Интеллигенция и парафин

Удручающее впечатление производят не бегающие по киевской сцене «Евровидения» с голой задницей украинские журналисты в куртках с австралийским флагом и не дикий запретительный список президента Порошенко от 15 мая ( “Вконтакте», «Одноклассники”, сервисы Mail.ru и “Яндекса», софтверные продукты ABBYY и “1С”, корпорации “Парус”, ООО “Софтлайн Групп”, концерна “Созвездие», телеканалы “РЕН ТВ”, “НТВ ПЛЮС”, РБК, ТНТ, “Звезда”, телеканал Life, “Наше радио» и ещё 468 российских компании и 1228 физических лиц), а сублимированные дефекты мышления, подлежащие всему этому варварству.

Сразу хочу сказать, что ничего специфически украинского в этой дикости нет (равно, как нет ничего специфического русского в не менее диких запретительных списках Роскомнадзора). Не при делах и соблазн списать всё на Homo Soveticus, сублимирующего в XXI веке свой ресентимент в форме автопсихоафтии (да простится мне моё очередное словотворчество: αυτοψυχοαφτιά от греческих αυτό – само, ψύχω – замораживать и αφτιά – уши).

Всё гораздо запущеннее, вернее – глубже. Разгадка кроется в человеческом дефекте – универсальном, вненациональном и вневременном. Дефекте под названием провинциализм.

10 лет тому назад я очень подробно проанализировал в одной из своих «Голубятен» феномен провинциализма именно в его универсальном, наднациональном контексте, поэтому не вижу нужды повторяться и просто процитирую самого себя.

Intelligentsia и парафин

(впервые опубликована в декабре 2008 года в журнале «Компьютерра»)

Культур-джем первой в этом сезоне «Голубятни» из Индии хотелось бы посвятить человеческим нравам. По неведомой причине в прошлом году от моего ироничного взгляда ускользнул разительный водораздел, пролегающий между местными жителями и бледнолицыми туристами в Ришикеше. Водораздел этот, безусловно, присутствовал всегда, но раньше я его как-то не замечал. А может – подсознательно не хотел замечать. Как бы там ни было: весь бледнолицый десант на святых берегах Ганга объединяет повально навязчивое увлечение внешней атрибутикой.

Стоит заприметить на дальнем конце моста Рам Джхула йогина вопиюще экстравагантного вида (три горизонтальных полосы на лбу, умощённая пеплом копна заплетённых в мелкие косички волос, изношенная, разорванная там-сям роба до пола), как можно сразу же заключать пари: «Пиндос!» На крайняк – израильтянин, свинтившийся с катушек швед или русский фанат, поплывший на шиваизме.

Дело не только в том, что напуганные возрастающей лавиной туристов аутентичные баба, садху, свами и вайраги подались из традиционных центров паломничества (Ришикеш, Харидвар, Дехрадун) в окружающие леса на дальних подступах к Гималайским горам. Дело в том, что у аутентичных адептов духовной практики третий глаз открывается в сердце, а не в форме бинду, намалеванной яркой краской на лбу. Невыносимое по безвкусице подражательство, примитивное копирование внешних форм – фирменный знак бледнолицых искателей индуистской духовности.

Здесь, в Индии подобная евро-американская показуха смотрится особо омерзительно, поскольку идёт рука об руку с фальшивым пауперизмом, доставшимся, надо так понимать, в наследство от движения хиппи. Я имею ввиду демонстративную внешнюю бедность, дополненную ханжеской долларовой котлетой в заднем кармане шальвар. Бледнолицый десант в Ришикеше одевается нарочито убого, обшарпано, обтрёпано, местечково и безвкусно. При этом тратит за один заход в ювелирную лавку полугодовой доход местного жителя.

Индусы одеваются бедно не из-за особой тяги к духовности, а потому что они бедные. При малейшей возможности заработать лишнюю тысячу рупий, они тут же тратят её на украшения – ожерелья и кольца для женщин, браслеты и перстни для мужчин. Индусы самозабвенно любят красоту и все, что с ней связано: украшения, драгоценные камни, роскошные наряды. Красота и богатство – это прямые знаки божественной благодати, благоволения свыше. Родиться в богатой семье, родиться брамином, князем, правителем, министром, прославленным музыкантом – это особый кармический дар, который следует ценить и использовать по назначению. Бедность – это отметина плохой кармы прошлых жизней.

И в такой вот более чем прозрачной и светлой ноосфере бродят обшарпанные, замызганные бледнолицые идиоты, бравирующие своей обшарпанностью и замызганностью. Бродят, не замечая недоуменных взглядов аборигенов. Аборигены прекрасно знают, что бледнолицые – люди богатые (иначе, как бы они долетели на дорогом самолёте за тридевять земель?), а потому искренне недоумевают – отчего тогда богатые дурачатся? Комплекс Грушницкого явно не входит в обойму индийских национальных странностей.

Рука об руку с демонстрационным пауперизмом посланников западной цивилизации идёт гомерический провинциализм. Не далее, как минувшим летом я был на премьере очень видного молдавского режиссёра. Смотрел последнюю картину этого режиссёра и отказывался верить глазам: «Человек учился в легендарном ВГИКе, лауреат не одной международной премии, снял с добрую дюжину фильмов, прожил на земле почти шесть десятков лет, но так, бедолага, и не сумел преодолеть врождённого провинциализма».

Как это возможно? Казалось бы: самому не дано понять – ну так оглянись вокруг! Даром, что учился в лучшей кинематографической школе мира. Выпускники ВГИКа к диплому приходят по меньшей мере с сотней-другой просмотренных и разобранных по косточкам шедевров мировой кинематографии.

Не можешь найти самостоятельно художественное решение, выработать самостоятельных взгляд на окружающий мир – копируй, черт побери! Кино – в очень большой степени ремесло, а не искусство. В том плане, что даже рядовой, но грамотный режиссёр в состоянии снять добротную картину: с правильно поставленной камерой, с безупречным монтажом, с вызывающей доверие актёрской игрой.

Ничего этого в последнем фильме видного молдавского режиссёра даже не ночевало. Вместо добротного кино – беспробудный провинциализм. Когда я с максимальной вежливостью, дабы не оскорбить национальные чувства, поделился впечатлениями от фильма местного мэтра со студентами кинематографического факультета кишинёвской Академии искусств, меня испепелили презрением: «Великолепное кино! Глубокое, оригинальное, прочувствованное! Какой к черту провинциализм?! И вообще – что это за понятие такое: провинциализм?».

Понятие, между тем, не только широко распространённое, но и предельно прозрачное. Даю собственное определение: «Провинциализм в самом универсальном смысле слова (то есть – в бытовом поведении, в искусстве, в художественном мышлении, в образе жизни, в реакциях на окружающий мир) – это неизбывное желание кричать каждым миллиметром естества о собственной необычности, неординарности, особенности и исключительности». И далее – у провинциализма три верных спутника: колоссальный комплекс неполноценности, зависть и вторичность.

Признаки провинциализма вовсе не отрицают проявления неполноценности, зависти и вторичности в поведении и творчестве людей не провинциальных: иногда самые крутые «столичные штучки» дают по своей убогости десять очков форы любому маргинальному деятелю. Тем не менее, приведённые выше характеристики, не претендуя на уникальность и исключительность, являются обязательными условиями именно провинциального паттерна.

В помянутой картине молдавского режиссёра уши провинциализма торчали изо всех щелей: в многозначительных картинных позах героев, их манере вычурно одеваться, неадекватно реагировать на банальные раздражители. Вычурно, а потому – провинциально, выглядел рваный монтаж фильма, дергающаяся в неуместном пароксизме камера, брошенные ни к селу, ни к городу кретинические реплики, единственное назначение которых – подчеркнуть оригинальность персонажа.

В Ришикеше, в декабре 2008 года с удивлением и печалью обнаружил, что провинциализм отнюдь не является эксклюзивом малых наций (с последними как раз все понятно: комплекс младшего брата неизбежно вызывает к жизни подражательство и тотальный нигилизм – ещё одно, кстати, фирменное отличие провинциального мышления, и в этом смысле Рахметов – самый провинциальный герой русской литературы), а служит визитной карточкой гадости под названием intelligentsia без оглядки на национальную и расовую принадлежность.

Крестьянин, синий воротник, пролетарий, гопник и прочий white trash не могут быть провинциальными по определению, поскольку лишены априори всяческой рефлексии. Перечисленные выше simple men, простые (невежественные) люди – это трава жизни, биологическая масса, генетически усвоившая главную парадигму своего явления на свет божий: зарабатывать деньги, покупать ненужные вещи, трахаться и плодить детей. Больше ничего. Никаких иных претензий, никакой рефлексии, ни малейшего сомнения – и в это подлинное счастье народного стада.

Провинциализм появляется на свет там, где простой человек перестаёт ощущать себя простым человеком и ему хочется чего-то большего. Он покидает родную деревню, отправляется в город, получает высшее хреновое образование и примыкает к рядам intelligentsia первого поколения – именно в этих рядах и зацветает пышным цветом гнилушка провинциализма.

Бледнолицый десант в Ришикеше – это сукровица европейской и американской intelligentsia. Нормальные пиндосы и россиянцы сидят дома и сводят концы с концами: утром – к станку или в офис, вечером – банка пива и футбол по телевизору, на выходные – перепихон или паб с камарадами, тянущими общую лямку бессмысленной жизни. В Ришикеше бледнолицых белков нет. Здесь те, кому не сидится спокойно в родном Амстердаме и Питтсбурге, кому не ходится в охотку в лютеранские храмы и синагоги. В Ришикеше intelligentsia: ищущие смысл жизни бездельники.

Когда смысл жизни не получается отыскать в демонстративных атрибутах одежды, сандалий, бинду, утренних занятий йогой и пепельных волос, intelligentsia в отчаянии хватается за последнюю соломинку: вчера наблюдал как обкуренный и обдолбанный в стельку россиянец растафарской наружности во все горло матерился на англо-нижегородском суржике, усвоенном на стыке школьного двора и заводской окраины родного Мухож@пска. Россиянец почти двухметрового роста чудовищно крыл матом продавца, щуплого индусика, за то, что последний, видите ли, не так на него посмотрел («Какого х… ты на меня вылупился?!»). Мухож@пский растафар визжал так, что было слышно за милю вокруг, а местные жители в ужасе метались в поисках телефона, пытаясь вызвать полицию. Говорили потом, что ничего подобного не наблюдалось в Таповане (пригороде Ришикеша) доброе десятилетие.

Подводя итоги первых впечатлений от новой зимовки в Индии: мозги нации как никогда на высоте и зажигают не по-детски! Надо ж было сбежать на край света от невыносимой intelligentsia, чтобы ткнуться в неё носом в месте, где святая река рождается из хрустальных гор! Как тут не подивиться собственной интуиции: за два месяца до приезда по какому-то неведомому наитию с головой погрузился в изучение хинди! Волшебная вязь деванагари мне уже снится по ночам – но какое, однако ж, наслаждение! А все для того, чтобы прекратить, наконец, общение на осточертевшей английской мове со шведско-американской intelligentsia и переключиться на разговор с местными аборигенами на языке, органичном для этих волшебных мест.