Потерянный рай. Почему вам никогда не дождаться ипотеки под 3%?

Ваши сверстники в Лондоне или Праге будут получать ипотеку под 1,5%, а вы нет?

Они кредитуют свой бизнес под 3%, а вы никогда и ни при каких условиях? Почему это так? Потому что в России очень мелкая финансовая машина. Когда-то доля нашей экономики в мировом ВВП была 2,8% (2013).

А вот в глобальных финансах – 1–1,5%. Сейчас еще ниже. Это очень мелкое, жмущееся к обочине существо, находящееся среди крупнейших финансовых трактов – США, ЕС, Японии, Китая. По насыщенности деньгами мы занимаем 69-е место в мире (M2 / ВВП, 2014). По доступности кредитов – 60–70-е.

По насыщенности акциями – в семь раз ниже, чем США, в три раза ниже, чем Китай. Это хронический больной. Двузначный процент? Уже 25 лет мы не можем от него избавиться. Уже триллионы, наверное, выплаченные как субсидии по процентам. Инфляция? Почти 25 лет двузначной инфляции. Налоги? Налоговое бремя (налоги + квазиналоги), как в развитых странах Европейского союза, ближе к 40% ВВП.

Но мы ведь не они, с такой налоговой нагрузкой быстро не растут. Хотя бы 30–32%. Валютный курс рубля? Четыре взрывных девальвации за 25 лет, три жестоких финансовых кризиса. Один из самых турбулентных в мире. А сегодня качающийся на десятки процентов – как сорвавшийся груз в трюме, грозящий утопить корабль. Норма инвестиций? Уже почти 20 лет болтается в районе 20%, сегодня – 18,7% (МВФ). Чтобы нормально расти, нужно больше 25%, а лучше – 30–32%.

Вывоз капитала? Постоянный уже 20 лет. Офшоры? 70–80% прямых иностранных инвестиций через офшоры. Четверть века мы слышим разговоры о стабилизации и устаканивании всего и вся в финансах, а в итоге получаем тряпочку, болтающуюся на ветру Финансовые институты? Уже два года подряд количество банков убывает со скоростью 10–15% в год, а страховых компаний, брокеров-дилеров, фондов – 15–20%. Что-то годами не так в нашем финансовом отечестве, подавленном и растерянном. Ненормально, все перекошено и, самое главное, не дает никому нормально расти. Четверть века мы слышим разговоры об инфляции, стабилизации и устаканивании всего и вся в финансах, а в итоге получили тряпочку, болтающуюся на ветру, за которую нельзя ухватиться ни одному нормальному бизнесу, кроме государственного.

Снижайте, чучелки!

Да никогда они не снизят процент! Ваши дети, ваши внуки будут брать под 20%, как ваши родители в 2000 году! А какая роскошная маржа! Средний процент по рублевым депозитам населения сроком до 1 года – 8,4–8,8%, а по кредитам в рублях ему же, населению, сроком до 1 года – 24,2% (Банк России, декабрь 2015).

Это как же можно жить! А почему не снизят? Потому что олигополия. Всего пять банков, из которых четыре – с госучастием – это 54% активов всего банковского сектора. Двадцать банков – 76% активов. Еще пять лет назад этих сверхконцентраций не было. В 2010 году первые пять банков – 48% активов банковского сектора, в 2000-м – 41%. И тогда нам казалось, что это очень много. А почему нас ждет роскошная, пышная инфляция на все времена? Почему она при малейшей возможности будет стремиться вернуться к двузначной? Потому что она прежде всего немонетарная.

Это инфляция цен и тарифов, регулируемых государством. Госсектора со всеми его бебехами – издержками и потерями – которые он всегда стремится покрыть ростом цен. А государства в экономике все больше. И в реальном секторе, и в банках огосударствление, по признанию высших чиновников, не меньше 50–60%. И еще это инфляция падающего рубля. Двадцать пять лет он устроен как падший ангел, то плывя в воздухе, то ныряя прямо к земле.

Что доктор прописал?

«Системный» доктор, смотрящий в суть проблем пациента, сказал бы: «Вам нужно финансовое развитие». А что это такое? Это знаменитое financial development, школа Всемирного банка с середины 1980-х годов (Global Financial Development Reports с 1989 года), десятки международных исследований, доказывающих сильную связь между экономическим ростом, индустриальной зрелостью стран и тем, как их финансовые системы насыщены деньгами, финансовыми инструментами, услугами и институтами. Ссылки можно делать бесконечно.

В российской литературе детально разобрано (в том числе и мной). Финансовым развитием можно управлять как одним из параметров в экономике – до известной степени, конечно. Повышать давление в системе («количественные смягчения» в США, Великобритании, Японии, зоне евро в 2008–2016 годах) или, наоборот, доводить ее до кондрашки безденежьем, неплатежами, векселями и просрочкой, как это было в России в 1996–1998 годах. Финансовое развитие – такая же цель, как «экономическое развитие».

Крупная экономика с мелкой финансовой машиной жить не может. Еще один признанный в мире факт – технологические и финансовые революции едины. Когда все кипит инновациями, одновременно взвивается вверх монетизация, куча активов выводится на финансовые рынки, обуревают мыльные пузыри, финансовые инженеры строчат, как из пулемета, новыми продуктами.

За этим стоит простая вещь – денежный взрыв с его сверхрискованными инвесторами приводит деньги в инновации, туда, где риски зашкаливают. Об этом знаменитая книга Карлоты Перес «Технологические революции и финансовый капитал» (2011).

Резвые и дохлые

Финансовое развитие России – от 69-го до 118-го места в мире по разным индикаторам (World Economic Forum, 2014–2015). А Бразилия? От 17-го до 85-го. А Китай? От 13-го до 63-го. Конечно, все это условные величины. Но все-таки что такое быть зрелым? Для развитой экономики стандартно иметь монетизацию, насыщенность кредитами и капитализацию рынка акций 80–110% ВВП, процент – до 2–3%, инфляцию – до 1–2%, налоги и квазиналоги – 38–44% ВВП, норму накопления – 20–22%, волатильность валютного курса – до 5−10%. Конкуренция вместо сверхконцентрации и огосударствления.

Для нас это была бы мечта. Состояние зрелого, большого, уверенного в себе финансового существа. У нас все в 2−3 раза хуже.

А что, если страна делает «экономическое чудо»? Оно возможно, только если ее финансовая система рвется в бой, находится в экзальтированном состоянии финансового форсажа, подогрева. Юный боец вместо ползающего шестидесятилетнего. Финансы жестко настроены на стимулирование роста и модернизации. Монетизация, кредиты и капитализация рынка акций стремятся к 130−150% ВВП и выше, процент и инфляция – до 3–5%, налоги и квазиналоги – 28–32% ВВП, норма накопления – 29−33% ВВП, валютный курс – осторожно ослаблен.

Бывают еще и более резкие политики. У Китая финансы зашкаливают, монетизация и кредит – под 200% ВВП, налоги – 26% ВВП (мало пенсионных обязательств), норма накопления – 46%. Все на «полный вперед». Перебор. Но если вы десятилетиями в состоянии нервного тика, анорексии и еще кричите, что вы бодры, как никогда, то вы сами знаете, где вы. В российской финансовой системе. Разбор всего этого счастья см. в моей (в соавторстве) книге «Финансовые стратегии модернизации»

Выращивание финансовых машин

После Второй мировой войны пара десятков экономик совершили «экономическое чудо». А вместе с ним – и финансовые чудеса, когда финансовые системы выращивали из года в год, настраивали их на форсаж, на стимулирование роста, делали из них большие существа вместо мелких грызунов.

На огромной статистической базе хорошо видно, как это происходило десятилетиями, когда монетизация, доступность кредита, мощность рынка акций, процент, инфляция – год за годом перемещались от хорошо знакомых нам значений «униженных финансов» к обогащенному звонкому металлу.

Это происходило не только в «новых индустриальных экономиках» Азии, но и в 1950-х – начале 1960-х годов в Европе. Самый яркий пример – Испания, ее первое экономическое чудо. Был ли это только органический рост финансов в меру приращения и модернизации народного хозяйства?

Конечно, нет. Авторы «экономических чудес» год за годом лепили все более объемные финансовые системы, которые подталкивали экономические машины расти все быстрее. Как? Очень просто. Больше инвестиций, кредитов, денег от эмиссий, ниже процент и инфляция. Счастье! Рай для промышленников.

Лимиты финансового развития

Никто, конечно, не собирается стать новым Джоном Ло или Робертом Харли, включать на полную катушку печатный станок или заливать страну деньгами. Финансовые системы требуют неуклонной осторожности, разумности в том, что с ними делают. Грубо говоря, пройти по острию ножа, не свалиться в инфляцию, избежать бегства капитала, падения валютных курсов, мыльных пузырей, приводящих к кризисам. Финансовый инженер, проводящий такую политику, похож, наверное, на канатоходца или на портного, который то здесь убавит, то там подошьет, то перекроит первоначальный замысел, но действует на большом цветном полотне, видя его размеры, общую картину и цель.

Здесь нет ремесла, нет четкой математики (она – подспорье), скорее искусство, в котором еще будет очень важно доверие общества к портному. То, что называется скучными словами «психологические ожидания», поведение финансовой толпы. Наши деньги – кредитные. Их нельзя просто так напечатать и раздать.

Конечно, когда Банк России сегодня кредитует Агентство по страхованию вкладов, чтобы оно смогло покрыть убытки обанкротившихся банков, это чистой воды необеспеченная эмиссия. Эти кредиты – через инфляцию – просто выемка из нашего кармана. Свидетельство неудач и странностей банковского надзора или даже кампанейщины со стороны Банка России. А вот если ЦБР рефинансирует портфели ссуд региональных банков под ссуды малому и среднему бизнесу, это не что иное, как кредитование «в меру роста производства». Классика кредитных денег.

Или если Неглинная, 12 рефинансирует банк из Смоленска под портфель ипотеки молодых заемщиков, то за этим кредитование строительства жилья и смежных отраслей. Таких примеров миллион, их обычно называют «целевая денежная эмиссия», кредитование под рост производства по всей цепочке, от центрального к коммерческим банкам. Могут ли быть здесь пузыри? Излишние деньги? Необеспеченные, мошеннические ссуды? Эффект роста цен в жилье? Коррупция? Да, конечно.

Ну и что теперь, не жить? Кто хотя бы раз побывал в средних и малых российских городах с их замирающей жизнью, обязательно согласится с тем, что в этих болевых точках нужно создавать то, что называется «доступность кредита», «умеренно мягкая кредитная политика». Попросту создавать жизнь. Другое дело, как Центробанку надзирать за банками, каковы требования к заемщикам, как все это не превратить в веселье на час. Рациональный финансовый инженер обязательно справится с этой задачей, понимая не только риски и потери, но и самые важные выгоды – расцвет российских регионов.

Хирургические инструменты

Четверть века прошло с начала «всего и вся». За это время финансовая система деформировалась донельзя, рыночные силы уже не способны ее нормализовать. Банк России будет еще 25 лет выпускать толстенные тома с обещаниями все обуздать в финансах, но никогда с этим не справится.

Еще три-четыре героя – руководителя ЦБ, еще парочка лучших министров финансов в мире – и ничего больше не надо в этой олигополистической, огосударствленной, сверхцентрализованной, полурыночной финансовой среде. Когда амбулаторное лечение уже невозможно, как известно, на помощь приходит скальпель хирурга.

Это нерыночно, это неправильно, но мы дошли уже до такой степени деформаций, когда другое – таблетки и диета – уже не могут помочь. Есть ли аналоги? Сколько угодно. Когда государство вмешивается в процент, в цены, валютный курс, в денежную массу, осуществляя, по сути, операционное вмешательство. Но для чего? Первое – нормализация.

Второе – финансовый форсаж. А затем – третье. Когда больной поднялся на ноги и стал потихоньку ходить – отпуск на свободу, либерализация. Это – международная практика, не теория. Только о каком государстве речь? О том, где все завязло в вертикалях и в риторике? Нет, это «государство развития», «центральный банк развития», «минфин развития», «офис развития». Страна, в которой все подчинено росту, модернизации, качеству и продолжительности жизни. Что еще мы пропускаем? Ответ – экономику развития (development economics).

У этой идеологии десятки лет международных исследований (в ее центре – Всемирный банк), нобелевские лауреаты. Мы не учим и не мыслим в ее структурах, хотя именно в этих полях нужно бы искать ответ на вопрос, что делать с крупнейшей индустриальной экономикой из 146 млн человек, которая за 25 лет плаванья в открытом море стала примитивнее, чем она была в командной системе, и стремительно возвращается к окрикам и командам как к потерянному раю.

Примитивизация

Первая реакция на «экономику роста», на «денежно-промышленную политику» была поразительна. Ее немедленно превратили в что-то очень простое («напечатать деньги», «пустить печатный станок», «деньги для своих», «необеспеченная эмиссия»). СМИ пустили в ход все эти яркие клише, и десятки людей, вполне милых в другое время, стали, как на партийных собраниях, клеймить тех, кто собирается утопить экономику в слезах и бумажной наличности.

Что им сказать? Не торопитесь, пожалуйста. То, что происходило в российских финансах 25 лет, – это школа лузеров. Нас утопили в финансовой политике, которая по форме вроде бы либеральна, а по сути притапливает экономику и ведет ее к нерынку. За 25 лет мы не справились с инфляцией и двузначным процентом. 25 лет вывоза капитала. 25 лет нас морят кровопусканиями и завертыванием в холодные мокрые простыни, приговаривая, что это самые прогрессивные методы лечения. А то, что мы не можем встать на ноги, так это наша собственная вина.

Мы виноваты уж тем, что существуем. У нас нет спроса на деньги. Мы – те, кто ворует, обходит законы, вывозит и валит рубль. Это – основа основ экономической и финансовой политики в России с начала 1990-х. Дайте попробовать что-то другое. Хотя бы попытаться. Сделать последнюю, отчаянную попытку перед тем, как страна уйдет в стагнацию и станет чем-то вроде Венесуэлы или Колумбии. Не занимайтесь черным пиаром.

Стыдно речовок и кличек, которыми вы наделяете все, что существует. Стыдно, когда вы формируете массовые, почти слюнные условные рефлексы на имена, партии и их идеи. Пастернак – враг, Бухарин – вредитель, генетика – лженаука. Это очень стыдно, даже если предметом является такая вроде бы невинная вещь, как финансовая политика.