Письмо одной девушки из Германии подруге в Россию

Отрывок из письма одной девушки из Германии подруге в Россию. Пунктуация, орфография и некоторые обороты немного изменены.

Далее от лица автора:

«Иду, значит, шоппингую, смотрю: на обочине ёжик лежит. Не клубочком, а навзничь, лапками кверху. И мордочка вся в кровище: машиной, наверное, сбило. Тут в пригородах кого только не давят! Ежи, лисы, змеи, иногда даже косули попадаются. Мне чего-то жалко его стало: завернула в газету, принесла домой. Звоню Гельмуту, спрашиваю, что делать? Он мне: отнеси в больницу, там ветеринарное отделение есть…

Несу. Зашла в кабинет. Встречает какой-то Айболит перекачанный: за два метра ростом, из халата две простыни сшить можно: – Вас ист лось? – спрашивает. Вот уж, думаю, точно: лось. И прикинь: забыла, как по-немецки ёж. Потом уже в словаре посмотрела: igel. Представляешь, иголка! Ну, сую ему бедолагу: мол, такое шайсе приключилось, кранкен животина, лечи, давай. Назвался лосем – люби ёжиков…

Так он по жизни Айболит оказался: лицо перекосилось, чуть не плачет: – Бедауэрнсверт, – причитает, – тир! Бедняжка, стало быть. Тампонами протер и укол засандалил (блин, думаю, мало ёжику своих иголок)… И понес в операционную. Подождите, говорит, около часа.

Ну, уходить как-то стремно, жду. Часа через полтора выползает этот лось. Лицо скорбное, как будто у меня тут родственник загибается. И вещает: мол, как хорошо, что вы вовремя принесли бедное существо. Травма-де, очень тяжелая: жить будет, но инвалидом останется. Сейчас, либе фройляйн, его забирать и даже навещать нельзя: ломняк после наркоза.

Я от такой заботы тихо офигеваю.

А тут начинается полный ам энде. Айболит продолжает: – Пару дней пациенту (ёжику!) придется полежать в отделении реанимации (для ёжиков!), а потом сможете его забирать.

У меня, наверное, на лице было написано: «Зачем мне дома ежик-инвалид?!» Он спохватывается: – Но, может быть, это для вас обременительно и чересчур ответственно (ё-мое!).

Тогда вы можете оформить животное в приют (!). Если же все-таки вы решите приютить его, понадобятся некоторые формальности… Понимаю, что ржать нельзя: немец грустный, как на похоронах фюрера.

Гашу улыбку и спрашиваю: – Какие формальности? – Договор об опеке (над ёжиком!), – отвечает, – а также характеристику из магистрата. Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не закатиться: – Характеристику на животное? – спрашиваю. Этот Айболит на полном серьёзе отвечает: – Нет, характеристика в отношении вашей семьи, фройляйн. В документе должны содержаться сведения о том, не обвинялись ли вы или члены вашей семьи в насилии над животными (изо всех сил гоню из головы образ Гельмута, грубо сожительствующего с ёжиком!).

Кроме того, магистрат должен подтвердить, имеете ли вы материальные и жилищные условия, достаточные для опеки над животным (не слишком ли мы бедны для ёжика!). У меня еще сил хватило сказать: мол, я посоветуюсь с близкими, прежде чем пойти на такой ответственный шаг, как усыновление ежика. И спрашиваю:

– Сколько я должна за операцию? Ответ меня додавил: – О, нет, – говорит, – вы ничего не должны. У нас действует федеральная программа по спасению животных, пострадавших от людей. И дальше зацени: – Наоборот, вы получите премию в сумме ста евро за своевременное обращение к нам. Вам отправят деньги почтовым переводом (восемь, девять аут!).

Мы благодарны за вашу доброту. Данке шен, фройляйн, ауфвидерзеен!

В общем, домой шла в полном ауте, смеяться уже сил не было. А потом чего-то грустно стало: вспомнила нашу больничку, когда тетка лежала после инфаркта.

Как куски таскала три раза в день, белье, посуду. Умоляла, чтобы осмотрели и хоть зеленкой помазали. Однако ж, получается, лучше быть ёжиком в Германии, чем человеком – в России…»