Андрей Архангельский: «Политизация России неизбежна»

Именно этот фактор будет иметь принципиальное значение в ближайшем историческом будущем, - уверен эксперт Московского центра Карнеги

В 2014 году обывателя призвали творить историю – то есть стать ее субъектом; но нельзя быть субъектом на внешнеполитическом контуре и при этом оставаться пассивным объектом по отношению к внутренним делам. Субъект жаждет цельности; он переносит навыки субъектности на внутриполитическую повестку, считает Архангельский.

Жители Украины любят говорить, что действия России в 2014 году способствовали формированию украинской идентичности больше, чем украинские институты за 25 лет независимости. То же самое теперь по отношению к собственной власти могут сказать и в самой России.

Массовая пропаганда предсказуема в тактическом смысле (агрессивность, всплеск иррационального, невротизация общества), но стратегически ее результат предсказать невозможно. Кто мог подумать, что спустя три года на массовые митинги против коррупции выйдут в том числе и те, чья жизнь целиком прошла при Путине, поколение, как считалось, лоялистов посткрымского консенсуса? Навальный с его расследованиями – да; но важнее, что перейден какой-то психологический рубеж: политика в массовом российском сознании стала нормой – вот самый неожиданный итог 2014-го, который аукнулся в 2017-м. А политическим словам научил, как ни парадоксально, «телевизор Киселева».

Именно пропагандистские фигуры и клише в медиа помогали формировать массовую политическую речь в России. Точнее, пропаганда – и это один из ее непредсказуемых эффектов – сделала размышление о политике частью повседневной жизни в России. Ребенок также поначалу копирует и повторяет бездумно то, что слышит вокруг, а затем начинает понимать смысл слов. Массовый россиянин – политический ребенок. Но под воздействием пропаганды он выучил политическую речь. И заодно познакомился со сложностью мироустройства. Пропаганда вынуждена знакомить массового зрителя с деталями американской, украинской, французской политической системы; акцент на противодействующих группировках, различных группах влияния неожиданно открыл перед российским обывателем всю сложность настоящей политической жизни.

Промывание мозгов имело еще один побочный эффект: риторические пропагандистские концепты теперь используются обществом как модели для подражания и присвоения. Личные декларации, которые существовали до этого на зачаточном уровне, как бы досоциальном, – «при коммунистах было лучше» или «при царе Горохе было лучше», – теперь концептуализировались, переведены на универсальный политический язык. Это дисциплинирует, нормирует архаические, хаотические потоки сознания.

Это можно назвать актом принятия «решения о себе». Советский человек в принципе не мог принять политическое решение о себе, такая самоидентификация для него была невозможна, он был возможен только как «часть целого», «единица – ноль», как было сказано. Сегодня – выясняется вдруг – стать субъектом проще всего через политику. Толчком может стать что угодно.

Власть не рассчитывала на этот эффект; ее идеал – равнодушие и индифферентность населения. Но «сплочение нации» в 2014 году было невозможно без активизации политического инстинкта, а активировав этот инстинкт, его трудно забрать назад.

Концепция патриотизма (ты «за наших», что бы они ни натворили) также была призвана скрыть от людей то, что поддержка власти есть не инстинкт, не движение души, а описывается в рамках обычного политического поведения (лоялизм). И даже понятие «геополитика», внедряемое особенно активно после 2014 года, преследовало ту же цель: лишить людей политической субъектности.

Наконец, самым грандиозным способом скрыть политику стало заговаривание советским. Но опыление ностальгией по СССР имело еще один непредсказуемый эффект: эта пропаганда породила «новых советских». Их следует отличать от пассивно ностальгирующих по СССР, активные – назовем их «реаниматоры» – это те, кто требует сегодня отмены капитализма, возвращения СССР и смены экономической модели. И власть теперь вынуждена их корректировать (во время акции «Бессмертный полк» в Альметьевске полицияотобрала у участников плакат с надписью «Мой дед воевал за СССР»).

Выпестованные телевизором и властью, «советские 2.0» из лоялистов превращаются, по сути, в консервативную оппозицию.

Тоталитарная система не предполагает наличия оппонентов. Несогласие при таком режиме автоматически располагает тебя за пределами легитимности, делает тебя врагом.

Российская пропаганда вынуждена формально соблюдать демократические принципы. Это существенная разница – и это создает интересный зазор.

Речь не о том, насколько они (не)убедительны и т.д. Парадокс из парадоксов: сама необходимость убеждать уже превращает тоталитарный винтик в субъекта. В результате то, что было рассчитано на тотализацию сознания, дало обратный эффект – укрепило обывателя в статусе политического субъекта. Ведь к нему обращаются как к личности, обладающей правами, выбором, свободой воли, – невольно растет самоуважение. Субъект расправил плечи.

Затем лоялистская эйфория спала, а политическая субъектность осталась. Таким образом, Кремль на самом деле окончательно рассоветил человека, превратив его в субъекта.

Тотальности больше нет. Ни по одному пункту общественной повестки больше нет «согласия» – даже по поводу того, как отмечать 9 Мая. На фоне якобы растущего единомыслия «тотальность» больше не является нормой. И скрыть это уже невозможно...

Что такое реновация – на общественном уровне, помимо ее экономических аспектов? Это просто желание поступить с людьми как с объектами, с теми же винтиками (переместить туда-сюда пару миллионов людей); а люди, протестуя, превращаются в субъектов. Московской власти удалось за две недели политизировать московского обывателя, бюджетника, самого консервативного из всех.

Недавний обыск в Гоголь-центре неожиданно вызывает сопротивление даже у умеренных лоялистов – Миронова, Хаматовой, Бондарчука. Политизация – это осознание людьми своих интересов. Культурная элита ощущает происходящее сегодня как личную угрозу для каждого. Возникает солидарность на основе защиты групповых, цеховых и личных интересов.

Официальные демократические институты превращены в формальность, но политика существует, как уже было сказано, в зазорах и трещинах. Деполитизация очередной щели тут же порождает всплеск политической активности в другом месте.

Политизацию в России усиливает еще и очередная политизация Европы, Америки – или, как у нас принято говорить, Запада, – чему отчасти мы сами стали виной. Давно уже банальность, что границы между правыми и левыми политическими программами в Европе размыты, лет десять, как «все заимствуют у всех»; но тут вмешались мы. Из-за нашего заигрывания с правыми политическое противостояние в Европе трансформировалось в этическое. Активизация правых популистов и их поддержка Кремлем – явная и неявная – как бы вернула политику в Европе на базовый, ценностный уровень, заставила вспомнить об основах.

Таким образом, мы сами перевели европейский политический конфликт в универсальный – между архаикой и модерном. Почти все европейские выборы теперь – это буквально голосование «за добро или зло», за будущее или прошлое. Политика морализовалась, этический выбор совпадает с политическим. Политика тем самым очеловечивается, так же, кстати, как и за счет соцсетей. Политические решения принимаются в твиттере. Политика становится человеческим делом – как никогда, вероятно, еще в истории...

Что власть будет продавать в качестве символической интриги, бонуса на выборах? Одним из вариантов может стать та самая политизация. Избирателю будет предложена в качестве бонуса его политическая субъектность. Теперь вы голосуете не в качестве винтиков, а в качестве полноценных субъектов истории – в ситуации геополитического противостояния с Западом.

Политизация в обмен на референдум о доверии. Власть использует, как в дзюдо, силу противника. Повысить явку невозможно без политизации? Избирателю продают его политическую субъектность. Ставка будет сделана не на пассивность, а на активность – конечно, контролируемую. Но мы уже убедились, что, когда речь заходит о ценностях, – а политика и есть ценность, – они быстро выходят из-под контроля.

Советского «человека массы» уже нет, он распался на миллионы субъектов по интересам – теперь наконец и политическим, что бы он ни подразумевал под этим словом. Власть сделала это сама, вопреки своему желанию, а может быть, в силу самой ее нынешней природы. Мы имеем дело с политическими субъектами – а это уже совсем другая страна, совсем другие люди. Политизация России неизбежна. И именно это и будет иметь принципиальное, определяющее значение в ближайшем историческом будущем.

Полная версия материала - здесь