Петербургские анархисты о своих и чужих ценностях

В последние годы в России заявило о себе уличное антифашистское движение — нечто среднее между политическим течением и молодежной субкультурой, объединяющее людей под общим наименованием «Антифа». Многие антифа открыто исповедуют анархистские политические взгляды. Однако для большинства наших сограждан слово «анархист» до сих пор стойко связано с черными флагами на махновских тачанках. Между тем современные последователи Кропоткина и Бакунина понимают под анархией вовсе не крестьянскую вольницу, а нечто совсем иное.

Что же именно, «Новая» попыталась узнать у самих анархистов. Побеседовать с корреспондентом «Новой» согласились Евгений, Юлия и Леонид.

Неутопическая анархия

— Как вы определяете свои политические взгляды?

— Мы анархисты, или, скорее, анархо-коммунисты.

— А что это значит? Каким вы видите идеальное общество?

— Построенным на безвластных началах и личной свободе. Необходима децентрализация управления и переход к самоуправлению, чтобы люди не командовали друг другом, а сотрудничали. В идеале нужно отменить представительную демократию, когда человека избирают голосованием, по малопонятным основаниям предпочитая его другим. Когда же группе людей необходимо иметь своих представителей, они должны сменяться механически, по ротационному принципу. Отсутствие власти и личная свобода в конце концов дадут каждому возможность самореализоваться.

Мы не хотим, чтобы нас воспринимали как утопистов, хотя то, что мы говорим, и выглядит на первый взгляд как утопия. Потому что пока в истории человечества не было ни одного долгосрочного примера жизни целого общества, основанного на анархистских принципах. Но так же было со всеми передовыми идеями: от той, что Земля круглая — до отмены рабства и равноправия женщин и мужчин. И сейчас анархия приобретает вполне осязаемые формы.

Для правды времени не жалко

— Почему вы считаете, что анархистский уклад может быть применим в реальной жизни?

— В истории были краткосрочные примеры существования анархистских сообществ: в Испании в 1930-е — трехсоттысячные коммуны Арагона, которые уничтожил режим Франко. Сейчас есть сапатистские районы Мексики, самоорганизованные многотысячные «ассамблеи» граждан и самоуправляемые предприятия, в том числе металлургические, Аргентины.

Леонид: Я сам жил в самоуправляемых сквотах в Берлине, и они прекрасно обходились без власти. Правда, сейчас ощущается наступление на них: капитализм, основанный на принуждении и навязывании, не может мирно сосуществовать с анархизмом, основанным на свободе и взаимодействии, и пытается изжить конкурента. Среди прочего потому, что анархисты, естественно, занимаются критикой существующих порядков.

Юлия: Существует система взаимообмена, называемая freemarket: единичная акция или какое-то постоянное место, куда каждый может принести не нужную ему вещь и взять все, что пожелает. Это, конечно, не более чем маленькая инициатива, но она работает.

Евгений: Передовая социологическая наука сейчас приходит к идеям анархизма и самоуправления. Ученые обратили внимание, что в США снизу создаются кооперативы, управляемые рабочими. Профессор политических наук Мэрилендского университета Гар Альперовитц (Gar Alperovitz), автор книги «Америка после капитализма», утверждает, что сейчас в США более 11000 компаний, которыми владеют рабочие. 120 миллионов американцев входят в кооперативы — почти треть населения Штатов. Конечно, этому пока далеко до чистого анархизма, но движение идет по направлению к нему.

— Почему далеко?

— Хотя бы потому, что есть разница зарплат для рабочих разных уровней, пусть и не колоссальная: где-то один к четырем. Для сравнения, в иерархических традиционных корпорациях зарплата руководителей выше зарплаты низовых рабочих в двести-триста раз. Глобальный капитализм, кстати, понимает, что его система постепенно рушится, и пытается справиться с этим — использовать неиерархическую корпоративную этику; т. е. использует анархические элементы для самосохранения.

Во-вторых, хотя в управляемых рабочими компаниях у каждого есть голос, вопросы все же решаются голосованием.

— А как надо?

— Консенсусом. При голосовании большинству приходится выбирать один вариант решения из заранее заготовленного кем-то другим списка; причем даже если ни одна опция тебе не нравится. В итоге минимум одной стороне приходится идти на компромисс. Консенсус же — это принципиально иной подход к разрешению конфликтов. После обозначения проблемы начинается творческий процесс, в котором каждый принимает участие, и в итоге решение оказывается не навязанным сверху, а созданным теми, кто и должен его выполнять. Только такой подход можно считать справедливым и свободным.

— Но ведь это займет уйму времени!

— Так кажется на первый взгляд. Ведь не придется каждый раз изобретать велосипед. Например, в тех же сквотах не нужно каждый раз решать, кому подметать, а кому идти за хлебом: это очень быстро само получается. В основе лежит еще один принцип анархизма: личная ответственность. Нельзя проходить мимо проблемы и считать, что это меня не касается.

Конечно, иногда придется потратить время на то, чтобы прийти к консенсусу по сложным вопросам. Зато можно быть уверенным, что плохо решенная проблема не выскочит откуда-нибудь в самый неподходящий момент, потому что кто-то с самого начала был против окончательно принятого решения и его задавили большинством.

Бесполезная власть

— Консенсус — это, конечно, неплохо, как и личная ответственность. Но это серьезный труд, на который не каждый согласится. Многим людям проще махнуть рукой — мол, пусть там, наверху, решают — и ни во что не вмешиваться, зато и ни за что не отвечать. Так, между прочим, живет где-то 80% населения.

— Конечно, анархистом легче назваться, чем быть.

Но в целом это проблема воспитания. Мы живем в ультраиерархическом обществе ультрапотребления. И оно закладывает в людей соответственное отношение к окружающему миру. Но чем больше людей будут вести себя как полноценные свободные личности и так же воспитывать своих детей, тем больше будут меняться взаимоотношения между людьми и, соответственно, социум.

— Это, на мой взгляд, действительно звучит утопично… Хорошо, давайте предположим, что ваша система заработает. Не отбросит ли это людей в каменный век? Все-таки одно дело — самоуправление сквотами, а другое — производство, особенно высокотехнологичное. Чтобы создать тот же автомобиль, нужны тысячи разных деталей, и тут фримаркетом не обойдешься.

— У нас нет окончательных ответов. Анархизм — это не система стереотипов, а живой, развивающийся организм. Идея анархизма появилась не в вакууме, а в капиталистическом обществе, поэтому во многом основана именно на критике этого общества. С анархистских позиций действительно можно вести эффективную критику: противопоставлять системе угнетения систему равных возможностей при неограниченном спектре этих возможностей; систему, в которой у каждого будет несравнимо больше путей для самореализации. Например, мы принципиальные противники конкуренции, и вместо нее применяем принцип взаимопомощи, который куда целесообразнее.

Но к обществу будущего все равно придется идти постепенно, поэтому и цели надо намечать реальные: развивать свободную и гармоничную личность, ответственную за происходящее вокруг, развивать сквоты, кооперативы, местное самоуправление, независимое образование, некоммерческое искусство. А как будет выглядеть окончательная экономическая система общества будущего… пока об этом могут квалифицированно спорить разве что ученые.

Но высокие технологии точно никуда не денутся. Ведь именно с развитием науки анархистские теории получили возможность взрасти так мощно, как сейчас. Каждый может сам снять кино, нарисовать картину и выложить их в интернете или делать, например, табуретки — то есть самореализовываться так, как ему будет угодно. С появлением машин, занимающихся самым черным трудом, у людей появляется больше свободного времени и больше возможностей.

Хотя, конечно, машины сами по себе не отменяют эксплуатацию, пока существует власть. С течением истории общество постепенно изжило потребность во власти, чье появление когда-то было обусловлено необходимостью людей защищаться и организовываться. Теперь главная цель власти — удержание власти. Она чувствует, что не нужна обществу, и начинает защищать сама себя. Но это не может продолжаться вечно.



Реальная возможность договориться

— Какие средства вы готовы использовать, чтобы изменить общество? Признаете ли вы насилие?

— Мы влияем самим своим существованием на социум: помимо критики глобального капитализма, показываем своим примером, как можно жить иначе. Насилие приемлемо для самообороны; в качестве самообороны мы рассматриваем и силовое противостояние неонацистам, потому что нельзя позволить им развиться. Главное персонально наше средство — формирование современной культуры, ведь мы художники. Но при этом существует много других анархистов: они борются за права рабочих, занимаются социальными проблемами и т. д.

— Много разговоров вызвала ваша акция памяти Стаса Маркелова и Насти Бабуровой. Вы наклеили коллажи на забор начала ХХ века постройки вокруг здания Музея политической истории. Когда принты сорвали, остались уродливые следы от клея. Интеллигенция Петербурга была удивлена и возмущена, многие отнеслись к акции как к акту вандализма.

— Вандализм — это термин, используемый властями, чтобы контролировать визуальную ситуацию в городе. В мире есть много художников, которые рисуют на стенах. Чаще всего их творчество уничтожают, закрашивают. Хотя умные хозяева зданий нередко потом снимают слой краски и восстанавливают рисунки. А в том же Берлине муниципалитет даже выделяет деньги уличным художникам, чтобы они рисовали на глухих стенах, украшая таким образом город.

Более того, у нас есть внутренний ценз: мы наклеили принты, которые было очень легко сорвать, причем, легко смываемым клеем ПВА. Хотя проще было бы нанести рисунок краской, и провисело бы это гораздо дольше; но в итоге пришлось бы перекрашивать или даже реставрировать забор. На наш взгляд, вандализмом было срывать нашу работу.

— Я в целом разделяю вашу логику: действительно, нет ничего плохого в том, чтобы красиво разрисовывать здания или, тем более, устраивать политические акции. Но ведь не в историческом же центре города?

— Мы не считаем, что здания — это какая-то непререкаемая ценность сама по себе. Например, стиль классицизма, барокко — эти дома построены за счет труда рабов, на деньги от их использования. Это не абсолютная культура, она идеологически нагружена. Нет незыблемых понятий, которые нельзя подвергать сомнению.

— Но ведь вы сами говорили о консенсусе. Почему вы не хотите уважать мнение тех, кому нравятся эти здания так, как они выглядят сейчас, и не нравится не то, что вы делаете, а то — как?

— Мы уважаем чужое мнение. Но нужно, чтобы и нас уважали: мы не хотим, чтобы все наши замыслы упирались в тупик. Мы открыты к диалогу. К сожалению, сейчас очень сложно было бы практически его организовать, учитывая давление властей.

— А если бы вам разрешили сделать уличную выставку так, как вы хотите, на зданиях, которые вы сами выберете, с тем чтобы она просуществовала, скажем, пару месяцев, а после вы сами все убрали и почистили? Вы бы согласились?

— Это было бы приемлемое решение. Как анархисты и художники, мы считаем, что город принадлежит всем его жителям, поэтому то, как используется публичное городское пространство, должны решать сами жители, а не власти.