Как собственник может гробить свой бизнес

Опыт работы журналистки Ольги Романовой в качестве главного редактора оказался крайне скоротечным. Понадобилось всего несколько месяцев 2007 года, чтобы понять, что казавшееся идеальным место работы для профессионального роста ну никак не годится, а представления о стандартах профессии в российском медиаландшафте могут оказаться очень гибкими.

В интервью Slon.ru Ольга Романова, ныне редактор Forbes, рассказала о том, почему не получается в России дружить с людьми противоположных взглядов, чем хорош брянский ФАС и почему выставлять СМИ на панель не нужно.

Леонтьев,однако

- Как случилось, что вы стали главным редактором?

- Сейчас вспомню. Я стала журналистом, а потом редактором, телеведущей, а потом главным редактором благодаря только одному человеку - Мишке Леонтьеву, с которым мы знакомы с 91 года и к которому, естественно, отношение менялось. Мы понимали друг друга и дружили года до 99-го. Тогда мы разошлись: я ушла на Ren-TV, а он - к Березовскому, на «Первый канал» (тогда еще ОРТ - Slon.ru). Мы уже принципиально ругались, но мне казалось («я тогда моложе, я лучше, кажется, была»), что идеологические разногласия и расхождения в том, что тебе кажется черным или белым, не должны сказываться на отношениях людей, когда они дружат и когда у них много общего прошлого и настоящего. Я, конечно, была дурой наивной - думала, что это возможно.

- Вы говорите, что Леонтьев привел вас в журналистику. Как это происходило?

- Не то чтобы привел - привелась я туда сама. Мы с ним встретились впервые, когда я как корреспондент (конечно, внештатный) журнала Institutional Investor пошла брать у него интервью, году в 90-м. Тогда я понимала, что разговариваю с рупором либералов и ярчайшим публицистом эпохи. Я была потрясена его масштабом, размахом, смелостью и образностью его языка. Я вырезала его заметки и клеила в свой девичий альбом - собрание подшивок того, что мне было интересно. Ни компьютеров, ни интернетов тогда ведь не было - шел разгар средневековья.

Миша был для меня примером, человеком для тщательного изучения, на которого я хотела быть похожей. Это была несбыточная мечта: достичь такого масштаба, такого уровня, такой яркости, смелости, а уж такого умища никогда мне было не добыть. Тем более, что рядом с ним были Лев Бруни, Татьяна Кошкарева, Рустам Нарзикулов, Павел Фельгенгауэр - ну, очуметь! А Татьяна Малкина, звезда 91 года, которая была для меня Жанной д\'Арк, вставшей и сказавшей в лицо ГКЧП: «Скажите, пожалуйста, осознаете ли вы, что совершили государственный переворот?»... Бог мой, сколько в этой хрупкой девушке отваги и уже готового профессионализма! М-да.

Конечно, все эти люди сыграли в моей жизни колоссальную роль. Я очень внимательно смотрела, что они делают и как, внимательно читала все, что они пишут. И мне хотелось когда-нибудь достичь их уровня. Но больше всех я тянулась к Мише. При этом никогда у меня не было к нему влечения как к представителю противоположного пола - впрочем, как и у него ко мне. А может, брачные периоды не совпали.

- Я только хотела спросить вас об этом, не было ли это любовью.

- Нет. Зато есть медицинский факт: то, что в меня вложил Леонтьев, до сих пор составляет довольно значительную часть моего интеллектуального багажа. Я просто прошу младшее поколение не судить: те, кто не помнит Леонтьева 15-летней давности, его вообще не знает. Сейчас Миша - человек, противоположный самому себе во всем. Так бывает, наверное, хотя второго такого случая припомнить не могу. Отчасти Чубайс сейчас противоположен [cебе], но даже близко не до такой степени.

- Разве не могли у человека поменяться взгляды? Может, он действительно разочаровался во всем? В политике демократов так называемых? Или, может, увидел другую Америку - не такую, какой она представлялась?

- Да чего вы к Мише прицепились? Мы уже воздали ему должное. Ок. У него поменялось отношение ко многим коллегам, к начальству как к таковому (не только к телевизионному, а вообще, к начальству). Я не психоаналитик, но думаю, многое связано с его воцерковлением. Мне кажется, что из всех апостолов он выбрал Павла, который, единственный из апостолов, в своем «Письме к римлянам» говорил, что вся власть - от Бога. Причем, [для Леонтьева] как власть верховная, в государстве, так и в его канцелярии, или на отдельно взятом телеканале, или власть одного мелкого собственника-издателя по имени Родионов, - вся святая. Ее не надо пытаться переубедить, она - априори лучше, чище, умнее и святее нас. Начальство есть начальство. Вот от Леонтьева я этого никак не ожидала, мне казалась, вся его предыдущая жизнь - о другом, а тут - сюрприз-сюрприз.

Калашный ряд журналистики

- Вы считали, что идеологически можно быть по разные стороны, но оставаться друзьями. Как вы поняли, что ошибались? Почему нельзя?

- Я поняла это с наступлением других времен в России. Это в Америке можно быть республиканцем и жить рядом или вместе с демократом. Во Франции можно быть социалистом и дружить с правым консерватором. Или можно быть геем и дружить с мэром столицы. Все это почему-то не у нас. При полном отсутствии идеологии мы готовы горло перегрызть любому, у кого сережка не в том ухе, не говоря уже о святом, типа Путина.

С наступлением новых времен стало понятно, что есть святая инквизиция в лице стихийных последователей апостола Павла, а все остальные - еретики, причем без жалости и без сомнений, достойные костра. И довольно странно еретику, достойному костра, дружить с инквизицией. Она, инквизиция, вчера жарила котлетку из твоей подруги, а завтра собирается пустить на шашлык твоего учителя. Мне кажется, дружить, имея идеологические разногласия, можно в обществе, в котором за твои взгляды не сжигают, в котором твой оппонент не посадит тебя в тюрьму, не сделает из тебя котлетку и не отберет бизнес.

Тем не менее, у нас [с Леонтьевым тогда] все же сохранялись отношения - очень ровные. И, когда он ушел главным редактором в журнал «Профиль», то позвонил и сказал: «Я хочу, чтобы ты была рядом и работала главным редактором Business Week».

До этого я пребывала в странноватой нирване. Это было в начале 2007 года. В 2006-м меня ушли с «Рен ТВ». Я, в основном, занималась «Высшей школой экономики», которой увлечена и сейчас не на шутку. В параллели я была в проекте Ирены Лесневской - запускали журнал The New Times, он только-только проклюнулся, вышел в марте первый номер. И только он вышел, а тут - такое предложение, от которого отказаться я не смогла. Вообще не смогла. Миша сказал: «Давай». Черт возьми, какая хорошая идея, - сказала я, очень хорошо подумав. В одном издательском доме - красные и белые. Романова и Леонтьев. Как минимум, забавно в качестве эксперимента. Вольтерьянство в чистом виде.

И, когда Мишка сказал, что Родионов - хороший и порядочный, мне его слов было вполне достаточно. Я прекрасно знала о репутации Сергея Сергеевича Родионова, прекрасно знала о репутации издательского дома, прекрасно знала о репутации [Евгения] Додолева - мягко говоря, так себе репутация. Все знала, но хорошими щитами казались, с одной стороны - Миша, а с другой - McGraw Hill, американцы, уважаемые лицензиаты. Когда они приходили пристраивать на российский рынок свой BusinessWeek, была ведь огромная история сватовства. Кто только не хотел BusinessWeek Russia издавать, и [основатель ИД Independent Media] Дерк Сауэр хотел. Они почему-то выбрали Родионова. Ну, значит, что-то там было, чего я не разглядела, подумала я.