Сколково: Остров Утопия в океане неэффективности

На модерации Отложенный Сколково – район Подмосковья, с советских времен знаменитый совхозом, где выращиваются огурцы и шампиньоны, и дачей Леонида Брежнева, стал символом передового развития России. К элитной и дорогой бизнес-школе «Сколково», патронируемой лично президентом Дмитрием Медведевым, чьи первые студенты жили не где-нибудь, а в пятизвездочной гостинице с видом на Кремль «Балчуг», добавился так называемый «инноград» Сколково. Проект, немедленно окрещенный Городом-Солнце, который его создатели предпочитают сравнивать с Кремниевой долиной США, стал витриной политики модернизации, проводимой Дмитрием Медведевым.

Похоже, этому проекту уготовлена судьба так и остаться этой самой витриной – выставочным экспонатом в отсутствие самой выставки. Ведь дело в том, что предъявить в инновационной сфере России нечего. И прежде всего здесь нет дружелюбного инвестиционного климата для вложений в инновации и спроса на наукоемкие технологии российского производства.

Масштабы отставания

Пока, согласно статистике, немногим более 9 процентов российских предприятий внедряют у себя инновации. Для сравнения: в Германии доля предприятий-инноваторов выше в 8 раз. Принципиально новая продукция, производимая российскими компаниями, составляет немногим более 70 миллиардов рублей. Ее показатель в совокупном объеме промышленного производства в 2007 году составлял 0,4 процента. (В Финляндии – 16 процентов.) Доля инновационной продукции в общем объеме продаж в промышленности России – около 5 процентов. Получается, что страна - в числе отстающих: 98, 5 процента патентоспособных инноваций созданы 15 процентами населения мира, и Россия в их число не входит – речь идет в основном о странах ОЭСР. Лишь половина стран мира способна эти инновации применять. Здесь, скорее, Российская Федерация входит в эту половину, особенно на уровне частного потребления – россияне охотно осваивают разные гаджеты, в основном для развлечения. Хотя статистика по пользованию компьютерами и интернетом тоже не слишком впечатляющая – от развитых стран и государств Восточной Европы Россия отстает и здесь. Отставание со временем может только усугубиться, потому что темпы технологического прогресса растут: если раньше смена поколений технологий занимала 10-15 лет, то сейчас, например, в авиации, технологии меняются каждые пять лет. (Источник данных: четыре номера ежеквартального журнала Высшей школы экономики «Форсайт» за 2009 год.)

Внутри России есть вполне объяснимое сопротивление инновационному развитию. С подобного рода явлениями исследователи сталкиваются, когда готовят форсайты и дорожные карты для развивающихся стран. Технологический прогресс убивает старые рынки и делает ненужными компетенции прежнего экономического уклада (параллельно, к сожалению, отмирает все еще востребованная старая инженерная культура, необходимая для обслуживания целых отраслей, где и инновации не внедряются, и происходит физическое обветшание оборудования). За бортом остается множество людей, которые теряют рабочие места и ощущают себя «лузерами», пораженцами. Психологический фактор нельзя недооценивать: люди, жившие в прежнем укладе, естественным образом эмоционально к нему привязаны, будь то оборонное производство в СССР или сахарная промышленность на Ямайке. На скромном острове идут такие же бои за флагманы «отечественного сахаростроения», как и в постсоветской России за отжившие свое отраслевые гиганты. Технологическое развитие укладывается в шумпетерианскую матрицу созидательного разрушения: повышение уровня конкурентоспособности благодаря инновациям одновременно сопровождается выбрасыванием из привычных социальных «луз» существенного числа работников, которые не готовы адаптироваться к переменам и уж тем более заниматься личным «апгрейдом».

Возможно, именно поэтому Дмитрий Медевдев решил развивать инновации в своеобразном «гетто».

Логика догоняющего развития

Россия остается в старой матрице догоняющего развития, известной еще со времен Петра Первого, импортировавшего науку, технологии и носителей знания с Запада. В этой же логике осуществлялась консервативная модернизация Иосифа Сталина, в основе которой, несмотря на автаркичность развития, лежала западная технологическая культура. Вера Никиты Хрущева в магическую силу кукурузы оттуда же. Он же выразил суть догоняющего развития наиболее внятным образом в лозунге «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения». Во времена Леонида Брежнева одним из ярких образцов заимствованной модернизации стал Волжский автомобильный завод, который начали строить в 1966 году по техническому проекту концерна Fiat. В 1970 году с конвейера сошел автомобиль ВАЗ-2101 – почти точная копия модели Fiat-124. Пользователи первых автомобилей рассказывали, что они отличались потрясающим качеством…

И вот очередной приступ модернизации, на этот раз «медведевской», задуманной как исключительно технологической. Не идет речи о ценностной, культурной, политической модернизации, критически необходимых как раз для формирования среды для инвестиций. Ведь, как заметил однажды российский географ и политолог Дмитрий Орешкин, «инновации в неволе не размножаются».

Неудивительно, что, развивая технологическую модернизацию, Дмитрий Медведев и идеолог проекта Владислав Сурков, чиновник администрации, отвечающий в Кремле за внутреннюю политику и имеющий дурную славу автора многочисленных антидемократических инициатив власти, сами того не замечая, опираются на советский опыт. То есть на практику создания закрытых анклавов модернизации, этаких модернизационных вольеров, отгороженных от всей остальной страны, развивающейся отнюдь не модернизационно. Это очередная технократическая утопия, основанная на логике сначала сталинских «шарашек» (заключенные, в сравнительно комфортных условиях решающие важную технологическую проблему), а затем брежневских «наукоградов», примером которых может служить подмосковный город Дубна, один из крупнейших центров исследований в области ядерной физики, где научные сотрудники в советские времена жили в необычайно комфортных условиях.

Пагубная самонадеянность

Сколковский инноград – образец описанной Фридрихом фон Хайеком пагубной самонадеянности государства, которое полагает, что можно одновременно сохранять старую структуру экономики и строить небольшие анклавы экономики новой. При этом твердо зная, какие именно отрасли следует развивать. Между тем, в постиндустриальную эру точно предсказать область технологических прорывов невозможно.

Леонид Гохберг, директор Института статистических исследований и экономики знаний Высшей школы экономики, говорит о еще одном аспекте проблемы. Сколковский инноград – это своего рода остров. Это не часть продуманного единого плана и осмысленной, разделяемой большинством, политики инноваций. «Должны быть системные реформы в сфере науки и инноваций, - рассуждает он, - сначала нужны системные решения, а затем – понимание места таких проектов, как сколковский, в общей системе. Пока же здесь нет той самой дорожной карты». К тому же, инновации не рождаются по приказу сверху – для них нужна соответствующая среда. А среда – это не только и не столько волевые решения больших начальников, но и культура, и свобода, и демократия.

Многие забывают, что помимо Сколково, есть еще один образец попыток строить инновационные острова. Например, Курчатовский институт (бывший Институт ядерной энергии Академии наук СССР), которому одним из последних указов тогдашнего президента Владимира Путина был присвоен статус «национального исследовательского центра». Что, разумеется, означало прежде всего дополнительное финансирование. Такой выбор приоритетов был не в последнюю очередь обусловлен старинными дружескими отношениями Владимира Путина и директора Института Михаила Ковальчука. Необходимо строительство новых институтов в науке, иной институциональной структуры – без этого бессмысленно транжирить бюджетные деньги. «Не в недофинансировании дело, - констатирует Гохберг. - Дополнительные вложения не дают эффекта – настолько неэффективна существующая институциональная структура науки».

Политические преграды

В законе об инновационном центре Сколково прописаны серьезные налоговые льготы: например, нулевые налоги на прибыль, на имущество организаций, нулевой земельный налог. Льготы действуют в течение 10 лет. Некоторые наблюдатели отмечают поразительное сходство налогового режима Сколково с налоговыми преференциями Особых экономических зон (ОЭЗ), которые пока никак не способствовали развитию инноваций и в лучшем случае способны помогать решению прикладных технических задач. Причем ровно по той причине, что общеэкономический климат тормозит инновационную активность. В результате Остров Утопия в океане неэффективности не способен развиваться по задуманному плану.

Есть и еще один аспект проблемы. Как раз тогда, когда закон о Сколково триумфально проходил второе чтение в парламенте, во въездной визе было отказано сопредседателю консультативного совета Сколково Дэвиду Корнбергу, лауреату Нобелевской премии, приглашенному в совет другим нобелевским лауреатом Жоресом Алферовым. Это событие стало зловещим символом: сколько не пытайся развивать инновации, приглашать на президентском уровне в Россию корпорации уровня Cisco Systems, все эти планы разбиваются о гранит твердокаменного политического режима.

И, пожалуй, это главное препятствие для реализации любимого президентского проекта, рискующего остаться утопическим.