У одной Ивановой был роман

На модерации Отложенный


У одной Ивановой был роман с приходящим Сидоровым, хотя какой там роман, так, заметка в многотиражку.

По вторникам и пятницам Сидоров отдыхал душой и телом от своей жены, дуры и стервозы.

В стервозе Иванова сомневалась, а про дуру Сидоров, похоже, не врал, как ещё назвать женщину, которая верит в круглогодичные курсы повышения менеджерского мастерства, занятия два раза в неделю, вторник-пятница, с семнадцати до двадцати трёх.

Впрочем, ещё неизвестно, кто тут бОльшая дура.

На вопрос про будущее Сидоров отвечал, проникновенно глядя в глаза, понимаешь, малыш, говорил Сидоров, нам и так хорошо, штамп в паспорте ничего не изменит, ну стоит у меня такой штамп – и что? любви-то нету!

Год назад Иванова попыталась соскочить с поезда, но Сидоров резко активизировался, по вторникам и пятницам ждал после работы с тремя гвоздичками и рассказывал, как именно наложит на себя руки, потому как без Ивановой свет ему не мил.

Не взяла грех на душу.

И вот недавно Иванова встретила красивого негодяя.

Говорила:

Ты представь, идёшь домой, а на лавке у подъезда такой Хью Джекман, грязный, неустроенный, но дерзкий такой, смотрит с прищуром, с ухмылочкой, устоять невозможно, да и вообще – всё не одна.

Негодяй был отмыт-отдраен, накормлен и наречён Пушком.

К вечеру выяснилось, что с именем Иванова погорячилась: либо Пушка воспитала стая бультерьеров-отморозков, либо он продукт генной инженерии – в кошачью ДНК искусно вплели крокодильи гены, отвечающие за характер.

При попытке погладить прицельно отмахивался лапами, вместо мурчания рычал как дикий тигр и за пару дней выстроил иерархию, назначив себя альфой и опустив Иванову в район омеги.

Во вторник пришёл Сидоров.

С порога спросил возмущённо:

- Это ещё что?! С ума сошла?! Знаешь же, у меня аллергия на шерсть! Немедленно убери!

Иванова сказала:

- Здравствуй, Жорик, он не помешает, он на кухне посидит!

Пушок на кухне сидеть не пожелал, проскользнул в дверь, запрыгнул на комод и уставился на Сидорова немигающим оценивающим взглядом.

Сидоров чихнул и сказал:

- Нет, это невозможно, ему на помойке самое место!

И решительно сграбастал Пушка, намереваясь выставить его из комнаты.

Иванова и ахнуть не успела, как Пушок располосовал Сидорову руку, тем самым подтвердив своё духовное родство с Джекманом-Росомахой, сиганул в открытое окно, в мгновенье ока взлетел на ближайшую берёзу и угнездился примерно на уровне четвёртого этажа.

Иванова бросилась к окну:

- Пушок, миленький, слезай, не бойся! Жорик, ну сделай же что-нибудь!

Сидоров пошёл пятнами, визгливо заорал:

У меня кровь, а ты за эту тварь переживаешь? Выбирай, кто тебе дороже – я или он!

Иванова посмотрела на Пушка, на Сидорова, ещё раз на Пушка, подумала и сказала:

- Он.

Сидоров аж захлебнулся и, сорвавшись на фальцет, заголосил:

- Жалел я тебя, время на тебя тратил! Ты сама всё разрушила!

И ушёл, держа на весу пострадавшую руку.

Иванова хотела заплакать, но что-то не плакалось.

Высунулась в окно.

Ни Пушка, ни Сидорова.

Ходила, звала, всё без толку.

Вечером в дверь позвонили.

Сосед с четвёртого этажа сказал, это не ваш? с дерева на балкон ко мне запрыгнул, вот ходим, ищем хозяев, не найдём, себе оставлю, красавец кот, ласковый, воспитанный.

Муррр! - сказал Пушок.

Мой, сказала Иванова, спасибо вам!

- Давно хотел к вам подойти, но не решался, робел, - сказал сосед,- Раз уж случай выпал, давайте знакомиться, не возражаете?

Иванова глянула на соседа, удивилась несоответствию соседского облика слову «робел», покраснела и сказала:

- Не возражаю, чаю хотите?

- Хочу, - сказал сосед.

Муррр! - сказал Пушок.