Антон Голованов: остров восьмидесятых

Мы так легко включились в обсуждение того, что лучше: «путинская стабильность» или «лихие 90-е», что перестали замечать абсурдность самого противопоставления этих понятий. Оба выражения вводились в общественное обращение как идеологемы, как инструмент манипуляции. Повторяя, что девяностые принесли нам свободу, вы включаетесь в эту игру ровно в той же степени, что и те, кто рассказывает про ужасы девяностых, потому что это разные стороны одной идеологической конструкции.

Если мне не изменяет память, то свобода началась со слов «перестройка» и «ускорение», которые Горбачев произнес на Пленуме ЦК КПСС в апреле 85-го, и с попыток модернизации советской системы. Интерес к русским был именно в восьмидесятых — слово Perestroika стало последним экспортным брендом. Ощущение свободы, кооперация, журнал «Огонек» и программа «Взгляд» — все это из восьмидесятых.

При Горбачеве свобода и закончилась, с цензурой после вильнюсских событий и с созданием ГКЧП.

То, что было дальше, я бы не назвал освобождением. Произошла экономическая катастрофа, в которой мы выживали как могли, и все светлые моменты девяностых были связаны с нашей молодостью, с нашими надеждами и с тем, что ГОСУДАРСТВУ БЫЛО ПРОСТО НЕ ДО НАС — в тот момент делилась собственность СССР. Бывшие комсомольцы создавали фантастические состояния, и им было не до кассовых аппаратов в ларьках и не до нашей половой жизни.

Небритый Парфенов лучше Игоря Кириллова, журнал «ОМ» лучше «Работницы», свобода лучше, чем несвобода, но причем здесь власть? В девяностых мою крестную, федеральную судью, лишили полномочий за то, что она пошла против системы, а мне самому в девяностых жирный военком объяснял, что я подонок, потому что мои ровесники или в Грозном или на кладбище, а я прячусь от Чечни по юрфакам.

То, что случилось в 90-х, — это история предательства. Государство предало своих граждан, отняв все сбережения и отказавшись от целей, которые декларировало десятилетиями. Дети предали своих родителей, объяснив им, что те прожили жизнь зря. Новая власть предала идею демократии, выборов и реформ, и начала бессмысленную войну в Чечне.

Единственной признанной ценностью стали деньги, поэтому осуждать тех, кто стал зарабатывать эти деньги только в нулевых, в отличие от тех, кому повезло еще в девяностых, я бы не стал.

Если посмотреть демографическую статистику на сайте госстата, то можно увидеть интересную картину:

1990 — 147,7

1991 — 148,3

1996 — 148,3

2001 — 146,3

2004 — 144,3

2008 — 142,8

2012 — 143,0

2014 — 143,7

В январе-июле 2015-го число умерших превысило число родившихся на 0,4%. В 17 субъектах Российской Федерации это превышение составило 1,5-1,7 раза.

Путинской стабильности и «материнского капитала» хватило только на то, чтобы притормозить падение и на небольшой отскок, но глобально тренд не меняется.

В подъезде, где я рос, из 15 моих ровесников до сорока не дожили 6. Они умерли В НУЛЕВЫХ. Супружеская пара, семья советских инженеров — потеряли работу, спились и умерли В ДЕВЯНОСТЫХ. Кто-то уехал из страны 2015-м, и неизвестно, что будет дальше. Все они «просто» не смогли приспособиться.

Это объединяет советского инженера 90-х, офисный планктон нулевых и журналистов независимых СМИ из надцатых. Умирали они, что в девяностых, что в нулевых, что сейчас, не от голода, а от того, что почувствовали себя ненужными.

В восьмидесятых мы ходили по несколько раз на фильм «АССА», а сейчас его невозможно смотреть, потому что мы уже знаем, что было после. Думали ли мы, что в 2015-м администратор ресторана с химкой на голове будет зачитывать музыкантам правила поведения артиста на сцене, а менты забирать за серьгу в ухе. Власть по-прежнему осваивает ресурсы, а интеллигенция развлекается кормлением крестьянских детей из соски.

Спасся только Цой, и теперь мы никогда не узнаем: пел бы он на инаугурации тандема вместе с Любэ и Макаревичем или нет.

Глядя на фотографии людей из девяностых, я понимаю, что в фильмах, музыке и книгах того времени мы просто видели свое отражение. И энергия восьмидесятых и девяностых еще в нас. Осталось только вспомнить себя.