Когда закроют РПЦ

Вот уже и неделя прошла с того странного дня, когда Управление Федеральной налоговой службы по Москве приняло решение об исключении из Единого государственного реестра юрлиц (ЕГРЮЛ) недействующего юридического лица ЗАО РПЦ. За этой аббревиатурой скрывается не что иное, как Московская патриархия.

Юристы поясняют, что такие «превентивные» исключения из ЕГРЮЛ – не редкость, они применяются, когда все остальные меры воздействия на юрлицо неэффективны, а отчетность вовремя не предоставляется. Так случилось и в этот раз - церковные чиновники не выполнили обычных требований к религиозной организации – не сдали вовремя отчетные документы.

Решения Минюста о ликвидации нет и, скорее всего, не будет, решения суда также нет. Поэтому говорить о «реальности» сценария исключения можно было бы только в том случае, если бы государственным политикам самого высокого уровня вдруг понадобилось как-то ущемить РПЦ. А поскольку этого не наблюдается, значит и угроза липовая, и закрывать никого не будут.

На этом можно было бы и закончить, если бы не повод поразмышлять о двух интересных моментах. Во-первых, о правовом поле для церкви в современной России, которая считается «чисто светским» государством. Все чаще представители РПЦ и некоторые чиновники говорят, что это представление о «светскости» российского государства устарело и не соответствует действительности. Вместо него подразумевается легализация одной из «теократических» моделей. Либо по образцу дореволюционной российской, либо по греческому или грузинскому. В Греции, или, например, в Грузии, существует конституционный конкордат – согласие относительно роли и места православной национальной церкви и ее прерогатив. Нечто подобное существовало или существует еще в ряде европейских стран, например, в Испании, Италии, Ирландии – моноэтнических государствах с католическим прошлым и явным доминированием католицизма в религиозной палитре. Но это рамка культуры, она у нас в чистом виде не заработает – мы прошли точку невозврата.

Логика сакральности – другая: одна империя, одна церковь под Богом. Однако здесь уже видна главная сложность на пути теократической перестройки. Россия, в отличие от всех упомянутых стран, - не моноэтническое и не моноконфессиональное государство. Мало того, что существует вообще путаница со статистикой (сколько же у нас православных, то ли 85%, то ли 3,5, смотря как считать) и Русская православная церковь с XVII в. и поныне пребывает в состоянии расколотом на старо- и новообрядцев. Но есть еще ислам, усиливающийся притоком трудовых мигрантов, есть большие сегменты иных конфессий. Все это делает теократический сценарий малореальным. А коли так, то и претензия на особое положение РПЦ если и может быть принята во внимание, то только в культурном или социальном, но никак не в юридическом смысле.

Утверждение, что РПЦ, реализующая для статистически большой группы населения религиозный институт, не должна проходить регистрационных и учетных процедур в госорганах – это утверждение о наступившей теократии.

Логика правового государства – логика тотальная, она предполагает, что в светском пространстве у каждой религиозной организации существуют свои права и обязанности. И все равны перед законом, несмотря на культурные или другие заслуги.

Но существует проблема избирательной применимости закона в России к организациям и лицам, аффилированным с властью или полезным для политических проектов. Эту проблему стали нередко поднимать в связи с девелоперским бизнесом, с «идейно-важными» стройками и объектами, со спецзаведениями, для которых вводится «упрощенная процедура» госрегистрации со всевозможными поблажками и обходами бюрократических затяжек и контроля. А это значит, что регулятором выступает политика, а не право. И притом такая политика, в которой очень сильны архаические связки: сакральное государство – держатель сакральности, т. е. церковь. И для права тут просто нет места. Но и государство у нас десакрализовано, и церковь уже пережила и модерн и постмодерн, трансформировавшись и приспособившись к существованию в режиме пост-религии. Поэтому архаическая модель и непродуктивна, и выглядит как запаздывающая и тормозящая.

Второй повод для размышления связан уже с правом. Если правовые нормы не имеют тотального смысла, а применяются в качестве, стращательном для нерадивых бухгалтеров, даже в случае с такими институтами, как церковь, это значит, что юридические нормы, запреты и последствия вызываются к жизни и наступают по прихоти чиновников. Отсутствует обобщенное лицо, от имени которого эти нормы применяются и последствия грозят. Вчера, например, бизнесмена Козлова обвиняли по всем статьям и сажали «по полной», а сегодня выяснилось, что «вышла ошибка». Неправильно возбудили, неправильно посадили. Тогда и освободили неправильно, так? Ведь если отсутствует солидарное общественное лицо («мы»), нет пространства правды, то и оправдать по закону нельзя. Огромное государство функционирует с юридической точки зрения в режиме повторяющейся правовой ошибки. Восстановить место права без места правды и без солидарного лица нельзя. Ошибка будет повторяться.

Итак, построить теократию, на которую уповают некоторые недалекие умы, в современных условиях никак нельзя. А это значит, что всем, не исключая РПЦ, надо подавать документы в срок и вовремя регистрироваться. Если не получается – уволить главбуха и главу юридической службы и назначить других. Всего делов-то. А вот с местом права дело сложнее. Нужно его построить на месте сакральной политики, которой придется потесниться. Изобретать и ломать ничего даже не понадобится – в византийском и древнерусском наследии статус права был вполне на своем месте, и пространство права не упразднялось политикой. В поведении Управления и в нашем политическом сознании слеплены две разные локики. Логика сакральности и логика права. Надо бы разлепить.