Иван Охлобыстин: пришла пора возвращаться к жизни голодранца, тушинского панка

Иван Охлобыстин: пришла пора возвращаться к жизни голодранца, тушинского панка

Совсем недавно вышла книга Ивана Охлобыстина «Песни созвездия Гончих Псов» о жизни русской провинции, а в ближайшее время выходит фильм «Птица» с Иваном Охлобыстиным в главной роли. Аккурат между событиями актер и литератор рассказал о возвращении к свободе и о том, что ему дал опыт работы в крупных отечественных компаниях.

Гонорары литераторов не идут ни в какое сравнение с заработками киноактеров. И в мыслях нет считать ваши деньги, но точно можно сказать, что гипотетический гонорар за книгу, которая пишется долго, вы можете заработать за один съемочный день. Зачем тогда вы пишете книги?

Писатель Евгений Водолазкин об уроках 1917 года и о переезде утопии из России на ЗападИнтервью

Писатель Евгений Водолазкин об уроках 1917 года и о переезде утопии из России на Запад

 20854

Сергей Гуркин

— Ну уж точно не для заработка. Пришла пора возвращаться к жизни голодранца, тушинского панка, когда всё тогда было честнее… Шучу. Ну, зачем пишу… Долги вроде отдали. Можно вернуться к свободе. Кино надоело. Я же не актер по профессии. Для меня отказ от этого занятия не будет болезненным и травматичным. Можно, конечно, тупо деньги зарабатывать на том, что предлагают, но мне 50 лет, меня пацаны не поймут, если во всяком… буду сниматься. Пока ты деньги зарабатываешь, жизнь мимо проходит. Олигархом я быть не хочу, с их проблемами я не справлюсь. Я не эстет, чтобы делать собственные выставки, и не рыболов, чтобы покупать яхту. Снимаясь только ради денег, я не облагорожу отечественную культуру, а нас учили во ВГИКе, что нужно красиво прийти, красиво уйти. Да и потом — выше литературы только богословие. Сейчас я снимаюсь в кино про мальчика дэцэпэшника, как он встает на ноги, как бы мы это ни сняли, я знаю, что получится хорошо, потому что тема благородная.

Должен пройти какой–то период, когда я перестану ассоциироваться с доктором Быковым, чтобы была возможность вернуться в священный сан и уже на этой стезе себя реализовывать.

Я всю жизнь был пишущим человеком, только держался в формате сценария. Первая моя книга — сборник сценариев, вторая — сказка, которую я написал, чтобы понять, смогу ли я поднять романический жанр, там же много линий, другие требования к тексту. Попробовал — вроде ничего получилось. К тому же это было фэнтези. Я ведь до того, как учиться во ВГИКе, сначала поступил в ПТУ на специальность «оператор электронно–вычислительных машин» и воспитывался на Стругацких. Сказку «XIV принцип» написал — там и геймерская культура, и все эти технократические дела… Потом я много снимался, потом служил священником — это было до фильма «Царь» Павла Семеновича Лунгина. Я в нем правильно сыграл поставленную задачу. Мне режиссер сказал сыграть противного антиюродивого. Демона, который всегда толкает Ивана Грозного к принятию неадекватных решений. Я же вгиковец, меня же учили, что главный на площадке — режиссер. И, видимо, я хорошо реализовал его замысел, потому что меня искренне возненавидело очень много людей. Стали меня ассоциировать с персонажем. И кому интересно, что у меня было благословение и на фильм, и на роль? Все эти разговоры о том, что актер — не христианская профессия, возникли, еще когда людей звери в цирках разрывали, но потом же прошло время, возникла уже академическая культура… Ну как я это всем объясню? Уже стали появляться социальные сети. Первому объяснишь, второму объяснишь, а на двадцать пятого уже не хватит ни сил, ни времени. И я решил — и патриарх меня поддержал, — что, пока я снимаюсь в кино, я не могу служить в церкви. Какое–то время потребуется, чтобы люди меня забыли, — вот такое странное желание для так называемого творческого человека. Если бы, повторюсь, я был актером, я бы это переживал болезненно, но я учился на режиссера, там другие задачи, другой спектр гордыни…

Сейчас меня больше всего интересует литература. Если удастся внести какой–то вклад в историю словесности — прекрасно, если суждено оконфузиться — я хотя бы попробовал, как говорил один персонаж Кена Кизи. Литература, надеюсь, поможет мне вернуться служить в церкви. Не уверен, что я этому в полной мере соответствую, но раз уж идет у меня общение с людьми, раз уж есть у меня такие способности, то грех этим не воспользоваться.

Что труднее — писать сценарии или прозу?

— Прозу, конечно. Выше уровень свободы. Сценарист человек подневольный, он всегда ориентируется на то, можно это снять или нет. Он никогда не напишет: «За горизонтом проплыла стая розовых слонов». Потому что это чушь, это нельзя поставить. Он всегда должен иметь в виду технологическую составляющую съемочного процесса. Кино — это синтез, а литература — это концепт.

РЕКЛАМА

У вас есть образ читателя?

Писатель Дмитрий Глуховский о том, зачем страну распихивают по карманамИнтервью

Писатель Дмитрий Глуховский о том, зачем страну распихивают по карманам

 109021

Сергей Гуркин

— Наверное, это человек, который 2 года ставил кружку на мою книгу, которая лежит у него на столе зачем–то, а потом заглянул в нее, прочел несколько строк, увлекся… Сын у меня в 14 лет страницами цитирует «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, а в зале спортивном меня окликают: сынок, накинь по десяточке, я оборачиваюсь, а там бабушка — боже ты мой, ей лет девяносто. Жим делает лежа от груди и просит ей на штангу «блины» повесить по 10 кг. Все так смешалось сейчас… Не знаю, кто мой читатель. Это, наверное, будет интересно людям мечтательным, склонным к яркой визуализации. Жизнь нам чаще предлагает гораздо более невероятные ситуации, нежели мы можем придумать.

Иногда такое происходит, что, если ты это опишешь и экранизируешь, тебе не поверят.

Кто ваши учителя в писательском деле?

— Начинал я канонически, обмениваясь книгами с друзьями: «Три мушкетера», «Графиня де Монсоро», «Виконт де Бражелон», «Отверженные» Гюго, потом пришли переплетенные журналы «Москва» — «Мастер и Маргарита». Попозже открылись латиноамериканцы во главе с Борхесом. Потом пришел Габриель Гарсия Маркес и всех победил. Томаса Манна и Германа Гессе я миновал. Познал, но не тронуло. А вот Гюнтер Грасс — тронул. Яркие персонажи в ярких ситуациях.

Мне кажется, вам должен быть близок Пелевин.

— Он слишком пытается понравиться всем здесь и сейчас и оттого страдает фельетонизмом. Волей–неволей в нашей культуре функцию философов взяли на себя художники — в широком смысле, в том числе писатели. В настоящей литературе, какая бы она ни была — сатирическая, юмористическая, — должен быть и элемент художественный, и элемент педагогический. Не обязательно это должно быть прямое нравоучение, но твой личный вывод о жизни должен присутствовать. Зачем ты пишешь книгу, если не хочешь никак повлиять на окружающее? Даже «Черный квадрат» Малевича написан со значением. Для меня Пелевин — это «Желтая стрела», «Жизнь насекомых», «Чапаев и пустота» и «Generation П». Дальше у него начинается хаос. Потому что должна быть назидательная составляющая. Как есть она в «Библиотекаре» Елизарова, «Репетициях» и «Возвращении в Египет» Шарова, как есть она у моего друга Захара Прилепина.

Вы разделяете политическую позицию Прилепина?

— По–моему, я единственный, кто ее разделяет. Вся эта массмедийная тусовка никак не поучаствовала в том, чем мы живем. А это те люди — на экране я имею в виду, — которые за нас должны ее выражать. В литературе, в музыке, в песне, во всем. Есть, конечно, развлекательный элемент, но он должен же на что–то ложиться. Никому ничем не помогли. Только ездят повсюду, шабашат… И удивляются, что их на Украине запрещают: «Как? За что? Я же не про политику, я же про российские сиськи пою!» Молодцы украинцы, что запретили их. Надо и дальше запрещать, чтобы не было этой проституции. Хоть следующее поколение в шоу–бизнесе будет с зачатками совести. А Захар — прекрасный мужественный человек, который напомнил всем, что аристократы наши вообще–то всегда были воины.

Что вам дал опыт работы в отечественном бизнесе? Вы отвечали за креатив в «Евросети», в «Баоне»…

— «Евросеть» мне нравилась — я с юности люблю железки, программирование, у меня есть книги Стивена Хокинга и Митио Каку, я бывал на их семинарах. С «Баоном» мы как–то быстро расстались. Владелец — прекрасный человек, но он так и не определился со стилевой политикой. Я предлагал больше вносить наших этнических нюансов. Ватники — это первое дело. Каждый нормальный человек дома ватник держит. На случай апокалипсиса его надо надевать, если хочешь умереть благородно. «Баон» — как известно, производитель одежды. Но он не шел в гламур, потому что это лишает его большой части аудитории, но и не делал ничего, чтобы выбиться из общей массы. А потом я стал пугать владельца «Баона». Он по неопытности имел неосторожность пообщаться сКсенией Собчак и другими представителями противоположного мне лагеря. Они описали меня как Князя тьмы. Он испужался. К тому времени и я понимал: ну что парня тиранить… Он же не верит в это, а я верю. Что дал мне бизнес? Не только деньги. Нет таких денег, которые могут сделать тебя счастливым. Говорят, что у богатых нет друзей, у бедных нет денег на хлеб. В бизнесе я еще раз убедился: никого не надо слушать. Надо реализовывать себя. Либо получится, либо нет. Не надо под кого–то подстраиваться. Рынок перенасыщен товаром. Только индивидуальный творческий подход будет результативен.

Люди в отечественном бизнесе вам симпатичны?

— Симпатичны. Благодаря тому что в них побеждает в конце концов духовное начало. У меня пример перед глазами. Один из богатейших людей страны, глава крупнейшей инвестиционной компании — у него обнаружили онкологию. Он был прихожанин одной московской церкви, добрый христианин. И, посоветовавшись с батюшкой, решил оформить свой уход красиво, по–купечески, если хотите. Поехал в Сибирь. По колено в холодной воде с батюшкой крестил людей. Должен был умереть от простуды, но ничего с ним не случилось, и вернулся он оттуда — метастаз стал убывать. А к тому времени он 90% нажитого отдал детской онкологической больнице. В богословии это называется икономия — внутренняя рациональность. Или другой случай: приходит ко мне на исповедь человек, обеспеченный, машина–квартира есть. Одинокий. Без крайностей, но не может найти любовь своей жизни. А он не юный уже, и деток хочется, и бобылем не хочет жить. А следом за ним на исповедь — девушка. 25 лет. Тоже все есть. И тоже одинока. Но я же не могу их свести и познакомить. От этого у меня боль и печаль. У нас очень неплохие люди, правда. Я ведь поездил по стране, посмотрел. 300 концертов дал, которые мы назвали «духовные беседы». Я думал, мне будут вопросы задавать: как там на телевидении и в кино, а меня спрашивают: прощать или не прощать, если супруг изменил? Или: зарабатываю одним, а живу другим, как быть? На всех этих творческих встречах один раз всего спросили про «Интернов». Нет, у нас хорошие люди.

Вообще всегда окружали хорошие люди, у меня замечательные друзья, которые выручали меня из страшных ситуаций, я 300 раз должен был умереть, но меня спасали. У меня прекрасная семья, которой я уж точно не заслужил. Как–то надо все эти долги отдавать.