Врачи \"Скорой\" о жизни и о пациентах

Врачи, работающие на станциях скорой помощи в Москве, Санкт-Петербурге и Майкопе, мало отличаются друг от друга. Они регулярно работают с бомжами, алкоголиками и наркоманами. Без гастритов, инсультов и остеохондрозов в этой профессии не обойтись. Мало кто упустит случай рассказать о них ужастик. И тем не менее работать в скорую врачи идут по большой любви.

Вадим Голованов уже не меньше 20 лет в этой профессии. Сначала он работал на московской городской станции, сейчас в компании — «МедЭйд».

— Что вас здесь держит?

С доктором Солдатенко обозреватель «Частного корреспондента» познакомился, прочитав его объявление в газете: «Приобрету старинные медицинские принадлежности». У меня имелся набор немецких стоматологических щипцов — в аккуратном деревянном футляре, потемневшем от времени (или от крови?). Неизвестно, как эти зловещие инструменты попали в наш дом, но каждый раз, посещая стоматолога, я вспоминал о них и давал себе обещание продать к чёртовой матери в какой-нибудь музей — медицинский или гестапо. Доктор-коллекционер на щипцы клюнул: «Привозите!».

Коллекционер мединструментов

— Чем врач скорой помощи отличается от любого другого врача? Для постановки диагноза у нас есть органы чувств, тонометр и кардиограф. У нас нет лабораторий, рентгена, УЗИ, КТ, МРТ. Ты приезжаешь и, основываясь только на своих знаниях, на своём умении беседовать и осматривать больного, должен поставить достаточно точный диагноз на догоспитальном этапе. По моему глубокому убеждению, для медика это очень интересно. Сложно и интересно. С годами, конечно, становится проще. Но, с другой стороны, чем больше знаешь, тем больше сомневаешься. Когда приезжаешь в стационар и твой диагноз совпадает с диагнозом, поставленным в приёмном отделении, даже на уровне каких-то минимальных обследований, это очень приятно.

У Натальи Нартовой, врача-кардиолога майкопской скорой помощи, мотивы примерно те же:

— Это романтическая профессия. Но в то же время у нас и твёрдые сердца, потому что мы видим столько трагедий. Конечно, больше, чем врачи в стационаре. Я обслуживаю 1500 людей за год. А они сколько? К ним приезжают уже те, состояние которых скорая стабилизировала. Врачи не выходят в грязь, они все в беленьких халатиках, у них нет жары, стоят кондиционеры. У них всё под рукой. У нас же как детектив: ты приехал, за несколько минут должен поставить диагноз, обслужить, спасти. Нас иногда называют перевозчиками, но это несправедливо. Бывает, врачей из скорой даже в реанимацию вызывают, несмотря на то что там есть свои медики, оборудование. Просто здесь работают хорошие специалисты

Однако Вадим Голованов говорит о другой тенденции:

— К сожалению, в последнее время в скорую стало идти больше людей по коммерческим соображениям. Там платят больше, чем врачам в стационарах, зарплата очень хорошая. Приходит много людей из области, из регионов, причём нередко вообще издалека. Обидно, что им отдаётся предпочтение. То есть скорее возьмут такого человека, чем москвича. Москвич может права покачать в силу своего, я бы даже сказал, менталитета. Я в своём родном городе, я работаю опять же на свой родной город, я хочу, чтобы было так, а не иначе. Я, например, хочу не такой график работы, а другой. Можно с юристом проконсультироваться, в администрацию обратиться. На тебя наехали — ты можешь в ответ наехать. С ребятами-немосквичами в этом отношении проще. В основном они стараются и работают хорошо, но есть и не очень крепкие профессионалы.

Хотя в целом это та профессия, в которой нельзя находиться без призвания, без горящих глаз, без любви и азарта. Поэтому на майкопской городской станции, например, врачей не хватает — в нескольких бригадах работают только два фельдшера. Но те, кто есть, имеют особые отношения и сами по себе быть не могут.

Наталья Нартова рассказывает:

— Здесь люди не боятся трудностей. Это как геологи-разведчики — если какие-то трудности, они ни себя, ни других не подставят. Тут очень сильно развита взаимовыручка, потому что это трудная профессия.

Конечно, основные принципы, сопутствующие такой работе, справедливы для коллектива любого населённого пункта — главного города маленькой республики или второй российской столицы. Константин Василенко, врач питерской скорой говорит:

— Эта профессия либо притягивает тебя, либо отторгает. Здесь «случайные» люди не могут задержаться надолго. Для такой работы нужен совершенно определённый склад характера, быстрая реакция, то есть либо холерик (что хуже), либо сангвиник (что в самый раз), чувство полной уверенности в себе (желательно компенсировать его чувством полной неуверенности для того, чтобы каждый раз себя проверять), ответственность и доброжелательность, что совершенно не отменяет жёсткости; умение работать в чрезвычайных и сложных условиях, умение не обращать внимания на чужое мнение.

«Я сказал» — это основа, потому что от твоего решения зависит, что будет дальше с больным, и за ошибки ты тоже должен отвечать сам.

Вадим Голованов на вопрос, какими качествами должен обладать врач скорой, отвечает:

— Отсутствием брезгливости. Это приобретённое качество. Всё начинается с института, с анатомички. Яркое воспоминание из последних на городской станции: дама-бомж, нестарая, до 40 лет. Она сидела на газоне, нас вызвали прохожие. У неё болели ноги, опухли, не ходили. На ногах были намотаны какие-то грязные бинты. Мы занесли её в салон, я надел перчатки, разрезал повязки, а оттуда как посыпались опарыши! Как они поползли, да так шустро! Они метались по носилкам, про запах я уже не говорю. Я быстро схватил тряпку, открыл заднюю дверь, начал их выкидывать. Всё там потом обработал, замотал по новой, и мы поехали в стационар.

Чего не должно быть однозначно, так это страха. Я работал в реанимационной бригаде. Есть такое понятие — вызов на себя: приезжает обычная линейная бригада, тяжёлый больной, например, с инфарктом миокарда, сами они не справляются и вызывают на себя бригаду реанимации. Это правильный подход, так и должно быть. Всегда есть какие-то недоделки, приезжаешь и видишь их. Я спрашиваю: «Почему не сделали то и то?» — «Я боюсь. Я сделаю, а вдруг что-то пойдёт не так, а я не справлюсь».

Нельзя бояться. Должен быть профессионализм. Надо отдавать себе отчёт в том, чего ты хочешь своими действиями добиться, что может произойти и как с этим бороться. Надо просто знать. Надо быть осторожным, внимательным и смотреть вперёд. Но не бояться. Осторожность и страх — две разные вещи. Осторожным врач скорой помощи быть обязан. А бояться ничего нельзя. Я это понял очень давно, буквально сразу. У меня был очень хороший учитель, врач скорой помощи. Когда молодой специалист приходит, его где-то на месяц сажают к более опытному врачу. Мой, так сказать, куратор на первом же вызове мне заявил: «Ты врач, я фельдшер. Бери ящик, что скажешь, я сделаю. Иди лечи». Что делать, пошёл лечить. Буквально один-два вызова я ещё боялся. Я боялся подойти к больному, у меня заплетался язык, я не знал, о чём спрашивать. Но всё это очень быстро проходит. Первым моим пациентом была пожилая женщина с нарушением ритма

— Всё оказалось просто?

— Это теперь просто. А тогда это было страшно. С одной стороны вроде бы чувствуешь, что за спиной есть тот, кто тебя прикроет. Это всё-таки успокаивает. С другой — себя хочется проявить, не выглядеть дураком. Это делать или не делать? Что делать сейчас? Вот сняли кардиограмму, я вижу, но это то, что я думаю, или нет? И что вводить? Как? Сколько? И вроде спросить хочется, а он сидит совершенно индифферентно: «Ты говори, говори, я всё сделаю». Но ничего, справился.

Когда я был куратором, наставлял приблизительно так же.

Доктора Картер, Грин, Бентон, Росс, Уивер и Буле любимы в основном телезрителями-«пациентами». Слаженные действия, моментальный диагноз, бабах дефибриллятором — и пациент спасён. Их коллеги из реальной скорой помощи, той, что «03», чуть ли не зубами скрипят, когда, примчавшись по очередному вызову, слышат от согнутого радикулитом «знатока»: «А вы дефибриллятор захватили?»

Опасная скорая помощь

Цинизм, в котором часто обвиняют врачей, — скорее болезнь роста. Я замечал это неоднократно. Приходят молодые ребята (врачи, фельдшеры), наслушаются баек, всегда есть что рассказать (кто с кем как управился, кто кому чего вколол). И начинается: «Да что там? Это легко, я вот сейчас…» Год-два — и всё это проходит. На самом деле медицина — занятие достаточно серьёзное, и относиться к этому с позиции «ай, я всё умею, я всё знаю, хиханьки, хаханьки, сейчас мы всё сделаем» невозможно. Как правило, с годами, я не побоюсь этого слова, умнеешь и понимаешь, что неважно, к кому ты приехал, в каком он состоянии, пьяный он или нет, как он к тебе отнесётся, — всё равно. Надо хорошо посмотреть, надо адекватно полечить. Надо соответствовать своей профессии и своему званию. Так что цинизм — это больше на словах, конечно. Личное отношение всегда есть, сопереживание.

— И часто врачи плачут?

— Вот этого нет. Разве что на первых стадиях. Чаще это слёзы обиды. Когда тебя незаслуженно оскорбляют, обижают, не понимают, что ты пытаешься помочь. Да, от обиды, бывает, девчонки плачут. Потом к такому обращению привыкают и начинают относиться адекватно.