Зачем нужна правда о потерях в Великой Отечественной войне?

Почему накрутка миллионов – это «попытка восстановить историческую справедливость» и «отыскать правду»? А слово о том, что количество жертв преувеличивалось и не все жертвы безвинны, – это «оправдание крови» и «танцы на костях»?

Всем известна набившая оскомину фраза про ложь, наглую ложь и статистику. А все потому, что цифры – оружие спекуляции. В последнее время целые спекулятивные фронты развернулись по двум основным историческим направлениям: потери Советского Союза в Великой Отечественной войне и количество жертв репрессий.

Мертвые не отвечают. В пропагандистских бухгалтериях их суммируют, прибавляют и пасуют, руководствуясь исключительно благими намерениями. С одной стороны, большие цифры поражают воображение, а с другой – внушают комплекс вины и неполноценности, форматируют историю.

Так, чем дальше от события, тем больше росли оценки потерь СССР в Великой Отечественной войне.

Во времена Союза общество практически свыклось с гигантской цифрой – 20 миллионов. Но дальше объяснили, что все кругом было неправдой и большевики скрывали реальные потери. Определенный консенсус был достигнут 27 миллионами, о которых сказал в свое время Горбачев, но с уточнением, что это далеко не окончательный вердикт.

Буквально недавно, будто из рукава фокусника вытащили новую цифру потерь – 42 миллиона. Стратегия на увеличение якобы должна заслуживать доверие. Логика проста: раньше скрывали правду, и вот она постепенно просачивается.

Эту «уточненную» цифру в интервью«Новой газете» комментировал «историк» Борис Соколов. Надо полагать, что это тоже промежуточный итог, дальше будет больше, а значит «правдивее».

Для чего это делается? Чтобы показать масштабы трагедии? Едва ли, ведь и советский консенсус в виде 20 миллионов – это запредельная цифра.

Ответ напрашивается простой: нужна иллюстрация для идеологических клише о Великой войне. Таких, как тезис о безграмотном руководстве, приведшем к огромным жертвам и утверждению, что победили, закидав трупами, то есть не умением, а выкладывали дорогу к победе телами своих граждан.

Помните эпизод из фильма Никиты Михалкова, где красноармейцы идут в атаку с березовыми кольями? Вот как-то так. 

Преступный режим, мало чем отличимый от гитлеровского, не считается с жизнями людей, они для него – винтики или летящие в разные стороны щепки – это основной постулат, через призму которого нам стали рассказывать историю Великой Отечественной.

В истерике доходили и до того, что победителей называли «сталинскими рабами».

Екатеринбургский историк Сергей Беляков опубликовал в журнале «Новый мир» (2017, № 2) совершенно неангажированное и блестящее исследование«Военная тайна» с подзаголовком «Можно ли подсчитать потери Советского Союза в Великой Отечественной войне?»

В свое время председатель «Мемориала» Арсений Рогинский выступил с докладом«о молчании историка». Он говорил о выборе, который лично ему однажды необходимо было сделать.

С одной стороны – устоявшееся мнение об огромных цифрах «советского террора», где счет идет на многие десятки миллионов. А с другой – собственные подсчеты, основанные на объективных данных: «с 1921 по 1987 год органами безопасности было арестовано 7 миллионов 100 тысяч человек».

И как быть с этими объективными данными, когда идет общий эмоциональный вектор стратегии на гиперболизацию? Правильно, не идти против течения и дальше продолжать свою деятельность по обличению «советского террора».

Такой вот консенсус с общественным мнением.

Почему так? Почему мы смотрим на историю с позиций классицистической расстановки «плохой–хороший» и если ставим клеймо, то от него ни шагу назад? Почему накрутка миллионов – это «попытка восстановить историческую справедливость» и «отыскать правду»? А слово о том, что количество жертв преувеличивалось и не все жертвы были безвинны, – это «оправдание крови», это ад и «танцы на костях»?

Или образы тотальной мясорубки, вызванной паранойей, установившиеся в нашей голове, становятся догмами, от которых мы не может отступить и о которых невозможно критически помыслить?

Пример таких исследователей, как Сергей Беляков, показывает, что есть альтернатива исследовательской нечистоплотности, ангажированности и конформизму. Он не подгоняет под нужный результат, не прописывает удобную версию, а через вопросы подходит к нашей правде. Теперь необходимо, чтобы эта правда стала достоянием общества.