Женщины, будьте красивыми и опасными!

Люди испытывают сексуальное желание. Люди испытывают желание разной степени. Люди испытывают желание к разным людям — разного пола, внешности, возраста и т.д. Люди выбирают, реализовать им это желание или нет.

Казалось бы, это очевидные утверждения, отражающие реальность. Однако помимо эмпирической реальности существует ещё культурный слой представлений, в данном случае о сексуальном желании. Он широко распространён и незаметен, но пронизывает все сферы жизни, так или иначе влияя на них. Сильнейшее влияние оказывает идея о принципиальной разнице между сексуальным желанием у мужчин и женщин.

Считается, что мужчины — это самцы, у них животные инстинкты сильны настолько, что они не всегда способны их контролировать. Они хотят секса чаще и больше, чем женщины, но не связывают его с эмоциями. Фактически они хотят секса всегда, а если не могут им заниматься, это признак слабости и немужественности.

Сексуальное желание женщины представляется в виде двух противоположностей. С одной стороны, женщины якобы хотят секса только в связи с любовью, они намного сдержаннее в своих желаниях, вполне могут жить без секса и не страдать от этого. Это представление порой доходит до обожествления женщины, помещения её на пьедестал неприкосновенной чистоты и святости (с которого очень легко рухнуть, едва чистота будет нарушена действиями женщины или мужчины). С другой — они обладают сильнейшим сексуальным притяжением, которое привлекает к ним мужчин, и с жадностью пользуются этим. Такое представление находит кульминацию в демонизации женского желания и женщины как таковой в образах ведьмы, хищницы, искусительницы, которая использует мужчину в своих целях.

Эти представления растворены в культуре: от анекдотов и рекламы до классической литературы. Они усваиваются неосознанно, и даже если человек не следует этим представлениям, они оказывают влияние на его жизнь. Они тесно связаны с другими элементами конструирования гендера в западном обществе — экономическими, социальными, политическими — и проступают во всех гендерных теориях, от патриархальных до радикально феминистических.

Два правила Желания

1. Непредставимо и недопустимо, чтобы женщина испытывала сексуальное желание.

2. Непредставимо и недопустимо, чтобы мужчина был объектом сексуального желания.

Так в афористичной форме американский секс-блогер и феминист Figleaf формулирует парадигму взаимосвязи гендера и сексуальности, которая проступает в традиционном отношении к сексу и в различиях к восприятию сексуальности у женщин и у мужчин. Он тут же оговаривается: «Конечно, к реальным людям это отношения не имеет. В этом и суть!» К кому же тогда относятся эти правила? К людям, — женщинам вообще и мужчинам вообще — которые существуют в культурном поле и на которых равняются (или которым себя противопоставляют) реальные люди.

На первый взгляд, правила могут показаться абсурдными. Но если присмотреться, они срабатывают во многих социальных и культурных конструкциях, особенно в сочетании с другими мифами и предубеждениями. Например, правило 1: очевидно в культе женской невинности и целомудрия; женщину, которая открыто хочет секса и наслаждается им, с большой вероятностью станут оценивать негативно, вплоть до оскорблений (в отличие от мужчины, к которому в этой ситуации отнесутся одобрительно и с пониманием). Правило 2: наиболее ярко проявляется в гомофобии. Один из аспектов гомофобии — острое неприятие того, что мужчина оказывается объектом сексуального влечения другого мужчины. Отчасти это связано с «мужским взглядом», отчасти — с патриархальными представлениями о властной динамике и соотношении активной и пассивной ролей в сексе с мужественностью и женственностью.

Пассивная женщина, активный мужчина

Хотя мне нравится смелая формулировка двух правил Желания, я предпочитаю другое описание социокультурного стереотипа: в традиционном представлении секс — это не процесс взаимного удовлетворения, а некий предмет, который хранит женщина, но который принадлежит мужчине и должен быть завоёван или, если завоевание уже состоялось, включаться по его требованию. Даже бытовая лексика отражает эту концепцию — например, словечко «давать» или выражение «беречь себя для мужа». В сочетании с двумя правилами, общим набором стереотипов о женской сексуальности, например о её обязательной связи с эмоциями, и социальными установками, получается, что женское желание возможно только в ответ на желание мужчины и полностью подлежит его контролю.

Для иллюстрации возьмём пример из динамики семейных отношений. Если жена отказывает мужу в сексе, общественное мнение, скорее всего, сочтёт её неправой и будет сочувствовать мужчине. Если же в сексе отказывает муж, то это его право, а настойчивость женщины в такой ситуации считается неприличной. Реакция общественности на измену неудовлетворённого партнёра тоже будет разной: если добрать секса на стороне решил мужчина, его измену воспримут довольно добродушно («мужику надо, что ж поделать») и будут критиковать его жену, которая недостаточно добросовестно выполняла супружеский долг. Если же на сторону ходит неудовлетворённая жена, на неё обрушиваются порицания со всех сторон и оскорбления, из которых «нимфоманка» — самое мягкое, а «шлюха» — самое, наверное, распространённое.

Что происходит в этой ситуации? Секс — это предмет, который хранит женщина. Вступая в брак, она подтверждает, что данный конкретный мужчина является обладателем, хозяином секса. Когда мужчина заявляет о своём желании им воспользоваться, женщина обязана подчиниться — ведь она всего лишь хранительница, а не владелица. Её собственное желание — вещь в таком укладе невозможная, потому что желание женщины должно включаться в ответ на желание мужчины, а не само по себе. Если женщина испытывает желание сама по себе, с ней что-то не так. Если она не испытывает желание в ответ на желание мужа — с ней тоже что-то не так.

Поэтому в обоих случаях — и при измене неудовлетворённого мужа, и при измене неудовлетворённой жены — виноватой оказывается жена. В первом случае она не включила своё желание в ответ на желание мужа, его владельца, не допустила его к его собственности. Распространённый совет женщинам, которые оказываются менее сексуально активными, чем их мужья: «ну ты уж потерпи, ему же надо». Тем же «ему же надо» оправдывается измена.

Во втором случае женщина проявила сексуальное желание без изначального сигнала мужа — оно сработало «не вовремя». Заметим, мужчине не посоветуют «потерпеть», или «постараться», или удовлетворить женщину способами, которые не требуют от него быть возбуждённым. Потерпеть опять же посоветуют женщине! А то, что она добирает сексуальное удовлетворение на стороне, будет считаться нарушением прав мужа на единоличный «доступ к телу», фактически разбазариванием его имущества.

Те же механизмы можно проследить в любых стереотипных представлениях о том, как должны вести себя мужчина и женщина в вопросах, связанных с сексом, будь то ухаживание, брак или просто секс как таковой. Таким образом, женщина в сексуальном взаимодействии оказывается не равным партнёром, а пассивной хранительницей «собственности» мужчины, а иногда — защитницей, преградой на пути к желанному «объекту». Мужчина же выступает либо хозяином в своём праве, либо героическим завоевателем.

Патриархальное неравенство

Я не ставлю сейчас задачу проанализировать, каким образом сформировалось описанное выше представление о гендерных различиях в сексуальности у мужчин и женщин, и как образовывалась его связь с патриархатом. Но вполне очевидно, что неравенство сексуальное является частью более широкого гендерного неравенства, и они взаимно подкрепляют друг друга.

Хотя в современном обществе и объявлено равенство полов, но глубоко усвоенные социокультурные механизмы всё ещё работают. Взять, например, упоминавшийся выше культ невинности: хотя сейчас он мало где доходит до «умри, не давай поцелуя без любви», потеря девственности остаётся важным символом перемены статуса. (Свою роль в этом играет представление о сексе как исключительно проникновении пениса в вагину — тема для отдельного разговора.) Кто-то решает «беречь себя», кто-то, наоборот, спешит от неё избавиться — принципиально то, что невинность остаётся значимым символом женской сексуальности, с которым связаны не только некоторые социокультурные институты, но и экономические: взять хотя бы индустрию восстановления девственности. У зрелой женщины он превращается в культ целомудрия: она должна быть с Единственным, а если его нет, секс становится запретным/не одобряется.

Мужчин же, напротив, патриархальные стереотипы подталкивают к тому, чтобы доказывать свою мужественность сексуальными победами.

Мужественность измеряется количеством завоёванных женщин (говорящий эпитет, не правда ли?) и количеством половых актов, даже супружеская верность порой становится признаком немужественности. Помимо того, что это способствует сексуальной объективации женщин, связь мужественности с количеством «зарубок на прикладе» сильнейшим образом давит на мужчин, заставляя их самих основывать свою самооценку на потенции. Причём роль играют не качественные показатели, а количественные: сколько женщин, сколько раз, сколько времени… Неудивительно, что так богатеет и развивается индустрия средств стимуляции мужской потенции.

Свою роль гендерное неравенство играет и в ритуалах флирта и ухаживания. В традиционном флирте женщина занимает пассивную позицию, одновременно демонстрируя наличие у неё желаемого объекта (секса), украшая себя одеждой и макияжем. Мужчина выбирает женщину и «завоёвывает» её социально допустимыми методами (а иногда и недопустимыми: насилие на свидании составляет значительную часть культуры изнасилования). В чистейшем виде этот механизм представлен в культуре пикапа: «В 1917 году наши прадеды взяли штурмом Зимний Дворец. Спустя примерно 80 лет, их внуки решили стать профессиональными революционерами по части штурма красивых девушек». Женщина в ритуале ухаживания предстаёт одновременно и желанным объектом, и врагом — ведь она «стоит на страже» сокровища, за которым пришёл завоеватель. О равенстве, взаимодействии и обмене удовольствием в такой концепции речи не идёт.

Если крепость не сдаётся добром…

Распределение ролей мужчины-завоевателя и женщины-хранительницы играет принципиальную роль в формировании культуры изнасилования. Сочетание мифа о количественных показателях мужественности, описанным выше, с мифом о мужской слабости формирует концепцию взаимодействия полов, в которой изнасилование или по крайней мере принуждение к сексу выглядит вполне естественным компонентом.

Если пройтись по аргументации формата «сама виновата» и «такова уж мужская природа», в ней отчётливо проступает та же схема завоевателя и хранительницы. Женщина выступает хранительницей желанного объекта — секса. Её внешний вид и поведение могут свидетельствовать о том, что объект у неё есть (отсюда обвинения «юбку короткую надела, глазом повела, значит сама хотела»). Мужчина, видя этот объект, не может устоять и не завладеть им.

Это очень важный элемент! Какие бы объяснения не подбирались, — «животная природа самца», «женская красота с ума сводит» и тому подобное — ключевым в них является оправдание потери мужчины контроля над собой. Преграду на его пути должна поставить женщина, и если она делала это плохо — не сопротивлялась, сопротивлялась недостаточно, оказалась в неподходящем месте — виновата она. С другой стороны, во многих случаях женщина обязана сдаться: «завела мужика, а не даёт», «раз подарки принимала, нечего ломаться», и вездесущее «можно и потерпеть». (А поскольку женское желание должно включаться в ответ на мужское, то появляется ещё и убеждение, что женщине должно нравиться происходящее, вплоть до классического «расслабься и получай удовольствие». Одновременно в ситуациях, когда насилует посторонний мужчина, за полученное в результате физических реакций тела удовольствие полагается порицание.)

С точки зрения завоевателя/хранительницы это вполне логично: хотя женщина хранит священный Грааль секса, принадлежит он мужчине: либо конкретному — партнёру женщины, либо любому, кто сумеет его захватить. Выстраивая преграды, женщина выполняет свою функцию защитницы святыни, но рано или поздно она должна уступить, особенно если у святыни нет «владельца» — постоянного партнёра-мужчины. Владельцу же она должна предоставлять беспрепятственный доступ.

Переводя эту систему с языка образов на обычный язык, получаем: если у женщины есть постоянный мужчина, она должна позволять ему заниматься с ней сексом, когда он того хочет, и не допускать к себе других мужчин. Если у женщины нет постоянного мужчины, она должна «беречь себя», пока его не найдёт, но в то же время сигнализировать о своей «незанятости». Когда найдётся кандидат, она должна испытать его, некоторое время препятствуя его попыткам с помощью кокетства, символического или фактического сопротивления, но в итоге ей предстоит уступить ему. Женщина, которая не сдаётся, — враг, к ней можно применять насильственные меры.

Можно объяснять эту схему поведения животными инстинктами (например, отбор сильнейшего самца для продолжения рода), архетипами, зафиксированными в мифах и сказках, и т.д. Но хотя и инстинкты, и архетипы играют роль в формировании сознания, нельзя, увлекаясь ими, забывать, что на практике распространённость этой схемы приводит к регулярному насилию над женщинами и оправданию этих действий обществом.

И другие проблемы

Представление о сексе как о предмете порождает немало других социальных проблем. Конечно, в западном обществе уже нет института гарема или поясов верности, которые создавались (и создаются до сих пор в ряде стран), чтобы уберечь женщину от покушения на хранимый ею предмет, а мужчину — от соблазна покуситься на чужое. Впрочем, описанный выше культ невинности и целомудрия всё ещё жив, как и порицание «развратниц» со стороны и религиозной, и светской морали и нравственности.

Очевидную роль оно играет в сексуальной объективации женщин: от продажи чего угодно по схеме «товар плюс тётка» до ориентированной исключительно на мужчин и унизительной для женщин порнографии и до современного уродливого вида женской проституции.

Не так очевидно, но тем не менее ощутимо это представление способствует гомофобии и разнице в отношении к мужской и женской гомосексуальности. О мужской гомосексуальности уже говорилось выше. Женская гомосексуальность выглядит более допустимой, но происходит это потому, что женщины-лесбиянки как будто ничего не «отдают», занимаясь сексом друг с другом — ведь нет мужчины-завоевателя, который «взял» бы то, что они хранят. Лесбийские отношения воспринимаются как процесс ожидания мужчины, и их участницы с точки зрения гетеросексистской модели завоевателя и хранительницы являются «свободными». С другой стороны, предполагается, что появление мужчины немедленно меняет ситуацию — женщина должна играть по сценарию сопротивления и капитуляции, а если она отказывается это делать, объявляется война.

Как выйти из игры

Порой тем, что всё вышеописанное настолько распространено и традиционно, оправдывают нежелание как-то менять ситуацию. «Так всегда было и всегда будет». Но на самом деле стоит отключиться от мужчин и женщин «вообще», которые обычно фигурируют в общественном сознании как некие эталоны поведения. Если обратиться к эмпирической реальности, то есть к конкретным людям, оказывается, что многие сами приходят к пониманию простого факта: секс — это не объект, за который идёт война полов. Секс — это процесс взаимодействия равных людей с целью получить удовольствие и доставить его партнёру.

Такое смещение восприятия принципиально меняет всю картину отношений полов. Кстати, для начала оно убирает из неё гетеросексистскую точку зрения: если нет жёсткого распределения привязанных к гендеру ролей, то нет необходимости в том, чтобы в сексе участвовали мужчина и женщина, так что вместо «отношений полов» появляются просто отношения. Даже в гетеросексуальной паре вместо игры по готовому сценарию завоевания-сопротивления-капитуляции строятся индивидуальные отношения между двумя людьми с уникальными характерами, особенностями и предпочтениями. Вместо военных действий они занимаются мирным взаимовыгодным сотрудничеством.

Конечно, отношения без привязки к готовым сценариям могут казаться более сложными, чем игра по веками повторяющимся правилам. Ещё сложнее игнорировать давление общества, пронизанного традиционными представлениями о том, как должны вести себя мужчины и женщины во всех сферах деятельности, в том числе и в сексе. Но в действительности свобода от следования навязанным гендерным стереотипам поведения приносит облегчение и мужчинам, и женщинам, позволяет им жить так, как хочется, а не так, как бабушки на лавочке велят. Более того, избавление от жёстких гендерных сценариев, в том числе заложенных в концепции секса как войны полов, меняет общество: устанавливается гендерное равенство, снижается уровень насилия, в целом, общество, состоящее из удовлетворённых и счастливых людей, гарантированно живёт лучше.

Материал подготовлен в рамках программы «Гендерная демократия» Фонда имени Генриха Бёлля