\"Надо не школы закрывать, а менеджмент менять\"

Уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений Бунимович о закрытии школ в регионах.

– Продолжается голодовка учителей и родителей закрывающейся школы в Ульяновске. Оптимизация бюджетов, которая сопровождается закрытием неэффективных школ, проходит во многих регионах, например, на Алтае. Насколько справедливы такие решения местных властей?

– По поводу справедливости: это решение хуже, чем несправедливое. Оно неоправданно. К тому же, оно глупое и недальновидное. Первый момент заключается вот в чем. В Москве сейчас очереди в детские сады у нас: 30 000 [мест] из-за демографической ямы и непродуманных приватизационных решений, которые позволили все. Большое количество садов, принадлежащих предприятиям, было закрыто, продано, потому что действительно была демографическая яма, и не было очереди. Теперь у нас огромная очередь. И это не только в Москве, но и по России в целом, об этом говорил недавно Путин.

Сейчас демографическая яма дошла до старших классов, количество детей сокращается ежегодно. Я не очень понимаю: если правительство и президент говорят о том, что ключевая проблема – демографическая, нужно, чтобы рожали детей, и понятно, что через некоторое время все упрется в отсутствие [необходимого количества] школ. Проблема не в том, что их нельзя построить быстро , а в том, что их построить будет негде, как сейчас происходит с детскими садами. Москва готова строить по сто детских садов в год, но места нет уже. То же самое произойдет со школами.

– Но сторонники закрытия говорят о том, что денег нет, а школы все равно пустуют.

– Второй вопрос вот в чем. Школы – это социальный центр для целого района. Надо хорошо понимать это, даже если количество учеников падает, как в Ульяновске (сейчас учеников вдвое меньше, чем норматив на эту школу). Все дети района, которые учатся в этой школе, могут ориентироваться на кружки, музыкальную школу. Самое главное – не потерять это место и как здание, и как социально-образовательный центр. Станет больше учеников – можно будет снова возвращать [здание] в прямую школьную зависимость. [Пусть сегодня] столько учеников, сколько там учится, используют его как школьное здание, а остальная часть используется в образовательно-культурных целях: музыкальная школа, кружки, секции, – и не только для детей, для взрослых тоже. Закрытие школы или, как сказали про одну из них, что на ее месте будет торговый центр, – это негативный знак для всего общества. Недальновидность эта связана с идеологией министерства образования, которое все переводит в терминологию образовательных услуг.

– Но проблема же не только в том, что учеников в этих школах мало. В малокомплектных школах очень часто низкое качество образования из-за недостаточного финансирования. Учеников мало, денег выделяют немного. Может быть, на самом деле разумнее детям перейти в другую школу, чем продолжать учиться около дома, но получать плохое образование?

– Я говорил похожие вещи, но здесь дьявол – в деталях.

Почему в школе мало детей? Либо в районе мало детей, либо школа учит плохо, и в нее никто не идет. Я говорил о варианте, когда в районе мало детей. Второй вариант – когда школа плохо учит. Это такой вариант, который часто встречается в Москве. В таких случаях надо не школы закрывать, а менеджмент менять. Когда в одну школу записывается много детей, там выстраивается очередь, половине отказывают, потому что нет мест, а в другую школу никто идти не хочет... В этой школе, может быть, и учителя неплохие, там просто плохой школьный менеджмент. С этим надо разбираться. Уже не один раз в Москве произошло, что школы не закрываются, а у директора, к которому идут ученики, становится два–четыре здания. Я сейчас был в Северо-Западном округе, там у одной из школ четыре здания. Да, там были проблемы, но ушли не учителя этих школ, а директора. Сейчас их проблемы вошли в рамки обычных. Таких примеров – не два и не три. Это может быть удобно. В одном здании может быть начальная школа, в другом старшая. Мы получаем комплексы, которые умеют работать. Такая рыночная модель мне понятна.

– Но такое объединение не всем поможет. Как отмечают сторонники оптимизации, в некоторых школах настолько низкая наполняемость, что на одного учителя приходится менее десяти учеников.

– Это чистые финансисты стоят за такими вопросами. А кто сочинил этот норматив? Кто сказал, что  один учитель на 15 детей – это лучше, чем один учитель на 10 учеников? Демографическая яма дает возможность сделать классы меньше, чтобы была возможность дойти до каждого ученика. А вместо этого нам финансирование сокращают. Без увеличения финансирования можно сделать более комфортную обстановку для учителей и учеников. Заметьте, что в частных школах не 30 человек в классе, и ничего, все довольны. Есть, наоборот, психологические замеры, что для учителя если больше 15 человек, то все равно уже, сколько. Но никто не говорил, что 10 не годится.

– Но работать же приходится с подушевым финансированием, когда объем выделенных средств зависит от числа учеников, которые пришли в школу.

– Да, финансирование идет по числу учеников. Но сегодня модель заработной платы такова... У нас, на самом деле, разговор, что у нас слишком много учителей. У нас учителя просто работают на 2–2,5 ставки. Если мы сегодня переведем учителей на одну ставку, то у нас их еще будет не хватать. В Европе никто не работает больше, чем на одну ставку: если у тебя ставка 20 часов, а ты работаешь 25, то тебе просто больше от этого не платят почти ничего. Сегодня есть возможность платить учителям те суммы, которые они получают за 2 ставки, платить за одну ставку. Пусть он работает за одну ставку, но хорошо. Поверьте, никто не может работать на три ставки хорошо, это невозможно. Это лукавство, когда заставляют работать учителя на трех ставках, а при этом говорить, что у нас переизбыток учителей. Просто один учитель работает за троих. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Демографическая яма может помочь сделать более разумной модель образования.