Экономика: оптимум и деструкт

На модерации Отложенный

 

Начну, как всегда у меня, с байки.

В некоем обществе у людей мёрзли ноги. Люди страдали. Кляли судьбу. И очень мечтали о валенках.

Думаете, у них не было войлока? Нет, был.

Думаете, им кто-то запрещал валять валенки? Нет, никто не запрещал…

И они могли бы вполне навалять себе огромное количество валенок, если бы не одна беда: они были людьми бестолковыми, как говорится, «руки не тем концом вставлены»…

И у них чисто технически не получалось перевести войлок в валенки!

Представляете?

Делать валенки можно, вполне можно – но никто не умеет их делать…

Описанная в байке проблема – нетипичная.

Она по моей классификации экономической теории называется проблемой техномической – то есть, связана с отсутствием необходимых технологий, и больше ни с чем. Конечно, у людей бывают иной раз и техномические проблемы ТОЖЕ.

Их нужно решать – образованием, практикой, инженерными решениями.

Но не проблемы в техномике составляют костяк экономических проблем, совсем не они!

 

+++

 

В РФ катастрофически не хватает жилья.

 

Миллионы людей не могут купить квартиру – или улучшить жилищные условия.

 

Было бы просто смешно сводить проблему к техномике – то есть предполагать, что никто не умеет, не хочет и не в состоянии строить жильё.

Повторюсь, техномическая проблема (т.е. - как сделать дело по уму) – для большинства случаев жизни АТИПИЧНА.

Не то, чтобы людям неизвестно было, как сделать по уму.

 

Всё им известно.

И опыт есть, и практика.

Захотели бы – сделали.

Не хотят.

В этом проблема.

По моей классификации экономической теории – локономическая группа проблем.

 

Что это такое?

Расскажу.

 

Поскольку у нас давно и прочно наука «экономика»[1] срослась с хрематистикой[2] (их даже формально перестали отделять) – у нас разучились отделять интересы человечества от интересов отдельно взятого человека.

Между тем эти интересы чаще НЕ совпадают, чем совпадают.

 

Проблемы в сфере материального производства – почти всегда следствие такого явления экономической жизни, как ВЗАИМО-НЕВЫГОДНОСТЬ оптимальных решений.

Приведу простой, модельный, условный пример.

Допустим, есть два человека и одна булка.

Каждому из людей было бы выгодно получить булку целиком.

 

Но общая справедливость и среднестатистические интересы некоего условного «среднего человека» в их обществе, требуют, чтобы каждый взял себе по пол-булки.

Так минимизируется ущерб всем – сокращая прибыль каждому.

Если бы мы говорили в рамках техномики, то мы говорили бы о зерне, муке, масле, энергии для пекарской печи и т.п.

Но мы вышли (как чаще всего выходит и сама жизнь) за рамки простой  умелости.

Мы обсуждаем не производство продукта, а взаимную невыгодность честного и справедливого, оптимального распределения продукта.

Согласитесь, что для обоих людей пол-булки – не лучший из возможных вариантов развития событий.

Оставив соседа ни с чем, можно получить всю булку целиком, а ссора с соседом по этому поводу выходит за рамки экономики.

+++

Явление локономики (прибыли локального сообщества за счёт убытков и разорений окружающего общества и окружающей среды) объясняет нам, почему человечество так бездарно распоряжается техномическим потенциалом, который у него есть.

 

В самом деле, текущая производственная реальность попросту ничтожна перед своим потенциалом.

Совершенно очевидна причина: выгодное большому обществу техническое решение большинства проблем – невыгодно какому-либо локальному сообществу.

 

Например, основные экономические решения принимает локальное сообщество, которое поддерживают не более 14% населения.

 

Взгляды и мнение 86% населения – игнорируются.

 

Меньшинство присвоило себе монополию на истину, и не желает даже дискутировать с «быдломассой».

 

Естественно, экономика формируется не так, чтобы быстрее и полнее удовлетворять потребности большинства, а так, как удобнее вороватому меньшинству.

Этот тот самый случай, когда вместо деления булки её целиком присваивает самый шустрый, остальным показывая фигу.

Локономика – это искусство, в определённом смысле даже наука о формировании локальной рентабельности внутри деградирующей в целом, и в целом нерентабельной, даже нелепой системы.

Если техномика в моей классификации учит человека, как решать проблему нехваток, то локономика – напротив, как создавать нехватки, даже искусственно, чтобы увеличить коррупционную ёмкость процессов обеспечения.

 

Это, конечно, не только хрематистика, в том виде, в каком её понимал Аристотель, но и шире: технологии обеспечения доминирования, экономического превосходства, увеличения отрыва от «лузеров» - когда важен не рост производства, а рост отрыва элитной группы от «быдломассы».

 

Если в техномике считают произведённое (наваляли сто пар валенок), то в локономике считают превосходящее ( у нас валенок на 10 пар больше, чем у соседей).

 

Бог техномики – общая величина благ, а локономики – личная величина благ (хрематистика) и степень отрыва (доминистика).

 

+++

 

Давно известно, что жизнь и геометрия расходятся.

Для геометрии кратчайшее расстояние – это прямая линия, а для реального рельефа прямая линия может стать куда длиннее обходной дороги.

С точки зрения техномики кратчайший путь к успеху – это оптимальное по всем параметрам решение поставленной проблемы.

Но в жизни любое решение дезоптимизируется, прямая линия становится кривой – не только и не столько от глупости людской, сколько из-за экономических интересов локальных групп (коллективный эгоизм).

 

Марксизм решал задачу просто.

Он предположил существование деструктивной группы в сфере снабжения, и предположил, что эта группа – собственники средств производства, капиталисты, буржуазия.

Деструктивная группа, участвуя в снабжении, не помогает делу, а мешает ему и саботирует его.

 

Предположение смелое и мало обоснованное.

Получается, что частный собственник фабрики, капиталист, в рамках локономики заинтересован, чтобы фабрика работала хуже(?) чем могла бы…

 

Маркс предполагал, что социалистические предприятия, освободившись от капиталистов, дадут более высокую прибыль, и за счёт неё можно будет выкупить у частников остающиеся в частной собственности (а потому менее эффективные) предприятия.

 

То есть – революция может быть и мирной, такой она представлялась Марксу в мирном варианте…

 

Читатели  уже знают моё научное мнение: теория классов ошибочна, под видом устойчивых классов исследователи описывают случайные и временные альянсы индивидов.

А корневая вражда лежит непосредственно между индивидами.

 

Проще говоря: нет плохих буржуев и хороших пролетариев, есть плохие и хорошие люди.

 

Да, среди бедных хороших больше, ибо богатство требует хищности. Однако это не значит, что пролетарий хорош только лишь потому, что он пролетарий.

 

Бедность, отсутствие ресурсов и средств, не делают человека автоматически добрым, благородным, прогрессивным или благонамеренным.

Прогрессивным делает человека ВЕРА В ПРОГРЕСС, а вовсе не нищета.

 

Нищий может быть по взглядам и нравам куда реакционнее того, кто подаёт ему милостыню.

 

Мои деструктивные локальные сообщества – вовсе не классы в марксовом смысле слова.

Французские историки Ф. Гизо и О. Тьери выделили (ещё до Маркса) социальные классы через отношение к собственности на средства производства и общественное разделение труда.

Жизнь доказала ошибочность такой классификации.

Хотя советские начальники не имели никакой собственности на средства производства, и были таким же наёмным персоналом, как и рабочие их предприятий (притом, что у рабочих было больше прав) – они сложились к началу 80-х годов в жуткую локальную деструктивную группу-заговор и оказались более деструктивными по воздействию, чем даже коренные капиталисты.

 

Поэтому моя локономика – вовсе не калька с марксистской паразитарной ренты частных собственников.

 

У каждого человека есть свои личные, шкурные интересы, и чаще всего они противоречат аналогичным интересам других людей, общества и цивилизации в целом.

 

Вопрос ведь не в форме собственности, а в том, какие цели человек преследует в жизни, чем мотивируется, какую картину мира в голове держит.

 

Например, среди моих многочисленных знакомых я обнаружил парадоксальные, на первый взгляд, явления: ностальгия по СССР в наиболее острой форме сказывается у людей весьма состоятельных, лично не пострадавших от приватизации.

 

Она у них смешивается с комплексом личной вины и общими представлениями о правде.

 

В то же время распространённое явление – ненависть к СССР со стороны самых нищих, самых люмпенизированных слоёв населения, доходящая порой до истерии (пример – украинские майдауны).

 

Судьба советского реванша зависит, оказывается, не от соотношения выигравших и проигравших, а от духовных процессов внутреннего осмысления и внутреннего мировоззрения человека.

 

Представления о правде и справедливости оказываются выше личного статуса и личных возможностей.

 

+++

 

О чём всё это говорит?

О том, что экономические проблемы не решаются и не могут быть решены внутри экономики.

Некоторые проблемы, относимые к техномике – могут быть решены внутри, но большинство – имеет внешнее для экономики происхождение.

 

Большинство бедствий массовой нищеты связаны не с неумелостью производителей, а с нежеланием локальных групп менять выгодное для них положение дел.

Неумелого можно научить и сделать умелым.

 

А что делать с безнравственным, кичащимся своим эгоизмом негодяем?

 

Очевидно, что над экономическим процессом находится идеология – то есть текущий экономический процесс направляется образом будущего.

Экономика не может сама себе создать образ будущего, это задача идеологии.

В зависимости от того, какой образ будущего задаёт идеология – меняются и текущие экономические взаимоотношения.

А если образа будущего совсем никакого нет (конец истории – завтра всегда как сегодня) – то это тоже вполне определённым образом отражается на экономике.

А именно: в виде безысходного её застоя.

 

Но идеология тоже не может опираться сама на себя, и на собственные лозунги.

 

Нормативы перестают действовать на людей, если люди считают их неистинными.

 

Если считать, что все люди произошли от обезьяны – то призыв любить людей представляется необоснованным, как на сознательном, так даже и на подсознательном уровне.

За что любить-то?

За случайную нелепость бессмысленного, как и всё во вселенной, происхождения?

 

Образ будущего может быть принят массой только в одном случае: если он соответствует общей картине мира и воспринимается как соответствующий истине.

 

То есть образ будущего только тогда «проймёт» человека – когда покажется ему неизбежностью в силу всех известных законов мироздания.

 

+++

 

Опаснейшее игрище ХХ века – отделение понятия «добро» от понятия «истинное».

Такого рода разделение морали и знаний о мире опасно даже при параллельности.

А уж вдвойне и втройне – когда общественная мораль начинает противоречить общественной картине мира.

Когда человек воспринимает доброе дело как глупость.

 

А самые страшные злодеи – начинают считаться «самыми умными» и самыми «умеющими жить», при всей их очевидной аморальности (феномен чубайсовой приватизации).

 

+++

Выводы: для того, чтобы общество жило в достатке и изобилии всяческих житейских благ, мирно и радостно – нужно удалить деструктивные локальные группы из процессов производства и распределения[3].

 

Но нельзя удалить деструктивные группы – если у широких масс в обществе нет ясности в голове, трезвого и чёткого разделения добра и зла, единого для всех.

Если в головах масс смута, если у каждого насчёт добра и зла своё особое мнение, согласия нет, всё условно и зыбко – то для деструктивных паразитарных групп-заговоров это как питательный бульон для бактерий.

 

Идеология должна иметь не только однозначность утверждений.

Она должна иметь ещё и убедительность утверждений.

 

Можно совершенно однозначно, не оставляя места для трактовок и толкований, заявить, что все рыжие или все велосипедисты – злодеи.

 

Ясности такому утверждению не занимать, но в чём тут смысл, кто за таким дурацким утверждением пойдёт?

 

Между тем для позднесоветского человека большинство утверждений КПСС звучали не менее нелепо, чем вышеприведённое.

 

И даже в том случае, когда были вполне однозначны, директивны (а однозначны они были тоже далеко не всегда).

 

Необходима непрерывная логическая связь утверждения (это-добро, это-зло) со всем мировоззрением человека, со всеми его знаниями о мире, природе, законах естества, и желательно – от самого начала мира.

Чтобы директива не бралась неизвестно откуда, а логически вытекала из всей картины мира человека!

 

Если приказ считают нелепым – то его либо вообще не выполнят, либо выполнят искажённо, попытавшись подправить практику по собственному разумению.

 

+++

 

То есть экономика зависит от идеологии (образа будущего), идеология – от мировоззрения (образа Вселенной).

И первоисточником деструктивной экономической практики является деструктивная картина мира в голове человека.

 

Не больше и не меньше!

 

 

[1] Экономика – дословно, «домостроительство, домострой» - наука о методах и способах удовлетворении насущных потребностей людей и в создании средств, необходимых для поддержания и расширения хозяйства.

[2] Хрематистика (от др.-греч. χρηματιστική — обогащение) — термин, которым Аристотель обозначал науку об обогащении, искусство накапливать деньги и имущество, накопление богатства как самоцель, как сверхзадача, как поклонение прибыли. Современные экономические школы не выделяют хрематистику в отдельную науку, а рассматривают отдельные экономические категории «капитал», «прибыль», «рента» в рамках общей экономической теории.

 

[3] Что, конечно, не исключает необходимости собственно технического прогресса – развитие технологий, повышающее продуктивность любой производственной деятельности за счёт улучшения её оборудования. Но я не считаю проблемой технический прогресс в обществе, которое преодолело в себе шанкры локальных деструктивных сообществ-заговоров. Куда он денется, прогресс-то, если у него не останется врагов и препятствий?

Вазген АВАГЯН