарватере. Порой, даже предугадывая, но никогда не опережая.

Он и впрямь, на поверхностный взгляд, не связан какой-то идейной доктриной, под которую подводит и политику, и людей, и жизнь, и страну. Он не связывает себя с какими-то учениями или течениями. Он берёт полезные вещи у либералов, он заимствует полезные придумки у социалистов. Он периодически обращается к консерваторам, и столь же уместно цитирует революционеров. Он признаётся в симпатии к монархам и сокрушается, что «после смерти Махатмы Ганди и поговорить-то о демократии не с кем». Он широк и многогранен, как жизнь, и умудряется привлекать людей разных идеологических убеждений, готовых голосовать за него потому, что Путин в чём-то, но схож с ними самими. А ещё – он их терпит. Что было бы проблематичным, находись у власти их идейно заряженный оппонент, готовый перестрелять всех несогласных.

* * *

Несмотря на всё это (а возможно, и благодаря этому всему) Путин представляется вполне цельным человеком с отчётливым и сформированным идейным ядром. Будь иначе, Путин не вызывал бы столь яростной идиосинкразии у столь многих людей в России и в мире. На простого беспринципного карьериста так не реагируют. На безыдейного оппортуниста так не бросаются. Нельзя так ненавидеть, проклинать и давить человека, не способного сформулировать и отстаивать свои принципы, с которыми так люто не согласны оппоненты.

Надо признать: у Путина есть незыблемый стержень, на который нанизывается вся его прочая, порой меняющаяся, политика и идеология. И это идейный стержень, который за неимением лучшего, более точного и сложного определения, лучше всего сейчас описать словами поэта:

Два чувства дивно бли́зки нам.

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века,

По воле Бога Самого́,

Самостоянье человека,

Залог величия его.

Можно назвать это естественной традицией, можно – традиционным естеством. Можно почвенничеством, консерватизмом, славянофильством – как угодно. Тут даже либерал найдёт где заякориться, пристав к «самостоянью человека». Гений на то и гений, что каждый видит в его стихах что-то своё.

* * *

Но кое-чего здесь нет. Здесь нет радикализма и максимализма, здесь нет моды и фантомов. У Пушкина всё предельно конкретно и осязаемо, всё предельно близкое и родное, но при этом стремящее ввысь, а не тянущее вниз. Бог, Родина, Традиция, достоинство и величие человека, сознающего своё место в мире. Всё то, что в последние десятилетия стремилась сокрушить и ниспровергнуть революция глобализма.

Это именно революция, имеющая целью сломать старый мир традиционных национальных государств и утвердить новый по сконструированным в головах и кабинетах чертежах. Это революция, потому что предполагает кардинальную смену миропорядка, подчас насильственным путём и не считаясь с издержками. Это мировая революция, потому что глобальный либеральный миропорядок должен утвердиться во всех уголках мира. Это перманентная революция, потому что этический и религиозный индифферентизм должен захватывать страны и народы последовательно, пока не останется ни одного не вовлечённого в новый миропорядок. Архитекторы новой революции взяли на вооружение идеи Ленина и Троцкого, всего лишь чуть-чуть сменив дискурс и наведя побольше лоска. Но методы и цели – практически те же.

На выходе должен получиться мир единого интернационала (пусть не коммунистического, но либерального – в обоих случаях термины не имеют значения), без государственных границ, без национальных традиций, без религиозных норм, без семейных ценностей, а по итогам без долга, без чести и человеческого достоинства. Всё человечество должно слиться в единый маловразумительный микс с единым правительством и едиными правилами поведения. Правила у революционеров прошлого и нынешнего века немного отличались, но объединяло их то, что они должны были распространяться на всех. Как большевики планировали ликвидировать частную собственность на всей планете, так и нынешние либералы стремятся ликвидировать религиозные запреты на содомию на всей планете.

Это революция – последовательная, настойчивая, кровавая и безжалостная, навязывающая отвлечённые нормы конкретным людям и народам.

Стирается и уничтожается любая определяемая идентичность – половая, интеллектуальная, расовая, национальная, этическая, религиозная. Навязывается представление о неприличности идентификации конкретными дефинициями – мужчина или женщина, умный или глупый, плохой или хороший, черный или белый, русский или немец. Эти дефиниции объявляются устаревшими, вводятся новые, помещающие реальность в новые жёсткие рамки – прогрессивный и отсталый, демократ и фашист, толерантный и тоталитарный.

То, что жизнь порой, а подчас и всегда, не укладывается в эти жёсткие рамки, смущения у революционеров не вызывает, они всё равно будут продолжать её втискивать. Сопротивляющихся людей выкидывают и ломают, заставляя каяться на партсобраниях, сопротивляющиеся народы бомбят и разрушают, зачищая напоследок обучающими программами, стажировками, и просветительскими фильмами фабрики Голливуд.

Как и любая революция эта тоже с односторонним движением. У людей есть право на свободу мнения, если это мнение совпадает с генеральной линией партии. Если не совпадает, это уже не свобода, а непозволительная ересь, подлежащая истреблению и уничтожению. Толерантность не распространяется на еретиков. Еретиков отправляют на костёр общественного суда и осуждения – пока что. До реальных костров дело ещё дойдет.

Самое страшное, что врага практически нельзя назвать по имени и вступить с ним в бой. Революционеры прошлого века не прятали себя за масками; желающие сражаться чётко видели врага – это большевики, это Ленин и Сталин, это ЦК КПСС.

Сейчас за многоразличными фондами, кафедрами, издательствами, неправительственными организациями, международными холдингами, журналистами, активистами, режиссёрами и прочими неравнодушными конкретного врага разглядеть практически не удаётся. И сопротивляться ему поэтому безумно трудно, всё равно, что биться с колонией муравьёв. Или, как в старой русской сказке, с трехголовым Змеем Горынычем – пока одну голову срубишь, другая вырастает.

* * *

Но сопротивление растёт, напряжение в реперных точках всё ощутимее. Даже в уже давно, казалось бы, зачищенных и промытых странах, поднимают голову националисты, консерваторы, традиционалисты, не желающие встраиваться в новый миропорядок, а желающие вернуться в свой старый, добрый, знакомый мирок. Где по улицам ходят мамаши с детишками, а не педики в обнимку; где народы живут на своих землях, а не смешиваются в одном общем котле; где мерилом хорошего и плохого является Священное Писание, а не передача Опры Уинфри; где человек имеет право выбора и право борьбы или отъезда, если не согласен с выбором большинства. Поднимается старая добрая Вандея, поднимается контрреволюция.

Это было неизбежно. Жизнь всегда поломает любую умозрительную схему, какой бы красивой она ни была, и какие бы талантливые пассионарии её ни двигали. Просто потому, что жизнь сложнее и мощнее любых схем и идеологем. Революционеры всегда идеалисты, контрреволюционеры – реалисты. Сто лет назад Россия дала миру революционеров-идеалистов, и мир содрогнулся. Сейчас, во многом благодаря собственному накопленному горькому опыту, Россия становится оплотом контрреволюции, а Владимир Путин – её вождём и символом.

Именно потому, что революция – мировая, контрреволюция тоже должна быть мировой. Так оно, по факту, и происходит. Владимир Путин давно стал идолом всех правых националистов и консерваторов, желающих сохранить или вернуть традиционные идентичности, старую добрую семью, страну, веру, и не чувствовать себя при этом ретроградом и дегенератом. Чувство, которое вместе с виной, навязывают революционеры-глобалисты.

Путин не первый, кто сказал, что это неправильно. Но первый, к кому прислушались. Прислушались и восприняли всерьёз в самых высоких и «цивилизованных» кругах. Пока в традиционализм вкатывались дикие африканцы или азиаты, вроде иранцев или арабов, это было не страшно, это можно было списать на дремучесть и отсталость, которые рано или поздно преодолеются и перемелются. Но когда знамя национального суверенитета и традиционного естества поднял лидер ядерной державы, всей своей жизнью и карьерой заставивший себя уважать, волей-неволей к нему приходится прислушиваться и присматриваться.

И прислушались. И присмотрелись. И оказалось, что так можно. Что можно сопротивляться глобализму, держась национальной традиции. Что можно отстаивать суверенитет, не прогибаясь под навязываемые ценности. Что можно по-своему – неважно, по-старому или по-новому, но – по-своему. А не так, как учит Голливуд и дедушка Сорос. Что можно сохранять здравый смысл, и продолжать называть девочку девочкой, и маму мамой, а не так, как чёрт на душу положит. Что можно, наконец, выбрать себе лидера, которому веришь, а не которого раскрутят за три месяца импортные пиарщики.

За всё это «можно» приходится дорого платить. Контрреволюция – это вам не лобио кушать. Но возможность жить по-своему уставу для многих людей дороже. И эти люди признали своим лидером Владимира Путина, человека, который дал такую возможность сначала России, а теперь и всему миру – от Донбасса и Сирии до Италии и Америки.

Русские, которые уехали и уже натерпелись от революционеров-глобалистов, теперь голосуют за Путина. За лидера и вождя контрреволюции, за человека, который даёт им надежду остаться самими собой. За этими русскими подтягиваются прочие бунтовщики-вандейцы, люди, которые хотят жить в разнообразном вообще и в своём в частности мире. Чтобы каждый строил свой мир по-своему и не мешал другому – вот главное упование и идейное ядро сегодняшних контрреволюционеров. Воплощением которых является Владимир Путин.

За это его любят и ненавидят. За это его проклинают и прославляют. За это он войдет в мировую, а не только российскую, историю. Когда мир сходит с ума, всё что нужно, чтобы выглядеть выдающимся, это сохранять здравый смысл. Вопреки всему.