Распродажа военной реформы

Премьер Путин призывает правительство “выстроить систему приоритетов”, “вычистить из бюджета” неэффективные расходы, но при этом на первом месте “оставить все, что касается выполнения социальных обязательств” государства.

Президент Медведев в качестве такого приоритета называет строительство жилья для военнослужащих. Министр обороны — тоже, и говорит, что, когда из-за кризиса пришлось “перетряхнуть буквально все статьи” военного бюджета, без изменений остались лишь расходы на развитие ядерных сил, социальные выплаты и строительство квартир.

Согласитесь, это символично, когда соцгарантии и жилье по значимости приравнивают к боеголовкам. То, как это выглядит на практике, решил выяснить журналист “МК”.

Квартирный вопрос — камень преткновения, о который разбивались все реформы армии последних лет. В конце 80-х его обещали решить, построив офицерам жилье за счет миллиардов, вырученных от продажи оружия. Не построили. Затем в моду вошли жилищные сертификаты, которые в результате оказались многомиллионной аферой. Теперь вот новый спасительный прожект — аукционы. В Минобороны говорят: выселим из столицы штабы и академии, распродадим на аукционах все лишнее имущество — особняки, земли, самолеты, — заработаем кучу денег и исключительно за счет своих внутренних резервов обеспечим офицеров жильем. Ради этой благой цели реформаторы даже готовы жертвовать боеготовностью, которая неминуемо пострадает от столь массовой передислокации частей.

Если этот пустяк не брать в расчет, то вариант предложен интересный. Еще со времен СССР Минобороны было крупнейшим земельным монополистом страны. За десятилетия реформ землицы у него, конечно, поубавилось, но 135,82 тыс. кв. км все же еще осталось (примерно по 13,5 га на каждого военного — от солдата до генерала, что в два раза больше, чем в Пентагоне). Для сравнения: площадь Австрии — 83,8 тыс. кв. км, Болгарии — 111 тыс., Венгрии — 93 тыс.

Так что когда наши реформаторы говорят, что ради обеспечения военных жильем они даже готовы расстаться с лишними гектарами в столице, то, по идее, это должно вызывать уважение. Но почему-то не вызывает. И в первую очередь у военных, ради которых и приносятся такие жертвы. Почему — я решила выяснить у них самих.

Хоромы от Берии

Для начала я отправилась на Мясницкую, 33, туда, где в свое время проработала много лет, — в бывший штаб Московского округа ПВО. Недавно это объединение получило новое звучное имя — Оперативно-стратегическое командование Воздушно-космической обороны. При этом у него забрали здание штаба в Москве и отправили в Балашиху.

— Как ваш переезд обоснован в документах Минобороны? — спрашиваю у знакомых офицеров. В ответ сразу же раздается смех.

— Никак! Такие распоряжения часто вообще бывают устными. Нашему штабу тыла, например, — он раньше находился на Садовой-Спасской, — приказали выметаться без всяких директив. Туда как-то заехал министр обороны и сказал: освободить помещения в течение двух недель.

— И куда предложил переехать?

— Обычно он формулирует так: я не говорю — куда, я приказываю — освободить. Бумаг на “передислокацию” мы не получили, но три здания освободили. Кому они достались — не знаем: помещения за забором, нас туда не пускают. Тыловиков же разбросали кого куда: медиков мы приютили у себя на Мясницкой, финансистов посадили прямо в зрительный зал Дома офицеров, автомобилистов — в Орехово, остальных — в Управление воздушным движением на “Динамо”. Теперь вот очередное распоряжение: всех — в Балашиху!

— Сколько там стоил ремонт ваших новых помещений?

— Новых?! — офицеры снова рассмеялись. “Да что ж сегодня такое, — удивилась я, — беспрерывно хохочут! Напоминает притчу про то, как с подданных собирали дань. Пока было что отбирать, они плакали и сопротивлялись, а когда ничего не осталось, стали смеяться”.

— Хочешь посмотреть, в какие хоромы переезжаем?.. — и один из офицеров достал пачку фотографий. Интерьеры зданий 50-х годов, которые строил еще Лаврентий Берия, ужасали: разбитые стены, падающие потолки, электропроводка, к которой невозможно подключить более 3—4 компьютеров, так как сразу вырубает свет…

— И вот отсюда вы собираетесь руководить всей воздушно-космической обороной страны?..

— Да. Это ее “новый облик”, — офицер как раз остановился на фото разбитого туалета, который напомнил цитату из Булгакова: разруха начинается не в клозетах, а в головах. — На ремонт этих казарм нам не дали ни копейки, — сказал он. — Ну а про то, что после такого “новоселья” невозможно выполнять боевые задачи, ты уже знаешь. (“МК” об этом недавно писал. — Авт.)

— Значит, вас без объяснений отправляют в этот гадюшник, вы щелкаете каблуками: “есть!”, составляете графики перехода на “новый облик” и пишете отчеты о боевой мощи ПВО? Интересная у вас теперь служба… А сколько квартир дадут тем, кто в этот “облик” не впишется?

— О, об этом тебе лучше расскажут в “Орешках” (здесь так называют воинскую часть в Орехове. — Авт.). Съезди туда. Своими глазами все увидишь.

Я поехала.

Почем “Орешки”?

Высокий забор, КПП, шлагбаум, часовой — эти атрибуты воинской части традиционно скрывают от посторонних глаз картину армейского развала. Хотя при желании лазейка всегда найдется. На сей раз ей оказалась дверь с неработающим замком, которая вела прямо к жилым домам. Правда, назвать домами эти старые солдатские казармы можно было с большой натяжкой. Как выяснилось из разговора с их обитателями, по документам они давно числятся “помещениями, временно приспособленными для жилья”. Воды там нет. Зимой и летом ее ведрами таскают из колонки неподалеку. В таких условиях здесь, почти в центре Москвы, живет 30 семей офицеров и прапорщиков. Вот что они рассказали (званий и имен по понятным причинам не называю):

— В Балашиху нас переводят на место той части, которую 1 июля сократили. Там тоже остались офицеры и прапорщики без квартир, так что для нас жилья нет. Но “Орешки” выставляют на продажу, и нам приказали: освободите территорию и идите снимайте жилье…

— За поднаем жилья в Москве военным сейчас, кажется, платят по 15 тысяч ежемесячно?

— Да, но нерегулярно и при условии, что представишь официальный договор. Хозяева квартир на это не идут и денег просят больше. Иначе разве б мы тут жили?..

— А вообще давно на вашу часть выделяли квартиры?

— За прошедшие 4 года на все ПВО Москвы дали всего-то квартир пять. У нас года полтора назад последним ее получил один командир — ветеран Афгана. Сейчас жилья вообще нет. Даже служебного. Многие из нас в очереди стоят по 10—15 лет. А пока вон тот барак с решетками на окнах — бывшую санчасть — переделали под общагу: на 20 комнат — один сортир, душ и умывальник. Зато есть вода. Правда, нас предупредили: как только часть окончательно переедет, сразу же отрежут и воду, и свет.

— Но если вас сокращают, вы можете уволиться “в связи с оргштатными мероприятиями”, тогда по закону вас обязаны обеспечить жильем.

— Недавно нам пришли новые штаты. Большинство офицеров и все прапорщики идут под сокращение. Но наверху сделали хитро. Нам говорят: под “оргштаты” вы не подходите, так как не меняется номер части, а только ее место дислокации. Значит, это — не сокращение, а ротация, и тех, кто при переводе откажется пойти на нижестоящую должность, уволим по несоблюдению условий контракта, то есть без жилья. Так что выбор у нас небольшой: либо рапорт “по собственному желанию”, либо самим себе искать место службы. У нас некоторые пытались поискать через кадры, но нигде нет частей хоть с каким-нибудь служебным жильем. Пусть даже таким, как наше.

…Попрощавшись с бомжами из “Орешек”, я направилась к метро. Часовой на КПП стоял все там же, охраняя от граждан своей страны давно известные им военные тайны. Хотя, возможно, теперь это были уже не тайны, а чьи-то будущие миллионы — та кругленькая сумма, в которую Минобороны оценит “Орешки”. Интересно, сколько нулей из нее в результате достанется военным?..

Школа Станиславского

Если с нулями у наших реформаторов все в порядке, то с другими цифрами — не очень. К примеру, в утвержденной год назад Стратегии социального развития армии сказано, что в жилье нуждаются 122 тысячи военных. Начальник Генштаба примерно в то же время говорил о 90 тысячах. Вслед за ним через неделю один из замов министра обороны назвал цифру 112,9 тысячи, из которых по “оргштатам” будут уволены 43,3 тысячи. А несколько дней спустя замначальника Генштаба заявил: “Право на жилье в связи с увольнением по оргштатам приобретут 60,8 тыс. человек”.

Ну и кому верить? Может, все же начальнику Генштаба? Хотя у него проблемы, похоже, со сроками. Прошлой зимой он заявил: “Мы планируем к 2010 году обеспечить и решить жилищную проблему обеспечения жильем всех военнослужащих Вооруженных сил. А к 2012 году полностью обеспечить служебным жильем всех военнослужащих, которые служат в рядах нашей армии”.

Как вам эта цитата? Лично мне, как Станиславскому, сразу же захотелось крикнуть: не верю! И вот прошло всего полгода, а этим обещаниям не верит уже и сам министр обороны.

Недавно в приватной беседе с представителями СМИ он пожаловался: дескать, механизм обеспечения жильем не срабатывает. Во всем виноваты жадные коммерсанты, которые даже в кризис не снижают цены на жилье. Квадратный метр военным они продают не по 30 тыс., как того хотел бы президент, а дороже. В Москве — по 87 тыс. руб., в Подмосковье — по 47 тыс.

Столь непатриотичное поведение стало, видимо, большой неожиданностью для профессионального финансиста Анатолия Сердюкова, поэтому недавно на заседании Совета по реализации нацпроектов он попросил у президента дополнительно 44 млрд. руб. Иначе, мол, военные останутся без квартир.

И в это, в отличие от Станиславского, я как раз верю. Помните, как недавно на заседании по жилищным программам на 2009 год президент Медведев сказал: “У меня в справке обозначено 28 тыс. военнослужащих, но, как мы договаривались ранее, нужно обеспечить жильем почти в два раза больше — 45 тыс.”. СМИ тут же подхватили: “Президент распорядился построить военным квартир в два раза больше, чем планировалось!”

Минуточку, а кем планировалось? Кто готовил цифры в записку президенту? Уж не тот ли самый человек, который обещал обеспечить жильем всех военнослужащих к 2010 году, но вдруг забыл, что их не 28 тысяч? А может, это тот, что собирается продать недвижимости на сотни миллиардов, а квартир на них построить не “как договаривались ранее”? И куда вдруг исчезли те “внутренние резервы”, на которые так рассчитывали реформаторы? Почему если денег не хватает на “приоритетное” жилье, то они легко находятся на ничем не обоснованные многомиллиардные передислокации штабов из Москвы в Питер? В чьем кармане завалялись лишние 500 миллионов на ремонт здания Генштаба, которое при бывшем министре только что отремонтировали? Выходит, в Минобороны есть приоритеты и покруче, чем жилье для военных?

Подарок другу

С самого начала в Минобороны обещали, что все сделки по продаже земель будут прозрачными. Первый аукцион действительно широко рекламировали, но затем все стихло. Сейчас на официальном сайте ведомства стоит отчет о пяти аукционах, два из которых признаны несостоявшимися. Три других — земли в Калининграде, которые ушли за 50 млн. 60 тыс. руб., и московские объекты на Рублевке и Левобережной — по 2 млрд. 606 млн. и 1 млрд. 145 млн. соответственно (хотя стоимость двух последних эксперты оценивали в 7,5 млрд. руб.). О том, сколько на эти миллиарды купили квартир, в Минобороны молчат. Но можно прикинуть и самим.

Допустим, каждой семье досталось по 60 м площади, где квадратный метр — по 60 тыс. руб. (средняя цена от той, что называл министр). Тогда на 3,801 млрд., вырученные на аукционах, Минобороны должно было купить больше тысячи квартир в Подмосковье. Но генералы жалуются, что очередников меньше не стало. Так где же миллиарды?

К примеру, сколько квартир купили на средства, вырученные за особняк в Большом Знаменском переулке, д. 8/12, откуда с шумом изгнали военных строителей? Или за общественную приемную министра обороны на Мясницкой, 37?

О них на сайте военного ведомства нет ни слова. Зато в электронной газете “Конкурсные торги” стоит извещение от 07.06.2008 г. о проведении аукциона. Начальная цена контракта по лоту №1 — “Общественная приемная министра обороны РФ по адресу: г. Москва, ул. Мясницкая, д. 37” — 597 809 688 руб.; по лоту №2 — “Административное здание №8 в/г №500 по адресу: г. Москва, Большой Знаменский пер., д. 8/12” — 258 831 416 руб.

Но вы ошибаетесь, если думаете, что это деньги, которые Минобороны собирается выручить за эти объекты. Вовсе нет. Напротив, эти миллионы военное ведомство платит из своего бюджета за их… реставрацию (!) и ремонт.

Как мне удалось выяснить, всего по статье “капремонт” в этом году военным бюджетом предусмотрено 4 млрд. 668 млн. руб. Из них на ремонт взлетно-посадочных полос аэродромов не выделено ни рубля. На ремонт причалов — тоже, хотя на базах ВМФ они просто сыплются, и корабли не могут к ним причаливать. Что уж говорить о военных городках, казармах или зданиях для передислокации какой-то там ВКО.

По словам финансистов, даже на финансирование в целом каждого из видов Вооруженных сил в этом году бюджетом выделялось существенно меньше, чем на реставрацию двух зданий в Большом Знаменском и на Мясницкой. А уж если прибавить сюда еще 500 млн. на ремонт апартаментов министра обороны, деньги на строительство его новых баз отдыха в Истре и Анапе, то становится ясно, что 4 млрд. 668 млн. — жалкие копейки. Пора просить у президента дополнительных средств.

Так кто же будет хозяином этих “приоритетных особняков”, откуда с треском выгнали военных? Кому Минобороны готовит подарок стоимостью более 800 млн., восстанавливая эти памятники архитектуры за свой счет? Об этом я решила разузнать поподробнее на месте реставрации.

Чужие деньги

Накрапывал дождь, но, несмотря на это, работа в двухэтажном особнячке на Мясницкой, 37, кипела…

Построенное архитектором Бове в конце XVIII века, это здание в реестре недвижимости культурного наследия числится как памятник федерального значения. В 1857 году усадьбу купил известный коллекционер Солдатенков. При нем дом славился роскошью интерьеров и великолепной коллекцией произведений искусства, которую он подарил Москве. Он также построил больницу, названную в советское время Боткинской. В годы Великой Отечественной войны в этом здании находилась Ставка Сталина. В последние годы — общественная приемная министра обороны. Сейчас особняк окружают кучи битого кирпича, щебня и штукатурки.

— Много небось пыли у вас из-за этой реставрации? — спрашиваю женщину, выглянувшую из окна в доме напротив.

— Еще бы! Только какая ж это реставрация, если все внутренности из здания вынули. Одного кирпича пять “КамАЗов” с прицепами привезли. Тут все перестраивают капитально.

— И кто здесь хозяин?

— Не знаю. Раньше военные хозяйничали, но сейчас их не встретишь — только рабочие да мужчина с женщиной, шикарные такие, на иномарочке приезжают, вроде контролируют.

Я обошла здание вокруг. Женщина была неправа. Военные тут все же присутствовали. Так же, как и в “Орешках”, они охраняли вход. На их будке КПП был коряво нацарапан новый адрес — куда ходокам следует обращаться к министру обороны с жалобами.

Во дворе дома, прикрывшись зонтиками, о чем-то спорили двое мужчин интеллигентного вида — явно из руководства стройки. Я подошла к железной изгороди и, прикинувшись любителем московской старины, поинтересовалась у них, знают ли они, когда закончатся работы и можно будет увидеть дом изнутри. Мужчины представились субподрядчиками и сообщили, что занимаются здесь реставрацией.

— Ведь это, если не ошибаюсь, дом, построенный архитектором Бове? — спросила я.

— Бове? — не понял один из реставраторов, будто слышал это имя впервые. — Может быть…

— Тут вроде был дом Трубецких, — попытался блеснуть эрудицией другой, чем моментально вызвал мое недоверие, потому что к Трубецким дом не имел никакого отношения. Реставраторы, которые не знают ни архитектора, ни чей дом восстанавливают?!! Зато сразу стало ясно, что они же, видимо, занимаются и “реставрацией” особняка в Большом Знаменском переулке, д. 8/12, который как раз и является городской усадьбой князей Трубецких, где не раз бывал Пушкин.

— А что тут будет, когда вы закончите?

— Опять приемная министра обороны, — уверенно ответили строители. Я просто растерялась: сейчас, в кризис, когда Путин призывает “вычистить из бюджета неэффективные расходы”, министр обороны занят реставрацией своей приемной?..

— И когда можно будет оценить вашу работу?

— Никогда, — снова ошарашили строители. — Там стоит охрана — вход всем будет запрещен.

— В общественную приемную его запретить нельзя, — возразила я. Мужчины в ответ лишь иронично улыбнулись.

— Выходит, дом вы восстановите, а увидеть его будет нельзя? — возмутилась я. — Ну хоть расскажите, что вы там делаете?

— Первый этаж почти закончен. Там деревянная резьба, лепнина… Все еще нужно делать.

— Это, наверное, дорого…

— Да, не дешево. Это ж — реставрация… Но деньгами мы не интересуемся. Деньги не наши…

На этом, пожелав любителю архитектуры удачи, мужчины отошли от ограды и продолжили свой прерванный спор.

…Я еще раз обошла старинный особняк. По тонированным стеклам его настежь распахнутых окон, точно слезы, стекали капли дождя. Внутри виднелись огромные стремянки, тянущиеся к потолкам, на которых когда-то была роспись, а теперь выскобленный камень с остатками штукатурки.

“Деньгами мы не интересуемся. Деньги не наши” — не оставляла меня в покое фраза строителей.

Ну почему же не наши? Вот именно, что наши. А еще — тех офицеров из “Орешек” и сотен таких же, которым после продажи этих особняков обещали квартиры, но теперь выгоняют из армии без жилья. Это деньги и тех конструкторов, которым в кризис урезали финансирование на создание новых самолетов, подлодок, ракет… Конечно, откуда ж их взять, если у чиновников Минобороны новое дорогостоящее хобби — реставрация памятников. Именно оно, судя по финансовым вливаниям, и стало сегодня истинным приоритетом для военных реформаторов.