Идея частной собственности на госраспределение

Интерес президента страны к предложениям Максима Калашникова не только, по выражению С. Белковского, фраппировал либеральную публику, но и послужил могучим стимулом для разработки собственных инициатив. Нельзя сказать, чтобы палитра интеллектуальных изысканий, вылившихся за пару недель на сайт Gazeta.ru, была очень многоцветна. Скорее она являет весьма любопытный разнобой в выборе примеров, на которые России в ее движении вперед – в либеральном представлении – следовало бы ориентироваться.

Так, публицист Семен Новопрудский прямо связывает возможность инноваций с западной демократией, не усматривая притом никакого различия в европейской и американской, зато Китаю, поскольку там царит авторитаризм, в таковой возможности категорически отказывает, за исключением отдельно взятых города Шанхая и особой экономической зоны в провинции Шэньжэнь. До вхождения Гонконга в состав Китая, помнится, именно эта территория считалась либералами прогрессивной альтернативой, а в момент вхождения утверждалось, что свободолюбивый дух маленького и, по словам его посетителей, порядком загаженного островка, произведет волшебное действие над прочими полутора миллиардами китайских умов, развернув их в либеральном направлении. Поскольку никаких признаков подобной трансформации не произошло, у некоторых авторов (например, Юлии Латыниной) идеал сместился в сторону Сингапура. Г-н Новопрудский расширяет познавательные способности либерального лагеря, и это понятно: ведь нужно каким-то образом объяснить китайский экономический успех и в то же время не вступить с самим собою в противоречие, доказывая, что любая национальная модель экономики есть шаг назад, в сторону «чудовищного коммунистического эксперимента».

Усматривая исключение из авторитарного правила в лице провинции Шэньжэнь, автор, считающий российский общественный строй также авторитарным, почему-то не выдвигает логически напрашивающихся идей по развитию и приумножению особых экономических зон в Российской Федерации. Как известно, российское ведомство по управлению таковыми зонами было в один день ликвидировано, для чего должны быть некие причины. И об этих причинах, кстати, говорилось вслух: еще летом премьер России, а следом и президент, обнаружили, что вместо запуска инновационных производств девелоперы ОЭЗ стремятся прихватить побольше территории, которую затем используют как угодно, но только не для заявленных прогрессивных целей. Казалось бы, хороший повод поднять в связи с этим вопрос о коррупции и некачественном подборе кадров. Но тогда получится, что за особыми зонами нужен контроль, а это опять-таки авторитаризм.

Борис Макаренко, сотрудник Института современного развития – ключевого поставщика либеральных идей для Кремля – неприятно поражает Новопрудского допущением, что «китайской компартии хватило ума исправить две типично коммунистические ошибки: во-первых, принудить саму себя ротировать “фигуры наверху”, во-вторых, не убивать, а поощрять тысячелетние традиции – трудоголизм китайского труженика и азарт китайского торговца, на что советская бюрократия была органически неспособна». Автор считает крушение советского бюрократического режима явлением сколь естественным, столь и прогрессивным, не поясняя, что же помешало новому российскому общественному строю обратиться к собственным тысячелетним традициям, а не уповать вместо этого на помощь МВФ.

Если к традициям почему-то не прибегли, то что тогда делать, чтобы догнать китайского трудоголика? Глава департамента стратегического анализа компании ФБК Игорь Николаев видит выход из положения в обеспечении конкуренции. Дело хорошее. Осталось только понять, каким образом этого добиться. О том, как это делается в Китае, мне рассказывал крупный чиновник управления Федеральной антимонопольной службы, участвовавший в конференции антимонопольщиков стран БРИК: по его словам, большим преимуществом Китая является строгое антикартельное законодательство. Что такое по-китайски строгое, когда речь идет об экономических правонарушениях, объяснять не надо: за такие правонарушения в крупном размере в Китае предусмотрена высшая мера. Господин Николаев об этом отличии нашего южного соседа не упоминает – больно тема какая-то склизкая.

Идею конкуренции творчески развивают замдиректора Института социальных систем МГУ Дмитрий Бадовский и еще один сотрудник ИНСОР Никита Масленников, но каждый по-своему. В представлении Бадовского конкуренцию между собой, и немедленно, должны развернуть Владимир Путин и Дмитрий Медведев, причем дается на это всего один год, ибо уже в 2010 году, по его мнению, президенту и премьеру надо договориться, кому из них править страной с 2012 года. Великодушный автор даже допускает, что такой консенсус может быть поначалу непубличным. Но вот ведь штука: в Соединенных Штатах, являющих собою для отечественного либерала идеал демократии, между нынешним президентом и нынешним госсекретарем за два года до выборов был такой консенсус, что только пух и перья летели при всей честной публике. Странно, кстати, что наш дуумвират, защищаясь от потуг по взаимостравливанию, не пользуется этим свежим сравнительным аргументом.

По Масленникову, конкуренция должна преимущественно внедряться в индустрии, дабы избавиться от неэффективных производств. При этом неэффективность в его представлении является синонимом ненужности. Вопрос о том, куда девать граждан, работающих на этих производствах, почему-то не обсуждается, будто бы его не существует. Или предполагается, что трудовой ресурс, продолжающий поддерживать на плаву агонизирующие объекты индустрии, менее всего нужен на пути вперед и даже является балластом. Логика здесь явно хромает: ладно бы речь шла о чиновниках, сопротивляющихся роспуску дублирующих или паразитических агентств или управлений – им можно справедливо приписать установку потребительско-иждивенческого свойства, которая либералов раздражает – и критика которой президентом их приводит в восторг.

Те же либералы, рассуждая о прорыве, уповают на гипотетических пассионариев – то есть по определению таких людей, которые готовы трудиться ради чего-то иного, чем материальное вознаграждение. Но тогда, напротив, «трудоголизм российского труженика», даже если мотивы такового для либерального теоретика непостижимы, должны быть предметом особой заботы, и если уж им представляется, что тот или иной моногород агонизирует от отсталости технологий, то наверное, внедрить их именно в таком городе имеет больше практического смысла, чем этот город закрыть, а на краю областного центра устроить сборочную промзону, торжественно именуемую кластером.

Нельзя сказать, чтобы либералы вовсе не думали о рабочих руках для модернизационных целей. Георгий Бовт предлагает, расселив моногорода, набрать рабочие руки не из них, а из «пришлых работников и специалистов, которые на пальцах покажут нам, что мы далеко не самые крутые в этом мире». Вообще-то такие работники, наряду с членами советов директоров, в крупных городах присутствуют и отменно справляются с обучением соотечественников нехитрому ремеслу узловой сборки «Фордов» и «Тойот». По логике, по крайней мере в докризисный период натасканный ими пролетариат должен был стать неким особым сословием, узнаваемым в лицо целеустремленностью в следовании корпоративным задачам. Однако этого бодрого пролетариата нового, просвещенного, обеспеченного и либерально-сознательного типа не возникает. Зато именно на иностранных сборочных производствах вместо клубов любителей «Тойоты» возникают те самые независимые профсоюзы, о необходимости которых либералы радели в начале 90-х.

Правда, эти новые не предусмотренные теорией общественные образования тяготеют скорее не к Союзу правых сил, а к «Справедливой России». Неправильные какие-то получаются пассионарии. Или им не те комбинации пальцев показывают в отделе труда и зарплаты?

Кстати, в петербургском Клубе директоров, где благополучно находят общий язык руководители «отжившего» и нового типа, в августе этого года был вполне откровенно и аргументированно, в том числе и с привлечением международной статистики, сделан не самый приятный для региональных властей вывод о том, что так называемый петербургский автокластер, развернутый на торфяных болотах, удобных для съемок «Собаки Баскервилей», лучше было бы закрыть, чем развивать. На что чуткое городское руководство отреагировало идеей фармацевтического кластера на другом таком же болоте. И несомненно, он будет воздвигнут, и точно в таких же ангарах новому пролетариату будут показывать на пальцах, что чем разбавлять и что куда центрифугировать. А заброшенное дизельное, тракторное и станкостроительное производство будет замещаться в кризис импортом. Вот только если посчитать эффективность с сугубо рыночной точки зрения, результат такого замещения не приведет в восторг и обученного на Западе экономиста.

Но надо отдать должное господину Бовту: помимо иностранных «показывателей пальцев», он предлагает впрячь в модернизационную телегу еще один неиспользованный ресурс – пенсионеров, предлагая увеличить пенсионный возраст. Идея не новая: еще в 1994 году она выдвигалась на учредительном съезде «Демвыбора России», где главой исполкома на время стал завсегдатай клуба «Белый таракан», а в дальнейшем продвинутый казиностроитель Олег Бойко. Правда, с тех пор средняя продолжительность жизни мужского населения стала меньше пенсионного возраста.

Из того же посыла «гвозди бы делать из этих людей» исходил, очевидно, и телеведущий Николай Сванидзе, показательно мордуя 68-летнего академика Ципко перед многомиллионной аудиторией Первого канала в пятницу. Ципко: Но ведь государству надо финансировать науку! Сванидзе: Бизнес должен финансировать! Так в Америке! Ципко: Но вот в Америке есть такая организация – НАСА... Сванидзе: НАСА давно науку не финансирует! Ципко: А вот военные разработки... Сванидзе: Осталось пятнадцать секунд! Ципко: Так частный бизнес у нас до того довел людей, что они живут натуральным хозяйством... Сванидзе: Частному собственнику нужно быть уверенным в том, что собственность у него не отберут!

Ну, предположим, подобного рода экспресс-перековка произвела-таки магическое действие, пенсионеры разом переоценили свои отжившие ценности, переоделись в джинсы и двинули на трудовой фри-маркет. Но только на этом фри-маркете возрастной диапазон, в котором предлагается какая-нибудь работа, крайне редко распространяется дальше 50 лет. Из этого следует, что трудовая адаптация пенсионеров уместна преимущественно в областях, говоря новым языком, клининга улиц, покуда продвинутые юные пассионарии осваивают инновации.

О’кей, кто был бы против инноваций, особенно если они касаются глубокого передела топливных ресурсов, как предлагает г-н Масленников? Только чего-то для этого не хватает, и сотрудник ИНСОР даже напоминает, чего именно – длинных денег. На самом деле их не хватает и для разведки и добычи тех самых ресурсов. Как эти длинные деньги добыть? По Масленникову, путем одновременного обуздания инфляции и отпуска рубля в свободное плавание. Из этого финансового парадокса-де чаемая нефтехимия и образуется, а не из каких-нибудь тоталитарных пошлин на вывоз сырья.

Более глубоких экономических рассуждений в материалах дискуссии найти не удается. Куда большая ее доля занята заботой об обеспечении парламентской демократии. Нельзя сказать, что тема не актуальна: как раз в октябре в нескольких тысячах муниципалитетов происходили выборы. После которых три партии физически покинули здание парламента, из которых две, правда, через день благополучно туда вернулись.

Соревнование идей, которому пристало происходить в цивилизованном парламенте, конечно, дело благое. Но только от этого соревнования парламентская практика крепко отучилась осенью 1993 года, а если точнее, то еще на полгода раньше, когда под гребенку «да-да-нет-да» были пострижены все политические силы страны: либо сторонники реформ, либо противники президента, иного не дано, как говорилось тогда на Первом канале. И нельзя сказать, чтобы нынешние либеральные гуру были против такой постановки вопроса: они были как раз таки за.

Может, они в том ныне каются? Тот же господин Сванидзе, тыча четыре пальца в благодушную физиономию Максима Соколова, ажитированно сообщал, что-де в Мосгордуму на самом деле прошло вовсе не две партии, а четыре! четыре! четыре! Такая забота об ЛДПР и «Справедливой России» умиляла телезрителя, впрочем, лишь несколько секунд, ибо после этого в такой леденяще-мертвящей интонации прозвучало имя московского мэра, что подтекст разоблачительного пафоса, не имеющий никакого отношения к многопартийности, стал столь же предельно прозрачен, как и хоровой либеральный надрыв о страданиях Орбакайте, ущемленной (близким к мэровой супруге) противным мужланом Байсаровым.

Интересная штука: кроме могильщика моногородов и мобилизатора пенсионеров господина Бовта, никто из участников дискуссии в публичной политике не участвует, равно как и в законодательной практике. Может, это и хорошо, ибо, с точки зрения Станислава Белковского, все эти многопартийные мерехлюндии сущая ерунда перед главной задачей – созданием «альтернативной вертикали» под Медведева. У президента, бедняги, вовсе никакой политической опоры нет – вся ушла под премьера. И поэтому, дескать, надо собрать эту опору из «совокупности штабов, центров, агентств, советов при президенте и т.д., которая будет заниматься отбором модернизационных проектов». А также – ну как без этого? – и «распределением соответствующего финансирования». Осваивать его будет куда как удобно, благо параллельная вертикаль не будет принуждена «отягощать себя ответственностью за текущее положение дел в российской экономике и социальной сфере». Иными словами, совокупность предложит распустить моногорода и не платить пенсию до 70 лет, а незадачливый премьер с правительством будут все это расхлебывать.

Но даже этот немудрящий рецепт в устах того же стратега через пару дней оборачивается парадоксом: на сайте «Грани» тот же господин Белковский поясняет непросвещенному наблюдателю, что робкая двухдневная фронда парламентских партий была специально подстроена писателем Натаном Дубовицким (имеется в виду, конечно же, Владислав Сурков), который якобы носится с идеей создания альтернативной вертикали... наоборот, под премьера. Так к чему ее создавать, если она и так существует? Или она прибрала к рукам то пресловутое финансирование, о котором страдает пропрезидентская экспертная нищета?

Нет слов: все участники обсуждения хотели сделать что-то важное если не для страны и президента, то хотя бы для себя любимых в лице исполнителей модернизационных проектов. Получилась, однако, какая-то помесь мелких интрижек, вполне традиционного маниловского мечтательства, приправленного социал-дарвинистскими фрейдовскими оговорками и павловским желудочным рефлексом при мысли о госфинансировании. Биоэкоагрополис Калашникова высится над этой мышиной физиологией заоблачным пиком.