История четвертая: девяностые я помню скорее как подъем

Девяностые начались для меня с Путча. Нет, в Москве меня не было, хотя отец ходил к Белому дому, а мама таскала на работу ельцинское обращение и кому-то кажется там даже раздавала. Я же был тогда школьником, меня на лето всегда «ссылали» в Крым — к бабушке с дедушкой. Вот там я и сидел — в домике аккурат расположенном на так называемой «ялтинской» трассе. Дедушка с бабушкой шепотом говорили про возвращение «37-го года», а потом дедушка, втихоря от бабушки, вместе со мной настраивал приемник и мы с ним слушали Би-Би-Си. Видимо, как и Горбачев, которого дедушка любил также сильно, как не любил Ельцина.

Потом ГКЧП проиграло. Кончилось и лето, и я приехал в Москву. И хотя самого судьбоносного гайдаровского отпуска цен я не помню, зато точно помню, как отец рассказывал, что под Новый год он пошел со своим студентом на «рынок» и торговали они там пресловутой «Кукурукой». На новогодний ужин заработать удалось. Правда, удалось ему также заработать и простуду. Меня же его поход не удивлял и тем более не смущал, в отличие от отца базара я не стеснялся. К тому времени я уже сам со старшим братом у бабушки в Крыму ездил на рынок «торговать малину».

Хорошо помню процесс «появления» продуктов, как уходило это постсоветское ощущение если не голода, то уж точно тотального дефицита. Были очереди, на которых я иногда «зарабатывал» — помогал какой-нибудь старушке купить на меня как на ее якобы внука лишний кусок масла или килограмм сахара (пока не ввели талоны), а взамен получал какую-нибудь мелочь «на мороженое». Оно, кстати, в то время стало совсем уже несъедобное, с желтой или светло-коричневой цвета «детской неожиданности» глазурью, но что поделаешь. И вдруг — все это кончилось. Хотя дефицит, конечно, «прошел» не сразу.

Помню как вместе с московской уже моей бабушкой мы, когда я жил у нее на каникулах, постепенно «заново» осваивали толстенную сталинскую поваренную книгу. Не могу сказать, чтоб мы готовили заливное из осетра. Первым «доступным» блюдом стали «бифштексы рубленные со шпигом» — из мороженной говядины.

Помню и другие появившиеся тогда продукты. Совершенно несъедобный немецкий «колбасный фарш», немного более питательные сосиски из консервной банки. И «венец мечтаний» — уже не немецкое, но голландское (кажется) подобие тушенки в серебристо-зеленых консервных банках и действительно круглый, по-настоящему, а не по названию голландский, сыр. Кстати, он продается и сегодня, вот только пенсионерам он перестал быть доступен. Как и, например, натуральные кипрские или австрийские соки, которые с 1992 года хлынули в Москву (за всю Россию говорить не берусь), а потом постепенно начали дорожать и, в конце концов, были вытеснены отечественной бурдой из концентратов.

Год 1993-й мне запомнился, как ребенку весьма политизированному, противостоянием Верховного совета и президента. А также тем, что в школу несколько дней можно было не ходить. Один из одноклассников впоследствии уверял, что едва не стал обладателем брошенного на улице «Калаша», а отец рассказывал, как они между лекциями стреляли из духового ружья в неизвестных снайперов, сидевших на соседней крыше.

Пусть меня не осудят те, кому в то время лет было больше чем мне, но по моим ощущениям, и по «материальному положению» моей семьи ситуация, начиная с 1994 года, на мой взгляд, только улучшалась. Пиком сытости был 1997 и начало 1998 года. Еда и «шмотки» были качественны и дешевы, я, простой старшеклассник, пил исключительно чешское пиво и курил (да простят меня мои родители, которые об этом не знали) только французские сигареты. При этом ни миллионерами, ни пресловутыми «новыми русскими» из анекдотов мы не были. Голода вокруг я, к тому времени, тоже не видел. Хотя повторю, речь идет про Москву.

И вот потом наступил 1998 год. Тогда-то я впервые и почувствовал себя «бедным». Но у меня это случилось не в начале 1990-х, как говорят не только представители старшего поколения, но и многие мои сверстники сегодня. Все же я твердо уверен, что «моральная травма», сязанная с падением достатка для меня совпала по времени с началом «сытых нулевых».