Главное наказание Чичваркина

В истории с Чичваркиным меня больше всего привлекает не суть обвинений, а вот те простые, человеческие банальности, через которые проходит человек, попав в жернова государственной машины. Такие простые вещи обычно никому не интересны, но именно из них складывается сам человек и очень часто именно эти банальности определяют то, что человек делает и какие решения он принимает.

Эти истории становятся грустными анекдотами и в таком виде расходятся по людям и я знаю, что ничто так не «работает» на биографию человека как сумма этих коротких историй.

Вот простая история о том, как Чиваркин смог улететь. Вернее будет сказать, как он бежал. За его машиной была слежка и ему пришлось пересесть в другую, чтобы доехать до Шереметьево. «Пересесть» - это неточно сказано: Чичваркин ехал в машине лежа, растянувшись на подрагивающем полу, так, чтобы его не было видно. Простая история, правда? Но какой драматизм! О чем думал Чичваркин в тот момент, когда он в хорошей, чистой одежде лежал на грязноватом полу машины и изучал кое-где грязные и потертые ботинки своей охраны? Мужчины вообще иногда не знают даже, что у них дыра на ботинке.

«Слышь, Лёха - сказал, например, Чичваркин своему охраннику потом - у тебя дыра на левом ботинке».

А может и не сказал. А может, он лежал, и больно ударяясь на дорожных ямах, вспоминал о том, как он выступал на форуме «Стратегия-2020»? «Лидер поколения», «модный» Чичваркин на полу в несущемся в Шереметьево автомобиле... - вот картина, сродни картине отступления наполеоновских войск.

Каждый должен знать, что главным его наказанием будет унижение.

Или вот история про няню Чичваркина. Это, конечно, не его няня, а няня его детей. Будем называть ее для краткости НЧ.

Когда Чичваркин уже отбыл на туманный Альбион, НЧ повезла ему в Лондон деньги и карточки, на которых тоже деньги. Все правильно: кому еще доверить столь деликатное дело? Нужен проверенный человек. Конечно, это няня - если уж вы доверяете ей своих детей, то и деньги можно доверить. При входе в аэропорт НЧ встретила следственную группу и все деньги и карточки у нее изъяли.

Но Чиваркин попросил привезти из Москвы не только деньги и карточки. НЧ везла в Лондон гречку и селедку. И именно это она довезла.

Тут мы имеем дело с историей, разрушающей мифы. Небожители не могут есть гречку с селедкой! Небожители вообще не едят простые вещи. Вот если бы НЧ везла в Лондон килограммов шесть фуа-гра с каперсами и ростками искуса - тогда бы было понятно. Но гречка!

Всякий эмигрант знает, что в Лондоне, как и в прочих европах нет гречки, селедки, сметаны, кефира, ряженки, сгущенного молока, нормальных свежих, а также соленых огурцов, а также еще ряда привычных нам продуктов. И только опытный эмигрант знает, что все это можно купить в «русских магазинах», которые есть везде, в том числе и в Лондоне.

Издевательская гречка и селедка для Чичваркина как привет от Родины.

Каждый должен знать, что главным его наказанием будет мелочное унижение.

Или вот. Приходишь ты домой - уставший, вымотанный, а жена тебе говорит: «Жень, тут следователь приходил и знаешь что сказал? Он сказал, что тебе надо будет косичку сбрить, а то тебя будут на зоне пидарасить... И цветных штанов, сказал, лучше не носить... Слышишь, Жень?»

И ты как дурак идешь в ванную, смотришь на себя в зеркало, на свою косичку, на цветную рубашку и думаешь: «Вот пидарас этот следователь!»

И ведь сбриваешь эту чертову косичку. Потому что страшно. Человеку ведь бывает страшно?

Не знаю, что именно подумал Чичваркин, глядя на себя в зеркало, но следователь сказал его жене именно это (Чичваркин рассказывал об этом в интервью журналу «Сноб»).

Ты ведь никогда в жизни не думал, что какой-то следак, какая-то серая крыса однажды будет диктовать тебе что одевать и как стричься. И ты уже не будешь хозяином своего внешнего вида, твоя свобода быть таким, каким ты хочешь, будет размазана простым страхом быть отыметым на зоне в грязном бараке, который намного грязнее пола той машины, на которой ты можешь успеть выехать из «демократической России»...

Каждый должен знать, что главным его наказанием будет страх перед бОльшим унижением.