Виталий Лейбин из Донецка

Когда парень молодой из известной песни вышел в степь донецкую, он эту степь взял да и отменил. Я не сразу осознал масштаб геологического подвига, восставившего посреди голой и плоской равнины подобие искусственных гор (терриконов), искусственных лесов (парков одного из самых зеленых советских городов), искусственных рек и морей — прудов («ставков» по-местному). Даже маленькая речка Кальмиус искусно разлилась в центре, обманывая зрение мнимой судоходностью.

Отчетливо помню только детскую тоску по «настоящему», до сих пор искренне радуюсь простому хвойному лесу, хотя миллионы донецких алых роз и созданных местными селекционерами хризантем меня уже не нервируют. Это сейчас я люблю бравировать грубоватым «та ты шо», а в детстве донецкий суржик казался мне ненастоящим языком.

Если бы вы захотели вдруг понять мою запоздалую ностальгию, я бы предложил вам забраться на один из терриконов, состоящих из слоистой породы, вытащенной с адской глубины поколениями стахановцев. Возможно, нам бы посчастливилось найти отпечатки вымерших растений и насекомых. Я по крайней мере находил даже окаменевший ствол древовидного папоротника.

Затем бы мы пошли купаться в глубокий и прохладный ставок у шахты «Заперевальная» — если бы пробрались через новострой. А по дороге я бы рассказал, как в массовой драке район на район моему однокласснику оторвало руку бутылкой с карбидом, и показал бы, где жил «самый лучший из армян», наш учитель математики Рубен Аркадьевич.

Только потом мы бы поехали «в город», то есть в центр — я-то с окраины. Добравшись меньше чем за полчаса, пили бы пиво на бульваре Пушкина, посмотрели бы сквер кованых скульптур у горсовета (между Артема и Университетской), если бы взяли детей, то зашли бы в недавно открывшийся дельфинарий. Пообедали бы в кафе с открытой верандой, а уже потом прошлись пешком до грандиозного парка им. Ленинского комсомола и, конечно, вместе со всей Европой поразились бы новому чуду света — стадиону «Донбасс-Арена».

Донецк целиком памятник высокому модернизму ХХ века. Начавшись с рабочего поселка, основанного англичанином Джоном Юзом, он назывался Юзовкой.

И это было имя, соответствующее капиталистической промышленной революции. Потом — Сталино, адекватное «большому скачку». Потом нейтральное и регионально-столичное Донецк — времен расцвета советской цивилизации.

«Искусственный» город, город-проект в девяностые рушился быстрее и печальнее любого другого места. Донецк способен жить только в модернизации, но не в естественной истории

Дома у моих родителей пили и играли в шахматы советские люди множества наций. «Клянусь хлебом, здесь стояла ладья!» — это кавказская горячность пробивалась сквозь инженерное образование. «Не клянись!» — это еврейская традиция каким-то образом оживала, несмотря на габитус стиляги и беспартийного большевика.

«Искусственный» город, город-проект в девяностые рушился быстрее и печальнее любого другого места. Донецк способен жить только в модернизации, но не в естественной истории. Сегодня окраины все еще унылы и дики. Но новой вокзал, аэропорт, гостиницы, построенные к чемпионату Европы, покрашенные фасады сталинского барокко в центре наконец-то возвращают город к некоей норме.

 Антиподом Донецка считается Львов, архитектуре которого даже разруха была как-то к лицу. Древние здания и ветшают достойно — отсюда ореол культурного запада Украины. Львовско-киевской интеллигенцией даже была создана ксенофобская антидонецкая мифология: мол, здесь живет «совок», здесь гадят в подъездах, здесь говорят на русском, то есть на «языке попсы и блатняка».

Как в среде антисемитов я еврей, так и в такой атмосфере я донецкий, и этим горжусь. И готов даже гневно отвечать в жанре «чья бы корова мычала». Ваш этот «культурный» Львов во многом состоит из наследников тех, кто въехал в чужие квартиры на место убитых во Вторую мировую поляков и евреев. Они так и не поняли уничтоженную высокую цивилизацию и оказались способны только к националистической ненависти в декорациях европейского Лемберга.

А вот Донецк — это и есть настоящая Европа, памятник ее прометеевскому духу, вертикаль, восставленная посреди голой степи.