\"Чертово колесо\" Владимира Высоцкого

Версия, не допущенная к дискуссии на НТВ.

ПОЛЕМИКА, которая возникла вокруг моей заметки «Неужели такой я вам нужен…» высветила две противоположные позиции у спорящих: на одной стороне собрались люди, которые считают Высоцкого «троянским конем» в советском проекте, активно способствовавшим его развалу, на другой – те, кто относит Высоцкого к числу гражданственно-патриотических поэтов, которые посредством своего творчества пытались изменить советское общество в лучшую сторону. И, дескать, не их вина – что эта попытка не удалась.

На последней позиции, кстати, стоит и сегодняшнее официальное высоцковедение. Согласно его выводам, советский проект был обречен на гибель именно по причине своей идеологической зашоренности и нежелания прислушиваться к мнению таких талантливых и радеющих за правду людей, как Высоцкий. Дескать, случись иначе, и история СССР могла бы развиваться совсем по иной траектории – гораздо лучшей.

Эта позиция высоцковедов вполне созвучна идеологии нынешних российских властей, которые используют популяризацию Высоцкого с одной целью – убедить общество в том, что их система гораздо эффективнее советской: если там талант­ливых людей третировали и зажимали, то здесь, наоборот, их всячески поощряют и превозносят.

В итоге личность Высоцкого помогает нынешним высоцковедам и российским властям на протяжении вот уже почти двух десятилетий культивировать идею о том, что Советский Союз пал по причине собственного недомыслия, а не в результате целенаправленных действий определенных сил в советском руководстве, которые в своих разрушительных планах опирались на разные слои общества, в том числе и на творческую интеллигенцию, какую и представлял Владимир Высоцкий.

Именно в споре с последней версией и родилась на свет моя книга с достаточно прозрачным названием «Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне», которая является другой (антилиберальной) версией биографии знаменитого барда.
Судя по частоте скачивания этой книги в интернете, она пользуется устойчивым успехом у читателей, поскольку является первой попыткой взглянуть на личность и творчество Высоцкого с неофициальной точки зрения.

О популярности этой книги-версии говорит и тот факт, что ее автора пригласили в популярную телепередачу «НТВшники» в качестве оппонента идеологам высоцковедения (вроде Никиты Высоцкого). А то, что в итоге слова в эфире мне так и не дали, означает, только одно: времена публичного (посредством самого массового средства информации – телевидения) оглашения иных точек зрения на биографию Высоцкого еще не наступили.

По задумке высоцковедов в сознании миллионов россиян бард по-прежнему должен оставаться этаким чудо-богатырем, рвущим глотку за правду в стране, которой эта правда была чужда органически. Но зададимся вопросом: ту ли правду отстаивал Высоцкий?

Во время записи упомянутой передачи «НТВшники» сын барда вновь озвучил расхожую легенду о том, что его отец не принадлежал ни к одному из существовавших в СССР политических течений (а их было два: либералы-западники и державники), находясь таким образом над схваткой. Эта легенда родилась не случайно. Как уже говорилось, либералам выгодно представить дело так, будто Советский Союз пал в силу естественных причин, а не вследствие усилий либерального клана в горбачёвскую перестройку.

Посредством этой легенды либералы преследуют две цели: дабы не запятнать себя позором как горе-реформаторов, разваливших великую советскую империю и сделавших из России сырьевой придаток Запада, и, во-вторых, дабы не давать лишнего козыря своим оппонентам из державного лагеря, которые на протяжении всей долгой полемики с либералами утверждали, что если в основу внешней и внутренней политики будут положены идеи их оппонентов, то страна падет, на радость, господам капиталистам.

Кто-то вправе спросить: почему либералам невыгодно открыто объявить себя победителями, сделавшими «благое» дело – развалившими «империю зла»? Ответ прост: большая часть населения нынешней России считает развал СССР катастрофой и никогда не простит либералам их предательства. Вот почему они стараются обелить себя и своих кумиров, среди коих особое место занимает все тот же Владимир Высоцкий. Поскольку он никогда не был над схваткой, а находился в самой ее гуще, являя собой одного из самых активных либералов-западников.

Выводя Высоцкого из орбиты холодной войны между либералами и державниками, высоцковеды намеренно упрощают проблему его противостояния с режимом примитивной формулой «тоталитарная власть, свободолюбивый художник». Эта формула их полностью устраивает, поскольку дает возможность не касаться многих щекотливых тем как в истории противостояния либералов и державников, так и в биографии их кумира. А таких тем хватает: Высоцкий и КГБ, Высоцкий и евреи, Высоцкий и Французская компартия и т. д. Либералы-высоцковеды прекрасно отдают себе отчет, что если начать подробно углубляться в эти темы, то на поверхность может всплыть масса нелицеприятных подробностей, которые фактически сведут на нет всю их «науку», которую они пестуют и лелеют вот уже почти три десятка лет.

В ЛИБЕРАЛЬНУЮ интеллигентскую среду Высоцкий угодил, еще будучи подростком, в середине 50-х, когда стал часто бывать в домах таких известных людей, как юрист Борис Утевский, артист Осип Абдулов, писатель Виктор Ардов и другие. Все эти люди относились к либерально-еврейской интеллигенции, к которой Высоцкий имел непосредственное отношение – по отцу он был евреем. Эта прослойка в хрущёвскую оттепель была весьма критически настроена к советскому режиму, пытаясь путем давления на власть вернуть себе те привилегии, которые были отобраны у нее при Сталине. Вращаясь в этом кругу, Высоцкий как губка впитывал в себя их идеи.

Именно в этой среде ему доходчиво и объяснили, что советская система не есть идеал, а скорее даже наоборот. Что на земле есть другая система, западная, и тамошняя демократия гораздо эффективнее советской. И что именно к такой демократии и надо стремиться. Наверняка Высоцкий и сам задумывался об этом, но эти мысли не могли выстроиться в единое целое, поскольку не имели под собой научной основы.

Она появилась у нашего героя только тогда, когда он с головой окунулся в либеральную среду. Именно она, что называется, «вправила ему мозги». Во-первых, подняла его образовательный уровень на приличную высоту (и отправила учиться на актера, хотя до этого он учился на строителя), во-вторых, указала тот путь, по которому отныне будет развиваться его конфликтная натура.

Его обращение к блатной песне тоже целиком и полностью вытекало из этого общения–«блатняк», как отрыжку гулаговской темы, всегда «курировали» либералы (державники популяризировали другой песенный жанр – русскую народную песню). Драматургия блатных песен позволяла Высоцкому ставить в них проблемы социальные, в частности, высвечивать конфликт отдельного индивидума не только со средой, но и со всем социумом (советским, естественно).

Этот конфликт с конца 50-х стал особенно бередить бунтарское нутро Высоцкого. И опять взгляд на этот конфликт у него формировался под влиянием либеральных, а не державных воззрений. Воззрения его прямо вытекали из той среды, где он продолжал находиться, то есть среды по большой части интеллигентско-еврейской, для которой гулаговская тема стала ведущей в ее пикировках с официальной властью.

Отметим, что еще на заре своей песенной карьеры Высоцкий сочинил песню под названием «Сорок девять дней», которую можно смело назвать гражданственно-патриотической: в ней речь шла о подвиге четырех советских моряков, которые волею судьбы оказались на шлюпке в открытом море и продержались там 49 дней, пока к ним не пришла помощь.

Однако эта песня оказалась единственной в своем роде и, по сути, была «проклята» Высоцким с самого начала. Вот как он сам охарактеризовал ее тогда же, выведя недрогнувшей рукой следующее резюме: «Пособие для начинающих и законченных халтурщиков». И далее: «Таким же образом могут быть написаны поэмы о покорителях Арктики, об экспедиции в Антарктиде, о жилищном строительстве и о борьбе против колониализма. Надо только взять фамилии и иногда читать газеты».

Таким образом, уже тогда Высоцкий выразил свое главное творческое кредо – никаких сделок с официозом. Отметим, что кредо это родилось на фоне поистине грандиозных свершений, которые тогда происходили в СССР и которые многих сверстников нашего героя вполне искренне завораживали. Например, в тех же газетах и журналах публиковались весьма простенькие стихи непрофессиональных молодых поэтов, которые славили многие тогдашние начинания: целину, освоение космоса, борьбу с преступностью и т.д., и т.п. Однако Высоцкий этого энтузиазма оказался практически начисто лишен, о чем наглядно свидетельствует история с песней «Сорок девять дней». Зато блатная тема захватила его, что называется, с головой. Это была первая ступенька на его пути к той славе, которая обратит на него внимание сначала отечественных либералов, а следом и западных идеологов.

БЫЛА еще одна причина, из-за которой Высоцкий избрал стезю социального и политического бунтаря – особенности его организма. Судя по всему, у него была так называемая «недостаточно эффективная регуляция настроения». Что это такое? Вот как описывает данное явление один из сторонников этой теории руководитель Наркологического центра Яков Маршак:

«У человека возможна вся шкала уровней удовлетворенности – от адских мучений до райского блаженства. Обычно мы этого не замечаем и живем где-то вокруг душевного равновесия. Радуемся хорошему, печалимся от плохого. Существуют центры мозга, активностью которых создается наше настроение. Естественно, что существует и регуляция деятельности этих центров. Оказывается, что некоторая часть людей рождается с недостаточно эффективной регуляцией настроения...

Расовые, этнические различия значительно меньше, чем различия между людьми счастливыми и несчастливыми изнутри. Если вдруг какое-то из звеньев регуляции центров настроения не срабатывает, люди вынуждены искать себе счастье. Это похоже на состояние утопающего человека, который не замечает, что его окружает красивое побережье и т. д. Ему просто надо выплыть и глотнуть воздуха. А есть люди, которые приехали на этот курорт и плавают. Для них важно – не утонуть. То есть не превратиться в несчастного...».

Исходя из этой теории, можно предположить, что Высоцкий изначально родился с синдромом несчастного человека. Отсюда и его постоянная неудовлетворенность окружающим миром – будь то личная жизнь (а он, как известно, находился в постоянном поиске своей второй половины и по-настоящему ее так и не нашел), творческая или социальная. Он был тем самым утопающим, который не замечает красот побережья – тех же преимуществ социализма – и борется всего лишь за глоток воздуха (как пел он сам: «Мы бредим от удушья»); причем так было с Высоцким везде, а не только в советском социуме, что наглядно докажет его будущая зарубежная одиссея. Этот конфликт подстегивал его воображение, являлся мощным допингом для его неординарного таланта.

По словам Маршака: «Те люди, которые рождаются с дефицитом удовлетворенности, способны объединяться в общности и считать допустимым и вполне законным метод обижания чужеродных для себя...»

Судя по всему, такой общностью для Высоцкого стал театр на Таганке, куда он попал в 1964 году. Начиная с его руководителя Юрия Любимова там, видимо, было достаточно много людей с дефицитом удовлетворенности. Объединившись, они с большим энтузиазмом (и талантом) принялись сообща «обижать чужеродных для себя» – более счастливых, чем они, советских людей. И Высоцкий среди таганковцев оказался самым выдающимся несчастливцем.

Это состояние подогревалось также его природной злостью, которая с каждым годом нарастала в силу разных причин: как внутренних (алкоголизм и наркомания), так и внешних (непонимание окружающих). Часто в беседах со своими друзьями с его языка срывалось признание: «Я – злой». А ведь еще совсем недавно в средней школе он являл собой иного человека. Как говорила его матери начальник пионерлагеря НИИхиммаша, где проводил лето юный Высоцкий, Таисия Тюрина: «Он у вас шаловливый, но не злобный».

Однако с годами характер Высоцкого претерпевал существенные изменения. Причем это была не только злость на власть, но, судя по всему, вообще на жизнь как таковую. Даже в его творчестве это нашло свое отражение – во многих песнях он оперирует словом «зло»: «Век свободы не видать из-за злой фортуны...», «И природная моя злость...», «За что мне эта злая, нелепая стезя?..», «Нет, я в обиде на злую судьбу...», «Ядовит и зол, ну словно кобра я...», «Как черный раб, покорный злой
судьбе...» и т. д.

Кстати, злее и агрессивнее становилась в начале 60-х и вся либеральная среда, которая таким образом реагировала на выдающиеся успехи советского строя (вроде полета первого человека в космос). Например, именно тогда на свет появилось диссидентское движение, костяк которого опять же составляли лица еврейского происхождения.

Что касается Высоцкого, то его злость на систему трансформировалась в песни, многие из которых, кстати, утеряны в силу элементарного страха его автора перед возможным наказанием – настолько антисоветскими они были. Вот как об этом вспоминает очевидец тех событий – супруга родственника нашего героя П.Леонидова:
«У Володи было трудное время, когда КГБ ходил за ним буквально по пятам. И он часто скрывался в нашем доме.

Однажды прибежал Паша: «Уничтожай пленки! За Высоцким охотятся!» И все записи, все песни пришлось уничтожить. Бобины были большие, они были раскручены, и мы мотали, мотали тогда с этих бобин... Они писали на стационарном «Днепре», потом прослушивали и что-то исправляли. А дети были маленькие, и я все время ругалась: «Володя, тише! Я тебя выгоню! Я не могу это терпеть: нас арестуют вместе с вами!..»

В течение года было такое тяжелое состояние… В час ночи мы закрывались на кухне, и тут он все высказывал нам. Кроме тех песен, что знает народ, были еще песни и другие. И были черновики, и я ходила собирала, и все это сжигалось, выбрасывалось. Уничтожено столько писем, столько записей... Жили как на пороховой бочке... Приезжал Володя, подвыпивши. Никогда не ел почему-то. Выпивал. Брал гитару и пошло... Они пели про все, и про Советскую власть. Они от этого умирали, наслаждались, я боялась, что кто-то услышит, дрожала...».

КТО-ТО может возразить: дескать, эти антисоветские песни слышали единицы, а большинство знали Высоцкого совсем по другим: например, альпинистским или военным. И это правда. Но есть и другая правда, которая заключается в том, что почти все песни Высоцкого состояли не только из текста, но и из подтекста.

Большинство людей о существовании последнего даже не догадывались (либо расшифровывали его слишком примитивно) и только узкая прослойка людей (единомышленников певца и его оппонентов из державного стана) могли прочитать этот подтекст. Зачем это нужно было Высоцкому?

Судя по всему, цель была одна: с помощью подтекста Высоцкий завоевывал славу в либеральных кругах и одновременно позиционировал себя как либерал перед державниками, а с помощью текс­та он очаровывал всех остальных – то бишь рядовых советских граждан. Подоб­ный обман вполне типичен для людей, избравших своей профессией лицедейство.

Во второй половине 60-х подтекстовых песен у Высоцкого появляется все больше и больше. В основном это шуточные произведения, которые приносят Высоцкому особую славу у слушателей. Например, в фантастической песне «В далеком созвездии Тау-Кита» есть строчки: «...Наизусть читаем Пушкина, а кругом – космическая тьма».

Рядовой слушатель пропустит ее мимо ушей, а знающий поймет: советскую систему охватила космическая тьма, хотя она и пыжится перед всем миром, что читает наизусть Пушкина (советские СМИ часто отмечали, что СССР – самая читающая страна).

В песне про шпиона Джона Ланкастера Пека язвительно высмеивалась советская действительность, все то, «что любит, чем гордится наш совейский коллектив». А в песне «Голосуйте, в урны суйте» Высоцкий открыто декларирует «Я не разделяю ваш устав». Из этой же «оперы» и вывод, сделанный им в песне «Она на двор…»: «И если б наша власть была для нас для всех понятная, то счастие б она нашла, – а нынче жизнь – проклятая!»

В двухсерийной песне «Письмо в деревню» и «Ответ на письмо» Высоцкий зло высмеивал представителей советской деревни – этаких колхозников-неандертальцев. Эту песню Высоцкий, как часто бывало, «обкатал» среди своих друзей-либералов – на квартире поэта Андрея Вознесенского в высотной «сталинке» на Котельнической набережной. Среди слушателей были: супруги Вознесенские, актер Всеволод Абдулов, поэт Игорь Кохановский, балерина Майя Плисецкая и другие.

Больше всего над песней смеялась балерина: на строчке «был в балете, – мужики девок лапают» она чуть не сползла со стула. Не отставали от нее и другие: хохотали так, что Высоцкому несколько раз приходилось прерывать пение и ждать, когда все успокоятся.

Столь бурная реакция собравшихся на эти песни, думается, была связана не только с текстом, звучавшим в них – весьма насыщенным по части сочного юмора, но и с личностным отношением собравшихся к самой деревенской теме.

Либеральная публика из числа столичной интеллигенции советскую деревню презирала, воспринимая ее обитателей как безликую серую массу – безропотную опору советского режима. И если рядовые советские граждане в большинстве своем умилялись деревенским фильмам вроде «Дело было в Пенькове» или «Простая история», воспринимая их сюжеты как реальные сцены из колхозной жизни, то либерал-интеллигенты над подобным кино откровенно смеялись.

Поэтому не случайно именно тогда, во второй половине 60-х, в советской литературе и искусстве среди отдельных ее представителей возникла определенная тенденция иного взгляда на колхозную жизнь – критическая.

Например, в том самом 1967 году, когда Высоцкий написал свою песенную дилогию, режиссер Андрей Кончаловский снял фильм «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж», где деревенская жизнь также была показана без привычных советских красивостей: главной героиней там была невзрачная хромоножка со смешной фамилией Клячина, которую играла единственная профессиональная актриса в фильме Ия Саввина. На остальные роли специально были приглашены непрофессионалы, чтобы подчеркнуть жизненность рассказа.

По сути, этот фильм был откровенным антиподом всех советских деревенских картин, вместе взятых: начиная от «Кубанских казаков» и заканчивая «Дело было в Пенькове». Посмотрев «Асю», никому из молодых людей ехать в деревню и работать там однозначно бы не захотелось. Из такой деревни хотелось бежать, причем без оглядки. Вот почему фильм был с восторгом принят московской богемой (впрочем, не всей, а именно либеральной ее частью: например, известный актер русского происхождения Сергей Столяров на премьере фильма в Доме кино заявил: «С таким народом, показанным в картине, мы бы до Берлина не дошли!»)

В деревню, о которой пел Высоцкий, большого желания ехать тоже ни у кого из слушателей не возникало. Там жили придурковатые (заметим, не чудоковатые, как, например, у В.Шукшина) люди из разряда «темнота некультурная» (как пел сам Высоцкий), которые называют ГУМ «амбаром со стеклами». Вроде шутка, но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды.

А правда была в том, что в либеральной среде появилась такая мода – смеяться над колхозной жизнью, вот Высоцкий и смеялся. Чтобы его друзья-интеллигенты в свою очередь сползали от смеха со стульев. Кстати, в другой деревенской песне («Там у соседа пир горой…») Высоцкий постебался над деревенской свадьбой: рассказал про невесту всю в прыщах, про жениха, которого долго били и т. д. Песня уморительная, но опять же решена в русле той самой идеи, которая захватила либералов в 60-е: советская деревня – отхожее место, где люди «все хорошее в себе доистребили».

В ЗНАМЕНИТОЙ статье «О чем поет Высоцкий?», напечатанной в газете «Советская Россия» в июне 1968 года, ее авторы не случайно уличали Высоцкого в антирусских настроениях. Этот упрек прямо вытекал из той борьбы, которую вели между собой державники и западники. И вновь повторимся: нынешние высоцковеды тщательно камуфлируют эту борьбу, чтобы не дай бог не бросить тень на Высоцкого.

Поэтому несведущему человеку непонятно: с чего бы это газета русских державников вдруг ополчилась на барда? Вот и в «НТВшниках» молодой ведущий поступил точно так же – с гневом в голосе зачитал отрывки из статьи, не объяснив публике подлинную причину ее появления. Между тем в далеком 68-м в среде творческой интеллигенции все прекрасно понимали смысл публикации – это была попытка осадить «закусившего удила» либерала Высоцкого.

Державники часто оперировали таким понятием, как «русский дух» (пересечение с А. Пушкиным, с его «там русский дух, там Русью пахнет»), применяя это понятие к разным ситуациям, где требовалось доказать величие и несгибаемость русской нации. Либералы в свою очередь наличие этого «духа» не отрицали, но всячески пытались его уничижить, говоря, например, что его присутствие не мешает русским одномоментно сохрянять в себе и рабскую покорность (так называемая «рабская парадигма русской нации»).

Чтобы читателю стала понятна суть этих разногласий, приведу в качестве примера статью державника Михаила Лобанова, которая появилась в журнале «Молодая гвардия» почти одновременно со статьей в «Советской России» (летом того же 68-го). В ней автор обвинил советскую интеллигенцию (ее либеральное крыло) в духовном вырождении, назвал ее «зараженной мещанством» массой, которая визгливо активна в отрицании и разрушительна.

Курс, которым она шла, Лобанов назвал «неприемлемым для русского образа жизни». «Нет более лютого врага для народа, – писал он, – чем искус буржуазного благополучия, ибо «бытие в пределах желудочных радостей» неминуемо ведет к духовной деградации, к разложению национального духа».

В итоге Лобанов призывал власть опираться не на прогнившую, сплошь проамериканскую омещанившуюся интеллигенцию, а на простого мужика, который способен сохранить и укрепить национальный дух, национальную самобытность.

Следом за этой статьей в том же журнале вышла еще одна – В. Чалмаева на эту же тему. Там тоже осуждалась «вульгарная сытость» и «материальное благоденствие» интеллигенции, и отмечалось, что русский народный дух не вмещается в официальные рамки, отведенные ему властью, как и сама власть «никоим образом не исчерпывает Россию».

Именно в этот спор, который шел уже на протяжении последних двух лет, и вплел свой голос Высоцкий. Над ним уже начал витать «искус буржуазного благополучия», к которому он после стольких лет прозябания в нищете получил возможность приобщиться посредством своего романа с французской кинозвездой Мариной Влади.

Если бы верх в этом споре одержали адепты Лобанова и Чалмаева, то планы Высоцкого по завоеванию «материального благоденствия» вполне могли рухнуть, едва начавшись. Видимо, поэтому из-под его пера и родилась «Песня-сказка про джинна» (1967), где он вволю поерничал над национализмом русского розлива.

Отметим, что авторы статьи в «Советской России» прекрасно знали публичное название этой песни (исполняя ее в концертах, Высоцкий каждый раз точно указывал его), однако намеренно привели именно ее второе, подтекстовое название – «Сказка о русском духе».
Дабы
а) показать Высоцкому, что они прекрасно разобрались в содержащемся в песне подтексте и
б) подсказать свою догадку также и несведущему читателю.

Здесь интересно поразмышлять, каким образом авторы статьи сумели расшифровать достаточно ловко закамуфлированный подтекст. То ли путем собственных умозаключений, то ли с подсказки компетентных органов, которые через своих агентов в творческой среде могли знать, как сам Высоцкий в подлиннике (в узком кругу, а не со сцены) именовал свою песню.

Итак, каким же оказался голос Высоцкого в этом споре? Подтекст у этой шутливой песни читается следующий. Начинается она с того, что в винной бутылке ее герой обнаруживает этакого «раба лампы» (не зря он вспоминает «Старика Хоттабыча»). Здесь ключевую роль играет слово «раб», хотя в тексте оно напрямую не произносится, но ассоциативно возникает (все из-за того же Хоттабыча). Этот «раб-джинн» представляет из себя весьма неприятное на вид чудище («зеленое, пахучее, противное»), напоминающее «мужука».

И здесь намек более чем прозрачен: вспомним, на кого призывал опираться в своей статье М.Лобанов – на простого русского мужика, а не на омещанившуюся интеллигенцию.

Далее «раб-джинн» (он же бес, согласно тексту) ведет себя по-хулигански – нападает на героя с кулаками. В подтексте: дескать, приверженцы «русского духа» ничем, кроме мордобития, то есть форменного хулиганства, заниматься более не могут.

Подобные взгляды Высоцкий почерпнул из общения с коллегами либералами, в том числе и в «таганском кружке», который регулярно собирался в театре, где работал бард. Поэтому, как уже говорилось, многие его песни родились именно, как запрос со стороны этих «кружковцев». По словам самого певца:

«Любимов очень сильно меня поддерживал, всегда приглашал по вечерам к себе, когда у него бывали близкие друзья – писатели, поэты, художники, – и хотел, чтобы я им пел, пел, пел... Разные люди бывали в театре на Таганке, и они всерьез отнеслись к моим стихам. Кроме Любимова их заметили члены худсовета нашего театра. Это потрясающий народ! С одной стороны, поэты: Е.Евтушенко, А.Вознесенский, Д.Самойлов, Б.Слуцкий, Б.Окуджава, Белла Ахмадулина, Ю.Левитанский; писатели: Ф.Абрамов, Б.Можаев – в общем, «новомирцы», которые начинали печататься в «Новом мире»...» (Отметим, что этот журнал был главным антиподом продержавной «Молодой гвардии». – Ф.Р.).

Если бы в Таганку приходили поборники «русской идеи» (почитатели той же «Молодой гвардии» или «Октября»), уверен, что Высоцкий бы писал совсем иные песни. Такие же талантливые, но с другим подтекстом. Но это были именно «новомирцы» – проводники либерально-западнических идей.

Под их одобрительные комментарии и формировалось мировоз­зрение Высоцкого. Оно было прямым продолжением того мировоззрения, которое закладывалось в нем еще в юности, когда он посещал дома либерал-интеллигентов в основном еврейского происхождения.

СИМПТОМАТИЧНО, что в том же 1968 году в Лондоне вышла книга «Слово рядового еврея», которая представляла из себя сборник статей и писем на советские темы. Так вот в одном из тамошних писем некоего русофоба из СССР читаем следующие строки: «В огромных глубинах душевных лабиринтов русской души обязательно сидит погромщик... Сидит там также раб и хулиган... (выделено мной. – Ф.Р.)...». Правда же, весьма похоже на то, что описал в своей песне Высоцкий.

В другом письме русским выносился не менее суровый приговор: «Пусть все эти русские, украинцы... рычат в пьянке вместе со своими женами, жлекают водку и млеют от коммунистических блефов... без нас... Они ползали на карачках и поклонялись деревьям и камням, а мы дали им Бога Авраама, Исаака и Якова».

По поводу «карачек» вспомним песню Высоцкого «Гололед» (1967), под которым понимались брежневские «холода», сменившие хрущёвскую «оттепель»:

...Гололед! – и двуногий встает
На четыре конечности тоже.

По поводу «коммунистических блефов» вспомним песню из фильма «Опасные гастроли» (1970):

Мне не служить рабом
у призрачных надежд,
Не поклоняться больше идолам обмана!

Практически каждый год Высоцкий выдавал на-гора по нескольку политических песен с подтекстом, которые только множили его славу в либеральной среде и накручивали против него державников. Причем сюжеты многих песен были намеренно драматизированы, поскольку только таким образом Высоцкий мог выплеснуть накопившуюся в нем злость на систему, которую он не понимал и не принимал. Возьмите хотя бы знаменитые «Охоту на волков» или «Спасите наши души». Ведь это не столько охотничья или морская песни, сколько политические.

Когда их слушаешь, кажется, что певец пережил в жизни нечто ужасное, непереносимое, хотя на самом деле это был всего лишь очередной спектакль талантливого актера. И подоб­ных мини-спектаклей, где смех был вперемешку со злостью, а то и с откровенной злобой, становилось все больше и больше. Приведу навскидку некоторые из них.

Весной 1970 года, когда страна отмечала 100-летие со дня рождения В.И.Ленина, из-под пера Высоцкого появляется песня «Переворот в мозгах», где он практически открытым текстом декларирует свое отношение к социализму по-советски: «В аду решили черти строить рай для собственных грядущих поколений». И ведь что интересно: выход песни совпал с общими настроениями в еврейской диаспоре, которая уже через год начнет бежать из советского «ада» рядами и колоннами. Наслушались Высоцкого?

В конце 1973 года Высоцкий получает лестное приглашение от режиссера М.Швейцера не только сыграть в его фильме «Бегство мистера Мак-Кинли» роль певца-хиппи Билла Сигера, но и написать несколько баллад, которые должны прозвучать с экрана. Высоцкий с радостью берется за эту работу, надеясь вновь обмануть «треклятую» Советскую власть и обустроить свои подтекстовые вирши. И пишет, к примеру, весьма прозрачную балладу, где под видом капитализма опять бичует брежневский социализм. Причем бичует весьма яростно – это настоящий крик души: «Вранье ваше вечное усердие! Вранье – безупречное житье! Гнилье – ваше сердце и предсердие! Наследство – к черту: все, что ваше, не мое!..»

Далее следует не менее яростный текст: «Долой – ваши песни, ваши повести, ваш алтарь и аналой, угрызенья вашей совести, все ваши сказки богомерзские – долой!.. Кромсать все, что ваше, проклинать!..»

Возвращаясь к началу нашего разговора, вспомним, что ярость эта питалась не только причинами идеологического характера, но и физиологического (синдромом несчастного человека). Поэтому, думаю, доживи бард до наших дней, он с такой же яростью «кромсал» бы и сегодняшнюю российскую власть. Но это только предположения. Что касается отношения к советской системе, то свою ненависть к ней Высоцкий считал вполне обоснованной. Как пел он сам: «Не слепая, не черная ненависть в нас», а «справедливая и подлинная ненависть».

Точно такую же «справедливую ненависть» к той же системе испытывали и тогдашние кумиры Высоцкого – Александр Солженицын, Андрей Сахаров, Пётр Григоренко и другие диссиденты той поры. Они тоже с полным основанием могли заявить вслед за Высоцким: «Да, нас ненависть в плен захватила сейчас».

НО БОГ С НИМИ, с диссидентами, у которых все-таки были веские основания пикироваться с системой. Речь о Высоцком, которому по мере вступления СССР в разрядку власти благоволели все сильнее (в отличие от диссидентов). В 71-м он наконец официально женился на Марине Влади, с 72-го начали выходить одна за другой его пластинки-миньоны, в 73-м его сделали выездным, а на экраны страны вышли сразу два фильма, где он играл главные роли.

Получалось, что чем активнее система шла навстречу Высоцкому, тем больше нарастала в нем злоба к ней («Ядовит и зол, ну словно кобра я…»). Иначе чем «лютой злой губернией» применительно к себе (молодцу) он ее уже и не называл. Как говорится: «Сколько волка ни корми…»

В итоге власть ставила заслоны, чтобы эта злоба артиста по отношению к ней не выплескивалась на тот же экран (ведь кино в СССР было одним из массовых видов искусства). Вот почему почти все баллады, написанные Высоцким для «Мистера Мак-Кинли», в окончательный вариант картины не вошли. Артист, естественно, обиделся и потом на концертах попрекал чиновников от кино: дескать, я написал несколько прекрасных песен, а их в картину не включили. Забыв при этом поведать, какой подтекст он вложил в эти баллады.

Все это были лукавые игры артиста с властью, игры, в которых каждая из сторон имела свой интерес. Ведь в 70-е, на фоне разворачивающейся разрядки (сближения с Западом), либералы во власти уже серьезно теснили державников и вполне могли бы официально узаконить Высоцкого. Но им это было невыгодно, поскольку именно в полуподпольности певца, в его «гонимости» и крылась его сила, его притягательность для людей, причем как у нас, так и за рубежом.

Ведь это целая отдельная тема, как советские власти использовали полудиссидента Высоцкого в своих взаимоотношениях с французскими еврокоммунистами. Как ненавязчиво устроили его женитьбу на видном деятеле ФКП Марине Влади, как всячески спонсировали этот брак, как выпускали диски Высоцкого во Франции (они издавались на студии, принадлежавшей ФКП, а деньги та получала из Москвы – 1 миллион франков в год), как на эти же деньги спонсировались гастроли Таганки во Франции и т. д.
Во всех этих нюансах биографии своего кумира официальное высоцковедение старается глубоко не копаться, дабы, как уже отмечалось, не обнаружить ненароком что-то неудобное, бросающее тень сомнения на тот образ гонимого певца, который лепится из Высоцкого вот уже не одно десятилетие.

Отметим, что образ этот лепился еще советскими либералами, для чего Высоцкого периодически несильно «прессинговали», дабы он продолжал числиться по разряду гонимых. Чтобы его природная злость выдавала на-гора все новые и новые вирши. Вроде той, что он написал для фильма «Единственная дорога» в 1974 году. Вообще складывается такое впечатление, что сюжет фильма специально был сочинен для того, чтобы Высоцкий родил на свет свою очередную протестную песню. Речь в картине шла о том, как фашисты используют советских военнопленных в качестве шоферов для перевозки горючего. Чтобы пленные не сбежали, их приковали наручниками к автомобильным рулям.

Из-под пера барда тут же родилась песня, где он устами своего героя декларирует: «Нас обрекли на медленную жизнь – мы к ней для верности прикованы цепями… Но разве это жизнь – когда в цепях, но разве это выбор – если скован!.. А в лобовое грязное стекло глядит и скалится позор в кривой усмешке...».

Эта песня была включена в картину, хотя антисоветские уши торчали из нее торчком. Да и сам визуальный ряд был не лучше: Высоцкий исполнял на экране свое произведение в цепях, а рядом сидел фашист. Намек был более чем прозрачен: под фашистом понимался… советский коммунист, который обрек Высоцкого на медленную жизнь, приковав его к ней цепями. Потом эти же фашисты/коммунисты убивали героя Высоцкого, бросая его под грузовик. И снова это был спектакль, дол­жный убедить сведущих людей (любителей подтекстов) в том, что Высоцкий – мученик. Этакий Виктор Хара советского розлива. Но чилийского певца-коммуниста Хару реальные фашисты зверски замучили, перед смертью перебив ему прикладами руки, чтобы больше не исполнял своих коммунистических песен. А что такого вопиющего сотворили с Высоцким советские коммунисты, чтобы он кричал им в лицо «Долой ваш аналой!» и называл «чертями»?

Все описанное выше не плод моей фантазии, а та самая холодная война, которая велась между либералом Высоцким и его оппонентами из державного стана. Та самая война, про которую забывают рассказать высоцковеды, дабы выставить советскую систему несправедливой душительницей свобод и лично Высоцкого. На самом деле это было не удушение в чистом виде, а борьба нанайских мальчиков – имитация удушения, поскольку те же державники в ходе углубляющейся разрядки не имели реальной возможности решительно ограничить барда и его сподвижников. Был случай, когда сусловский аппарат захотел выслать Высоцкого из СССР (после его песен в «Мистере Мак-Кинли»: дескать, ты посылаешь к черту нас, мы отвечаем тебе тем же), но Андропов лично поговорил с Брежневым, и вопрос об изгнании Высоцкого из страны больше не поднимался.

Поэтому единственное, что могли сделать державники с бардом – фильтровать его песни и периодически ловить за руку на «левых» концертах. Вот почему «Скованные цепями» в фильм «Единственная дорога» вошли, а вот «Горное эхо» – нет. В этой песне тоже все было прозрачно. В некой стране (понятно в какой) «жило-поживало веселое горное эхо». Однако нашлись злые силы, которые сначала всю ночь потешались над эхом («эхо связали и в рот ему всунули кляп»), а потом и вовсе расстреляли невинное эхо, после чего «брызнули слезы, как камни из раненых скал». То есть в СССР треклятые коммунисты так боятся свободы слова, что даже горное эхо расстреливают.

ИМЕЛ ЛИ право Высоцкий сочинять подобные песни? Сколько угодно. Однако и власть была вольна их запрещать – не враг же она себе. Но то же «Горное эхо», не попав на экран, исполнялось Высоцким в его концертах: например, в Париже на празднике газеты ФКП «Юманите» в октябре 77-го. Причем барда (как и других интеллигентов из числа либеральных) советские власти выпустили туда, чтобы поддержать просоветские силы в ФКП перед предстоящими в марте следующего года выборами во Франции.

Исполнявший «Горное эхо» Высоцкий должен был показать французам, что КПСС – вполне демократичная пар­тия, которая не «расстреливает» свое «горное эхо», а посылает его в Парижы. Поэтому, будь современное высоцковедение честным, оно должно было объяснять почтенной публике, за что именно Советская власть и каким образом «гнобила» Высоцкого, а за что его привечала. Но оно этого не делает, двигаясь лишь в одном фарватере – антисоветском. То есть форменное лукавство и обман достопочтенной публики.

Впрочем, и сам бард тоже много постарался в этом направлении, играя в лукавые игры с властями предержащими. Одной рукой он писал песни с призывом «Кромсать все, что ваше, проклинать!», а другой – строчил письма министру культуры СССР П.Демичеву, уговаривая его официально узаконить его творчество. Хотя Демичев лично отслеживал все песни Высоцкого, знал их наизусть и даже заказывал из Франции его пластинки, дабы пол­ностью быть в курсе относительно творчества певца.

В своем письме Демичеву Высоцкий писал: «…Вы, вероятно, знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет. Девять лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителями, отобрать песни для концерта, согласовать программу.
Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански-ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая слушает мои песни, несмотря на то что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации.

Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь я один... Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество...»

Сей документ по сути был образцом двоемыслия: ведь Высоцкий прекрасно был осведомлен о том, что наверху знают о том, что большинство его песен содержат в себе неугодный властям подтекст, в том числе и политический. Не дураки сидели в высоких кабинетах, поэтому понимали, о чем пелось в таких песнях, как: «Переворот в мозгах из края в край...» (про «советский ад»), «Честь шахматной короны» (в ней Фишер сражался со жлобской Советской властью), «Баллада о гипсе» (в ней Высоцкий обвинял ту же власть-самосвал в том, что она раздробила его на кусочки и заковала в гипс), «Жертва телевидения» (в ней продержавное советское ТВ объявлялось «глупым ящиком для идиота»), «Песня автозавистника» (в ней воздавалась хвала частному собственнику и высмеивался советский жлоб, восстававший против частника), «Чужая колея» (под этой «колеей» понималось официальное советское искусство, в котором таким артистам, как Высоцкий, было неуютно) и т.д., и т.п.

Зачем Высоцкому нужно было «ломать дурочку» в ситуации, когда обе стороны все прекрасно видели, непонятно.

Вообще интересно поразмышлять, как он себе представлял сам процесс отбора песен для «официально узаконенных концертов». Что, туда вошли бы исключительно безобидные песни вроде альпинистских или кое-что из военных, а все остальные остались бы за бортом, поскольку все понимающая власть наверняка бы их не залитовала (то есть запретила бы включать в концертные программы)? И куда бы он их дел? Стал бы исполнять на квартирных концертах, которые потом тиражировались бы по всей стране на магнитофонных лентах? То есть опять двойная жизнь? Но главное, перестал бы Высоцкий после этого писать такие «забортовые» песни? Если да, то тогда бы он кончился как ВЫСОЦКИЙ.

Ему это было надо – быть посаженым, как он сам пел, «на литую цепь почета»? Естественно, нет. Тогда зачем весь этот спектакль с письмом Демичеву? Может быть, для того, чтобы дурить власть уже не тайно, а напоказ?

Повторимся, сила Высоцкого-певца в том и заключалась, что он пребывал в статусе полузапрещенного исполнителя. Именно это, повторимся, стимулировало его талант и привлекало к нему повышенное внимание многомиллионной аудитории. И Высоцкий должен был руками и ногами держатся за свое положение, даже невзирая на то, что оно очень часто приносило ему неудобства. В конце концов эти неудобства в итоге давали ему и дополнительные дивиденды в таком деле, как завоевание новых симпатий у многомиллионной аудитории.

В итоге письмо Высоцкого к Демичеву ничего радикального в его судьбу не внесло, по сути, оставив все как есть. Бард же в отместку продолжал лягать в своих песнях «русскую партию» и ее представителей. Например, для фильма-сказки «Иван да Марья» (бард умудрялся прятать «фигу» везде, где только было возможно: начиная от военных песен и заканчивая сказочными) написал «Песню Бабы-яги», где та заявляла: «Я к русскому духу не очень строга: люблю его… сваренным в супе». А КПСС в этой же песне представала в образе… нечистой силы. И вновь повторимся: вроде бы безобидные шутки, но в контексте противостояния либералов и державников подобные вирши были сродни настоящим разрывным снарядам (в советской системе печатное слово играло важнейшую роль, не то что в сегодняшней).

А нынешние высоцковеды намеренно превращают эти снаряды в хлебные мякиши: дескать, подумаешь, пошутил человек. Но шутки шуткам рознь.
Взять, к примеру, другого «шутника» – сатирика Аркадия Райкина, с которым часто сравнивают Высоцкого: мол, оба бичевали советские недостатки и пороки. Но это сравнение требует уточнения.

Райкин в своих интермедиях разоблачал не систему в целом, а ее отдельных нерадивых представителей: бюрократов, чинуш, спекулянтов и т. д. Высоцкий же не замыкался на личностях, он чаще всего клеймил именно советскую систему. Причем не только в песнях: в спектакле «Жизнь Галилея» (1966) эта система представала в образе душителя всего прогрессивного, в «Гамлете» (1971) – как страна-тюрьма (либералы еще любят называть ее концлагерем).

А в песнях к образу тюрьмы добавился еще один – образ сумасшедшего дома (вспомните «Письмо с Канатчиковой дачи»). Таким образом, советские люди у Высоцкого ассоциировались с обитателями психушки (в другой песне он сравнил их с манекенами, еще в одной – с обитателями чумного барака).

Если суммировать все эти примеры (а их здесь ввиду нехватки места приведена только малая часть), то становится понятно, почему определенные силы в советских верхах пытались стреножить Высоцкого, а другие, наоборот, его разнуздывали.

Сам Высоцкий свое место в этой борьбе понимал весьма определенно: «Я хриплю на всю страну, чтоб доказать – я в колесе не спица». Он и не был спицей, являя собой отдельное «колесо», которое крутилось когда само по себе, а когда с помощью посторонних, которые задавали ему то направление, какое им было выгодно в зависимости от ситуации. И очень часто это было «чертово колесо», а не веселое «колесо обозрения», как до сих пор считают многие.

БЫТУЕТ мнение, что Высоцкий в своих песнях и «Богу угождал», и «чертям кланялся». Одной рукой писал песню про то, как «купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал». Другой выводил диаметрально противоположное: «Испокону мы – в зле да шепоте, под иконами в черной копоти».

Как писали П.Вайль и А.Генис: «Высоцкий как-то сразу нащупал свою тему: русский человек. Кто он, и что из него сделала Советская власть… Вот он – русский на тройке, что любит быструю езду… А вот алкаш, который блюдет основной закон, мразь, нечисть. И это тоже русский. Только изгаженный и опошленный низостью советского быта. Идеологический недоумок, перешедший из «Яра» в пивную…»

Однако зададимся вопросом: почему Высоцкий разрабатывал в своих песнях лишь одну тему – русского человека? Ведь второй его половиной была еврейская. Почему же здесь он будто в рот воды набрал, не распустив удила своего искрометного таланта? Видимо, его еврейская половина еще в молодости победила русскую и сделала его одним из самых ярких обличителей русского вообще.

Слушая иные его песни, ловишь себя на мысли: как же он ненавидит русского в себе («скисли душами, опрыщавели»). Бьет его беспощадно, талантливо, исступленно. Видимо, за то, что русский изменил себе и «прогнулся» под советского. Стал «совком». Но ведь и евреи тоже «прогнулись». Почему же про них ни гугу? Да потому, что восхождение Высоцкого к славе началось в начале 60-х, когда многие советские евреи уже стали «разгибаться» и проклинать недавно любимую ими Советскую власть.

За что и заслужили от Высоцкого благодарность – почти полное отсутствие какой-либо критики в свой адрес в его песнях. Все удары его сатиры, сарказма и иронии должны были сполна получить русские: Сережки Фомины, Пети Ивановы, Нинки, Вани, Зины, Коли и т. д. Хоть бы один Исаак или Абрам затесался – мало, что ли, среди них примеров для бичевания? Но нет – не затесался (Мишка Шифман не в счет – он все-таки персонаж больше умилительный, чем разоблачительный).

Самое интересное, но многие русские и сами не против были лечь под этот «высоцкий бич». В противном случае вряд ли бы он стал кумиром большинства из них. Высоцкий стал выразителем большей части нового поколения жителей СССР, которое пришло на смену предыдущему – военному. То было поколение пассионариев, гордившихся своей родиной и национальностью. Это поколение вряд ли бы потерпело уничижение себя.

Следующее поколение было уже иным: в большинстве своем это были омещанившиеся типы, которые готовы были плясать под чужую дудку, полагая, что «дудочники» умнее, талантливее их и, значит, могут привести их к более «светлому завтра». Они позволяли смеяться над собой, не понимая, что этот смех отнюдь не добрый, а издевательский, что с этим смехом никакого «светлого завтра» у них не будет, а будет рабство, самое сильное из тех, которое когда-либо над ними довлело. Виновата ли в этом Советская власть?

Без сомнения. Виновата в том, что русская ее часть так и не смогла изобрести нечто эффективное, сделать так, чтобы люди слушали их «дудку», а не чужую. Все-таки дудочники с противной стороны (и те, кто ими управлял) оказались более талантливыми, потому и смогли повести за собой большинство людей.

КТО-ТО из читателей наверняка скажет, что автор намеренно «озлобляет» Высоцкого, представляет его в демоническом виде. Однако эта злость (или злоба) Высоцкого поражала даже его современников и коллег, которые легко разбирались в его подтекстовых виршах. На этой почве в конце 70-х появилось несколько пародий на Высоцкого, где в качестве объекта негодования фигурировала именно его злость. Так, бард Александр Дольский написал «Песню о чуде-юде», где назвал Высоцкого Разбойником-Орфеем, который «басищем громобойным, площадным в такт ревел, примерно все в до минор».

В другом случае отличились юмористы Аркадий Хайт и Геннадий Хазанов, которые выпустили спектакль «Мелочи жизни» (1978), где изобразили Высоцкого в образе злой черепахи. Вот лишь отрывок из ее арии:

Я – озлобленная черепаха!
Ненавижу людей,
Люди – хуже зверей!..
Засосало меня!
Я живу, всё кляня,
Просто белого света не вижу!
Я не вижу семью!
Я в болоте гнию,
А жена загнивает в Париже!..

Как видно из этой пародии, не только у людей из власти, но даже у коллег Высоцкого на основе его творчества создавалось о нем впечатление, как о человеке злом и клевещущем на свою страну. Отметим, что сами авторы спектакля не относились к апологетам советского строя (скорее, наоборот), но даже их возмутила позиция барда.

Впрочем, вполне вероятно, что поводом к их возмущению стала... элементарная зависть, что полукровке Высоцкому дозволялось многое из того, чего другим инакомыслящим дозволено не было. И французская жена (коммунистка) поэтому была помянута не всуе, а как намек на «мохнатую лапу», а именно: как тот щит, который позволял Высоцкому безбоязненно вести себя таким образом – широко гастролировать по стране и клясть на чем свет стоит свое «болото».

На той же почве у Высоцкого возникали яростные споры и с его родителями – например, с отцом, Семёном Владимировичем. И хотя в «НТВшниках» Н.Высоцкий опроверг это, однако конфликт отца с сыном имел место быть.

Например, упоминавшийся ранее П.Леонидов, так описывал события, связанные с вводом советских войск в Чехословакию в августе 68-го:
«Мы вместе с Володей орали на Семёна, его отца, моего дядю, когда советские танки подмяли Прагу. Семён, сияя глупыми синими глазами, сказал: «Верно! Надо было еще заодно и в Румынию войти!» – и мы с Вовой заорали наперебой, а Семён сделался белый – в генеральском доме были тонкие перегородки, – и начал шептать: «Тише, ради Бога, тише!» А на войне этот еврей ничего не боялся, а его родной брат, артиллерист противотанковый Алексей, вообще был героем...».

Возразим мемуаристу: быть евреем и вслух поддерживать ввод советских войск в Чехословакию в те годы было не меньшим подвигом, чем в одиночку останавливать фашистскую танковую колонну. В этом споре сына с отцом (который, кстати, освобождал эту самую Чехословакию от фашистов и был объявлен почетным гражданином города Кладно) высветилась фундаментальная проблема тех лет: спор одного поколения советских евреев (идейных) с другим (диссидентским).

Сам Владимир Высоцкий свое отношению к конфликту «отцов и детей» обозначил весьма однозначно: «Мы – сыновья своих отцов, но – блудные мы сыновья». И далее шло: «Мы не вернемся, видит бог, ни государству под крыло, ни под покров, ни на порог». Этот идейный разрыв со своими родителями в итоге приведет поколение детей-диссидентов к предательству своей Родины.

К концу 70-х в советских верхах уже сформировалась внушительная прослойка либералов, которые жили на одной волне с Высоцким (те самые люди, которые «звали его к себе, чтобы он попел им «Охоту на волков»). Но были и такие, кто считал Высоцкого не только своим идейным врагом, но и врагом системы.

Например, хозяин Ленинграда Григорий Романов, с воцарением которого этот город превратился для Высоцкого в неудобный (а до этого он частенько наведывался туда с концертами). Или руководитель Белоруссии Пётр Машеров, при котором Высоцкого буквально вытурили из республики, а устроителей его концертов наказали. И это нельзя было назвать гонениями – это была вполне адекватная реакция государственно мыслящих людей из той породы, что не подпадали под гипноз либерала Высоцкого.

Итак, возвращаясь к началу нашего разговора, ответим на вопрос: ту ли правду отстаивал Высоцкий? На той ли стороне баррикад он сражался в холодной войне, которая бушевала три десятка лет назад в стране под названием СССР? Каждый на этот вопрос отвечает по-разному. Я же склоняюсь к ответу: не на той. Но именно правда Высоцкого в итоге победила в середине 80-х, когда не гонитель певца Григорий Романов взошел на кремлевский трон, а почитатель Высоцкого Михаил Горбачёв (в своих мемуарах он хвалится, что когда они с женой приезжали из родного Ставрополя в Москву, то первым делом шли на Таганку, к Высоцкому).

Что было дальше – известно: страна развалилась в считаные годы под песни уже не живого, а покойного Высоцкого, поднятого на щит либерал-перестройщиками. С новой силой закрутилось то самое «чертово колесо», о котором так не любят сегодня вспоминать господа высоцковеды.