Владимир Буковский - В Нью-Йорке с Виктором Топаллером - часть 1,2

ТОПАЛЛЕР. Добрый вечер, дорогие друзья. Ну вот прошла еще одна неделя, и мы с вами снова встречаемся. Сегодня у нас в гостях человек, которого многие из вас очень хорошо знают, а те, кто не знают, наверняка, о нем слышали. В общем, сегодня интриговать я вас долго не буду – у нас в гостях Владимир Буковский. Владимир Константинович, добрый вечер.

БУКОВСКИЙ. Добрый вечер.

ТОПАЛЛЕР. Я очень долго думал, как бы так ну хотя бы в начале передачи не вспомнить четверостишие, с которым вы вошли в историю Советского Союза, я так понимаю, что вас им уже, наверное, замучили – ни один же журналист не упускает, наверное?

БУКОВСКИЙ. Ну, в особенности в России и в Польше. В Польше, между прочим, его перевели очень хорошо, и оно тоже стало частушкой. А здесь, на Западе, по-моему, в Канаде кто-то перевел на английский, я сейчас уже не помню, как это звучит.

ТОПАЛЛЕР. А! То есть вот это уже на многих языках звучит?

БУКОВСКИЙ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Поменяли хулигана

На Луиса Корвалана.

Где найти такую (дальше слово непереводимое),

Чтобы Лёню поменять?

БУКОВСКИЙ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Владимир Константинович, а почему на Корвалана-то, вы сами можете объяснить? Собственно говоря, какое отношение имел Пиночет к правозащитному движению советскому?

БУКОВСКИЙ. Ни Пиночет, ни Корвалан не имели отношения к правозащитному движению. Это все произошло случайно. В 1973 году произошел переворот в Чили, к власти пришел Пиночет и кое-каких коммунистов посадил. Корвалан был в то время генсеком чилийской компартии, и соответственно началась кампания – очень шумная и надоедливая - в восточном блоке за его освобождение. А в это же время на Западе шла кампания, скажем, в мою защиту. Не только в мою, но и многих других. Но и в мою, в том числе. И вот когда это все шло крещендо, и когда все эти крики дошли до совершенно оглушительного уровня, Сахаров предложил произвести обмен. "А что мы, собственно, шумим? – сказал он. – Давайте их обменяем".

ТОПАЛЛЕР. И проклятый тиран Пиночет на это пошел – освободил Корвалана из темницы. Он, кстати, не так уже плохо выглядел после всех этих потрясений.

БУКОВСКИЙ. Он очень хорошо сидел. Он же был в предварительном заключении. Он каждый день виделся с журналистами. А я-то сидел во Владимире... Пиночет сразу сказал: "Да". Советские молчали где-то с полгода. Не знали, что сказать. А потом начались закулисные переговоры через посредничество американцев, потому что у СССР с Чили не было дипломатических отношений после переворота. И в конечном итоге они договорились.

ТОПАЛЛЕР. Ну, это уже был, что называется, венец вашей деятельности в бывшем Советском Союзе, а безобразничать и хулиганить вы начали значительно раньше. Насколько я знаю, вас и из школы-то исключили, по-моему, в шестнадцать или в семнадцать лет?

БУКОВСКИЙ. Меня несколько раз исключали. Но в последний раз – в десятом классе, в семнадцать лет, да.

ТОПАЛЛЕР. За что?

БУКОВСКИЙ. Журнал всего лишь. Ну, времена были такие, знаете? Ну, пошутили мы, собрали какие-то шутки, какие-то сами придумали. Машинописный журнал – одна копия. Сели, собрали всех своих сверстников и почитали. Вполне открыто, никак не подозревая, что мы совершаем идеологическую диверсию. Оказалось вот так. Директора сняли с работы, мне было запрещено учиться в высших учебных заведениях. Решение было такое: "Вы должны повариться в рабочем котле" - вот я никогда не забуду.

ТОПАЛЛЕР. Поварились?

БУКОВСКИЙ. Нет.

ТОПАЛЛЕР. Я знаю, что не поварились, потому что уже в 21 год вас впервые арестовали, так что вам некогда было повариться.

БУКОВСКИЙ. Нет. Некогда.

ТОПАЛЛЕР. А арестовали за что первый раз?

БУКОВСКИЙ. Ну, это был не первый даже раз. Первый раз меня арестовали – мне восемнадцать было. Первый раз арестовали за чтение стихов на площади Маяковского. Был 1960 или 1961 год. Мы организовали чтение запрещенных стихов на площади Маяковского - в основном, тех, кого при Сталине расстреляли или запретили: Мандельштам, Ахматова, Гумилев и так далее.

ТОПАЛЛЕР. А откуда у очень молодого человека вот такая не просто дикая ненависть к советской власти в те годы, но и вот такая совершенно безумная отвага по отношению к режиму? Кто это вас взрастил? Это родители? Это друзья? Это само появилось? Откуда это пришло к вам.

БУКОВСКИЙ. Нет, конечно, само. Видите ли, ненавистью я это не назову, но у меня была биологическая несовместимость с советской властью, вообще с социализмом. Вот сейчас у нас в Европе наступают всякие времена полусоциалистические, и я эту несовместимость чувствую немедленно. Это биологическая несовместимость. А все остальное – ну, если я в шестнадцать лет понял, что я с этой властью жить не могу, не буду, все равно не буду.

ТОПАЛЛЕР. В шестнадцать лет поняли?

БУКОВСКИЙ. Да. Все. Вот после этого ну что мне было терять, собственно говоря? Все равно я с ней жить не буду, так что, по крайней мере, навредить побольше или как-то еще что-то сделать.

ТОПАЛЛЕР. 61-й год – арест. Потом 63-й... Когда вас в психушку упрятали?

БУКОВСКИЙ. В 63-м – первый раз. Потом второй раз – в 65-м. Потом еще три года дали в 67-м. А потом еще 12 лет в 71-м.

ТОПАЛЛЕР. В 71-м году вам дали пять лет тюрьмы и пять лет ссылки, правильно?

БУКОВСКИЙ. Нет. Два года – тюрьмы, пять лет – лагерь и пять лет – ссылки.

ТОПАЛЛЕР. Итого: двенадцать?

БУКОВСКИЙ. Двенадцать.

ТОПАЛЛЕР. Я помню, тогда была статья - вот откуда, собственно, пошло: "Поменяли хулигана...", откуда вы получили это высокое звание хулигана – в "Правде" вышла громадная статья, в которой было написано, что Буковский - хулиган. Уже не ненормальный, уже с ненормальным не получилось.

БУКОВСКИЙ. Не получилось.

ТОПАЛЛЕР. Пришлось признать вменяемым, хотя я понимаю, что тяжело.

БУКОВСКИЙ. И неприятно.

ТОПАЛЛЕР. Уже вы стали хулиганом и загремели на 12 лет?

БУКОВСКИЙ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Отсидеть – не отсидели, потому что вас обменяли.

БУКОВСКИЙ. Обменяли. Половину примерно я отсидел. Половину.

ТОПАЛЛЕР. Дальше что? Кембридж, Англия...

БУКОВСКИЙ. Дальше – обмен. Обмен был, конечно, сенсационный. Советская власть никогда не понимала законов паблисити. Они не только произвели этот совершенно сенсационный обмен, они еще его сделали перед Рождеством за неделю. Вы же как журналист понимаете – это время, когда все журналисты в мире ищут историю с хорошим концом, такую рождественскую историю.

ТОПАЛЛЕР. Что-то такое подать к столу.

БУКОВСКИЙ. Да. И у меня просто месяц, наверное, шли непрерывные интервью нон-стоп. Причем, телевизионные. Месяц я сидел в Цюрихе - обмен был в Швейцарии - и уже ничего больше делать не мог, только интервью давал. А потом начались поездки. Надо было туда поехать, сюда поехать... Ну, у нас были свои задачи - сидели наши друзья, за них надо было хлопотать.

ТОПАЛЛЕР. Владимир Константинович, а похоже хоть немножко на "Мертвый сезон", да? Банионис – с этой стороны... Вообще, как это выглядит? Есть какая-то такая мрачная романтика вот этого высокого обмена?

БУКОВСКИЙ. Нет, с мрачной романтикой обменивали Толю Щаранского. Там вот мост, по которому он идет, вот это все...

ТОПАЛЛЕР. Посмотрели друг на друга искоса и пошли...

БУКОВСКИЙ. Да. Нет, у нас было немножко по-другому, потому что советская сторона в процессе переговоров настаивала на том, что это не обмен, а одновременное освобождение. И поэтому они придумывали очень долго процедуру, которая бы позволила им избежать нашей встречи. И поэтому было так. Оцепили аэродром. Прилетел самолет "Аэрофлота" – спецрейс – пустой, только с нами и с ГБ. И Прилетел "Люфтганза" самолет с Корваланом и его женой. И швейцарцы тут же оцепили войсками, чтобы никто никуда не сходил, что очень расстроило гэбэшников. Со мной летело 12 человек штатских гэбэшников вроде охраны. И когда они увидели эту армию, один из них присвистнул и сказал: "Да-а-а-а, сходили в аэропорт". То есть для них-то была мечта колготки жене купить, а тут они – в тюрьме, а я - на свободе. Вот такое расстройство. И дальше процедура происходила следующим образом. Было три посла со своими машинами на поле. Был советский посол, был американский посол и был чилийский посол. Чилиец забрал Корвалана на борт своей машины, советский забрал меня и мою семью (я был с мамой, с сестрой и с племянником) на борт своей машины. Американец подъехал к чилийской машине и отвез Корвалана на борт аэрофлотовского самолета советского. А потом приехал за нами и отвез нас в аэропорт. Вот они придумали процедуру – как избежать вот ровно той романтики, о которой вы говорите. Глаз в глаз не взглянул. Но я видел Корвалана через окно машины, как он карабкался по трапу на советский самолет. Такой очень маленький, кривоногий человечек. И я про себя подумал: бедняга, ведь он же на самом деле не знает, куда он едет, ему там уютно не будет.

ТОПАЛЛЕР. Ну надо сказать, что он свой век доживает вполне комфортно. Он стал миллионером, живет где-то в предместье...

БУКОВСКИЙ. Да.

ТОПАЛЛЕР. Он жив, по-моему, до сих пор?

БУКОВСКИЙ. Он жив. Он не миллионер. У него произошла удивительная история. Все-таки Чили – это не Советский Союз и не Россия. Все то время, что он сидел в тюрьме, был по обмену в Советском Союзе, а дальше еще был сюжет – ему же сделали пластическую операцию в 83-м году и забросили его на территорию Чили, и там он пускал поезда под откос, потом в 89-м он запросил разрешения у Москвы по секретным каналам приехать назад и опять изменить внешность на прежнюю, потому как Пиночет ушел, и уже нет смысла поезда пускать под откос. И потом он приехал. И вдруг выясняется, что все эти годы ему начислялась зарплата чилийского сенатора – он же был сенатором на момент переворота. И вот зарплата ему накапливалась.

ТОПАЛЛЕР. Деньги платили исправно?

БУКОВСКИЙ. Да. Клали в банк. И вот он приехал и получил довольно серьезную сумму денег - не миллионер, но достаточно обеспеченный человек. Купил домик в предместье Сантьяго и живет.

ТОПАЛЛЕР. Выходит, вы зря его жалели-то? Не так уж ему и плохо было после того, как он улетел. И пожил хорошо, и поезда успел попускать, и зарплата шла.

БУКОВСКИЙ. Да. Но ему было неуютно. Журналисты передавали, что он жалуется в частных разговорах. Выяснилось, что в его квартире, которую ему там дали в Москве, стоит подслушивающее устройство.

ТОПАЛЛЕР. Обидно.

БУКОВСКИЙ. Обидно. Он же свой. Он сидел в тюрьме, кровь мешками проливал, а они...   >>