Советский человек ушёл в себя

Если за что и готов ответить постсоветский человек, так это за свою семью. Не обнаруживая возможности повлиять на события внешнего мира, homo postsoveticus сосредоточивается на частной жизни. То есть на том, что он может реально контролировать.

Такой вывод можно сделать из исследования Левада-центра, сравнившего результаты опросов о зоне моральной ответственности в ноябре 1989 года и июле 2008 года. Поздний советский человек выглядит даже несколько привлекательнее сложившегося постсоветского, хотя, как и было сказано, все - «люди как люди... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их».

Наиболее показательный результат: за два десятилетия в два раза снизилось число людей, которые считают, что человек безусловно несёт моральную ответственность за действия своего правительства. Надо, конечно, понимать, что 1989 год - время максимального вовлечения советского человека в политику, снятия отчуждения народа и власти, эйфории по поводу возможности влиять на политические процессы и вообще на принятие решений. Но результат всё равно впечатляющий, свидетельствующий о высокой степени отчуждения среднестатистических граждан от власти, которые не считают возможным участвовать в общем деле, потому что лично им это участие мало что даёт.

Цепочка отчуждения примерно такова: нет ощущения влияния на события - сужается зона контроля - схлопывается поле моральной ответственности - уменьшается радиус доверия.

Данные о моральной ответственности за происходящие в стране события лишь подтверждают этот вывод. События оцениваются как внешние по отношению к индивиду в согласии с принципом «моя хата с краю», отсюда и нечувствительность россиян к чрезвычайным происшествиям и их последствиям, которую сейчас сами же россияне активно обсуждают, например, в связи с трагедией на Гаити. Здесь падение представлений о собственной ответственности, как и в случае с правительством, в два раза.

Классическое Марксово отчуждение от результатов своего труда отчётливо просматривается в ответах на вопрос «Несёт ли человек моральную ответственность за работу своего предприятия?». «Безусловно несёт» отвечали 46% респондентов в 1989 году и всего 26% в 2008-м. Хотя следует оговориться, что тех, кто ответил «в какой-то мере несёт», даже больше, чем в позднюю перестройку.

«Безусловно не несёт» - таких 19% в 2008-м против 5% в 1989-м. Предприятия стали частными, акционерными, партийная, а иной раз и профсоюзная организация канули в Лету, и задача работника не столько участвовать в общих делах или демонстрировать лояльность, сколько просто выполнять свои оплачиваемые обязанности. Есть, конечно, инструменты тимбилдинга, но они в большей степени касаются средних и малых фирм «новой экономики», чем предприятий реального сектора.

Масштабная миграционная активность, действие механизмов адаптации в чужой среде, дисперсия целых народов, превращающихся в «нации-гастарбайтеры», привели к тому, что всё меньше людей готовы связывать национальную идентичность и моральную ответственность. 44% респондентов в 2008 году против 27% в 1989-м заявили, что человек не несёт моральную ответственность за действия лиц своей национальности.

На этом фоне несколько загадочной выглядит готовность наших современников нести моральную ответственность за поступки своих предков, что в меньшей степени было свойственно людям эпохи перестройки. Но, во-первых, тогда был вал разоблачений, связанных с действиями и событиями сталинской эры, и они имели чётко негативные коннотации - соответственно, никто не хотел «наследовать» преступлениям эпохи репрессий. Во-вторых, в сегодняшней интерпретации апелляция к предкам - это скорее нечто в большей степени семейное, нежели общественно-политическое.

Под стать сузившемуся радиусу доверия и так называемый фокус идентификации: если люди готовы нести ответственность только за узкий подконтрольный участок, стоит ли удивляться тому, что с Россией в целом связывают себя... 28% опрошенных. Самоидентификация происходит по иным критериям, и главный из них - принадлежность к своему административному образованию: городу, селу, району. Неслучайно сейчас востребованы не просто региональные, а анклавные, районные СМИ, сосредоточенные на новостях ближайшего радиуса «шаговой доступности».

С одной стороны, это нормально: частная жизнь - главное в персональной истории каждого человека. Но сама возможность нормальной частной жизни зависит от качественной общественной среды. От общего дела, от того, что раньше называлось res publica. И от чего произошло понятие республиканской формы правления...