Торжество права. Как Русь стала самым передовым государством Европы

Князь Олег, воспетый летописью и Пушкиным как Вещий, гордо диктовал свою волю владыкам мира, но соблюдал и чтил народные обычаи и законы — при нём мы перестали считаться варварами.

Альбом «История Государства Российского в изображениях державных его правителей с кратким пояснительным текстом». Рисунок В. П. Верещагина, 1896 г. © / Public Domain

1105 лет назад (теперь уже 1106. прим мое я.б.), 2 сентября 911 года, был заключён договор между Русью и Византией. Одна строчка из исторического справочника или учебника — скучная и постылая. Но это только на первый взгляд. Если этот день ещё не включён в реестр государственных праздников, то лишь по недосмотру.

Потому что именно тогда Русь стремительно, с низкого старта, ворвалась в клуб великих держав. И получила более чем достойное место в мировой истории, с которым уже не расставалась.

Сейчас всем известна непререкаемая истина информационного мира — чтобы какое-то явление состоялось, его обязательно должны показать по телевизору. Тысячу лет назад, разумеется, никакого телевидения не было и в помине, но суть вещей люди понимали не хуже нас с вами. Если о тебе не говорят, ты — пустое место. Ты можешь быть богат, силён, можешь разумно и лучше прочих устроить свою жизнь, но пока «схимник в келье единенной» не черкнёт о тебе хоть пару строчек, тебя, считай, что и нет вовсе.

Русский дебют

Руси в этом плане повезло дважды. Во-первых, с соседом, который, собственно, и определял мировой информационный фон. Восточная Римская империя, Византия — самое развитое и могучее государство обозримого мира. Можно сказать, центр цивилизации. Исходящие из Константинополя известия, особенно касающиеся его напрямую, очень быстро становились всеобщим достоянием. Влияли на заключение и расторжение союзов, развязывание и свёртывание войн, династические браки и передел границ. Иными словами, Константинополь делал погоду.

Но просто иметь под боком такого соседа мало. Нужно, чтобы он обратил на тебя внимание. И тут мы подбираемся к «во-вторых». Русь на самой заре своего существования заставила Византию пересмотреть привычную картину мира. Поход Руси на Константинополь в 860 году стал событием, о котором говорила вся Европа. Причём со страхом и трепетом, поскольку именно так о Руси отозвался главный идеолог, патриарх Фотий: «Народ, доселе не бравшийся в расчёт, народ безвестный — но получивший имя от похода на нас. Неприметный — но ставший значительным. Низменный и беспомощный — но взошедший на вершину блеска и богатства. Народ, варварский, имеющий дерзость оружием и от того чрезмерно возгордившийся, поднял руку на саму Ромейскую державу».

Спору нет — дебют Руси получился громким. Можно сказать, оглушительным. И вроде бы даже славным и лестным, во всяком случае, для нас. Но придирчивый взгляд обязательно нащупает здесь червоточинку. Да, отчётливо видна сила, богатство и блеск Руси. Однако пока что это сила и богатство варвара. Грубо говоря, гопника и нувориша. Его боятся, но презирают. И уж точно не считают равным себе. Примерно таков был тогда имидж Руси в глазах мира.

Почему исчезла Византийская империя?

Подробнее

Равен императору

Но вот проходит смешной по историческим меркам срок — всего лишь полвека. И 2 сентября 911 года Русь внезапно выступает в принципиально ином качестве. Свидетельством этому — текст того самого договора между князем Олегом и Византией. Читать его ничуть не менее увлекательно, чем смотреть какую-нибудь очередную «Игру престолов».

Причём с самого начала. Обычно там идёт стандартный обмен протокольными словами. Его пропускают, стремясь добраться до сути. И совершенно напрасно. Потому что именно в нём самая суть и есть. «Мы, императоры и князь, стремимся жить в мире и любви не только по слову, но по писанию и по клятве твёрдой». Простые слова. В чём же дело?

В том, что, согласно политической доктрине Византии, договор с варварами не заключался вообще. А если заключался, то был оказанием милости. Император как бы снисходил к униженным просьбам варваров, даруя им договор и оставляя за собой право в любой момент на него наплевать.

Здесь мы видим другое. Двустороннее равноправное соглашение, скреплённое клятвой. Причём византийцы клянутся Христом, а Русь — своими богами. Дело неслыханное. Мало того что императоры ставят каких-то северных гопников вровень с собой. Оказывается, клятва какими-то языческими божками теперь тоже признаётся мировой дипломатической практикой!

Внимание стоит обратить и на то, кем в Византии считали князя Олега. Греки, общаясь с неисчислимым множеством государств, давно уже выработали свой протокол обращения. Стандартом наименования варварского вождя было слово «архонт». В буквальном переводе — «начальник», «племенной вождь». Там, у себя, может, и большой человек. А для нас, императоров, — вообще никто, поскольку таких архонтов в каждой дюжине по двенадцать.

Этот стандарт был неколебим. Исключения сделали лишь для двух правителей Европы. «Светлым архонтом», то есть худо-бедно похожим на истинного владыку, в Византии признавали болгарского царя и императора франков. Это было обусловлено тем, что они всё-таки были христианами. В 911 г. в эту компанию попадает и русский князь Олег. Его, закоренелого язычника, тоже именуют «Светлый архонт». И тем самым приравнивают к императору франков — «Владыке Запада».

Поход Олега в Царьград по реке Днепр. Очерки событий из российской истории, сочинённые и гравированные профессором живописи Ф. Бруни.

Гуманность варвара

Дальнейшее содержание договора — реальный праздник души. Обычно обращают внимание на то, что греки обязываются беспрепятственно пускать русских купцов в Константинополь. Да ещё и позволять им торговать безданно-беспошлинно. А сверх того — содержать их за свой счёт в течение целого полугода. Спору нет, таких привилегий, больше похожих на контрибуцию, не удостаивался никто.

Но дело не только в этом. С простыми варварами, пусть даже и под давлением грубой силы, долгосрочные договоры заключать не получится по определению. Они пока ещё не доросли до понимания «чем государство богатеет и как живёт». С Русью, как выясняется, подобные договоры заключать можно.

И довольно сложные. Скажем, Олег специально оговаривал такие любопытные вещи, как статус купцов, потерпевших кораблекрушение. Настаивал на том, что умерший в Константинополе купец мог завещать наследство своим русским родственникам. Особо отмечал сыск уголовных преступников и их экстрадицию. И постоянно, всякий раз, в каждой статье, ссылался на следующее: «Как положено по закону и по покону языка нашего».

Здесь нужен перевод и расшифровка. «Язык» — народ, с этим понятно. «Закон» в терминах того времени — всего лишь обычай, неписаные представления о том, как положено поступать. А вот «покон» — уже закон в полном современном понимании. То есть статья какого-то записанного уложения. Документ, одним словом.

А это ни много ни мало — свидетельство того, что на Руси X века уже был свод письменных законов. Которые, кстати, как видно, признаются греками. То есть на международном уровне.

Законы эти, мало того что были, так ещё и серьёзно отличались от общеевропейских в сторону большей гуманности. Один небольшой пример. В Европе X века господствовало так называемое «береговое право», согласно которому корабль, потерпевший крушение, становился собственностью того, кто владел побережьем. Заметим — не только корабль, но и всё имущество. И даже выжившие люди — их вполне законно могли продать или держать у себя как рабов. Русский закон такого не позволял. Наоборот — предписывал оказывать помощь. А если возможно, починить корабль и, снабдив припасами, отправить купца дальше.

Князь Олег вынудил принять гуманный русский стандарт самую могучую державу современности. Конечно же, силой — она и тогда, и сейчас является самым главным аргументом в международных делах. Но сила, как говорил главный герой фильма «Брат», в правде. Конкретно — в праве. Ещё конкретнее — в русском праве. И торжество русского права было провозглашено больше тысячи лет назад.

Константин Кудряшов

02.09.2016