В ближайшие сто лет Россию ждет холодная война с США

«Следующие 100 лет» - так называется бестселлер Джорджа Фридмана, футоролога и главы компании «Стратегическое прогнозирование» (STRATFOR). Его прогнозы для России - не самые оптимистические. Одно обнадеживает: никто так не ошибается, как те, кто убеждены, что сумели заглянуть в магический хрустальный шар. Что ждет мир и Россию - спрашивал The New Times.

На ближайшие 100 лет вы предсказываете крупномас­штаб­ный кризис в Китае, потерю влияния Евросоюза, завершение войны между исламскими фундаменталис­тами и США и начало холодной войны между Россией и Аме­рикой. А что-нибудь светлое наших де­тей ждет?

Смотря где. Мексика станет серьезной мировой державой. США с середины века начнут отсчет своего нового золотого века, ядерной войны, скорее всего, удастся избежать, региональные войны станут короче и менее кровавыми.

А война между Россией и США будет только холодной?

Думаю, что да. Россия пытается утвердить влияние на территории бывшего Советского Союза, а Соединенные Штаты будут пытаться, вовлекая в это страны НАТО, этим планам помешать. Россия и США предпринимают меры, чтобы холодной войны избежать, но, думаю, им это не удастся.

Сейчас всех занимает экономический кризис и его последствия. Вы полагаете, мир скатывается в новую Великую депрессию?

Я не думаю, что кризис достигнет таких масштабов. Каждый раз, когда начинается глобальная рецессия в экономике либо рецессия в США, все сразу вспоминают о Великой депрессии. Нынешний мировой кризис очень серьезен, но он не хуже, чем кризис в странах третьего мира в 1981-1982 годах. Тогда в странах третьего мира предприятия, система услуг и прочие объявили о своем банкротстве и не смогли рассчитаться по долгам. США организовали коалицию, которая помогла ре­финансировать их долги, - это вошло в историю как «облигации Брэди». (В начале 80-х годов в Латинской Америке получили широкое распространение номинированные в долларах облигации, названные по имени министра финансов США Николаса Брэди) В 1982 году безработица в США составляла 11%, инфляция превысила 10%, а процентная ставка по ипотечным кредитам - 17-19%. По многим параметрам кризис 1982 года был более серьезным, чем нынешний. Но людям свойственно впадать в истерику, когда ситуация резко меняется. Очевидно: в одних странах ситуация гораздо хуже, чем в других. Например, в России, которая особенно страдает от снижения цен на энергоносители. С политической точки зрения этот кризис играет на руку путинс­кому окружению, потому что он поможет ему ренационализировать значительный сектор российской экономики и будет способствовать усилению государственной власти.

Российский парадокс

В СССР государство контролировало все и вся, обладало огромной властью, но когда резко обвалились цены на нефть в середине 80-х, Советский Союз прекратил свое существование.

С Россией связан один парадокс: состояние ее экономики и ее геополитическое могущество необязательно связаны друг с другом. Все 70 лет существования Советского Союза его экономика была не слишком хороша: иног­да она была в ужасном состоянии, иногда просто в плохом, но СССР играл колос­сальную роль в мире. В период с 1945-го по 1990-й год экономическая ситуация была близка к катастрофе, но сама нация была могучей. И в условиях текущего кризиса Россия возвращается в привычное для себя состояние. С одной стороны, у страны плохо функционирующая экономика, а с другой - ее сила растет. Так было при Сталине, при Хрущеве и Брежневе, теперь и Путин пытается вернуть ее в то же состояние. На месте Путина я бы сыграл на макроэкономических преимуществах ин­теграции с Западом, но он идет своим путем.

В Москве многие с вами не согласятся: дефицит бюджета может составить 30%, резервы закончатся к концу 2009 года, безработица прогнозируется на уровне 10 млн человек, коллапс важнейших отраслей промышленности, социальный взрыв и как следствие - крушение режима...

Не думаю. Для России традиционна другая модель решения экономических проблем: власти призывают органы правопорядка и поручают им контролировать людей. Самый экстремальный пример - это Сталин в 20-х годах, когда существовала вероятность распада государства. Россия и сейчас пойдет по этому пути: заметьте, после распада СССР единственная служба, которая продолжила функционировать, - это органы безопасности. А Путин сам вышел из этих органов, и они предпримут шаги, которые помогут стабилизировать экономическую ситуацию неэкономическими воздействиями. Если бы у власти сейчас был Ельцин, то я бы ответил, что Россия рухнет, но Путин изберет другой курс.

И каким будет этот курс - диктатура?

Да, режим станет более репрессивным. Если в Москве решат, что есть угроза падения режима, то власти, Путин, прибегнут к рычагам бюрократического контроля. Режим, который опирается на органы госбезопаснос­ти, выживет.

В 1991-м не выжил.

В 1991-м он опирался на партийных бюрократов, а чекистов боялся.

КГБ был, есть и будет

Но невозможно сравнивать тогдашний КГБ и нынешний. Сейчас структура разложена, это конгломерат различных биз­нес-образований, исповедующих двойную лояльность: и власти, и внешним спон­сорам.

Поэтому государство решило обогатить кагэбэшников, чтобы подготовить людей в органах к ухудшению экономической ситуации. Это правда, что органы безопасности в России участвуют не только в государственных делах, но и в бизнесе, но они потому и сохраняют лояльность власти, что прогнозируют: если рухнет бизнес, то они останутся при государственной власти.

Сегодня в России есть класс вполне обес­печенных людей, которых может не устроить ужесточение режима.

И что? Путин вызовет их к себе и скажет: вернуть деньги. Его нельзя недооценивать. Он внушает такой же страх, как когда-то царь или Сталин. Я думаю, что нужно делать предположения о том, как поведут себя люди, учитывая, насколько агрессивно может повести себя Путин. В каждой стране есть своя модель поведения руководства, одно влечет за собой другое. У России тоже есть своя модель поведения. Все то время, что Путин находится у власти, он движется в определенном направлении, он идет осторожно, но целенаправленно. Путин - это очень типичный русский правитель, что отличает его от Горбачева, от Ельцина. Он чекист.

И что мы получим: корпоративное государство вроде того, что было в Италии - Муссолини или того хуже?

Это будет российский вариант. В царские времена была частная собственность, но министры контролировали большую часть экономической деятельности, и иностранцам было очень тяжело понять грань, пролегающую между государством и частной собст­венностью. При Сталине была модель, где вся собственность принадлежала государству. В России разграничение между частной собственностью и государством никогда не было таким ясным, как, например, в США и Великобритании.

Период 90-х был абсолютно нетипичным для России, поэтому он быстро закончился. Я также думаю, что для русских было бы ошибочно обращаться к итальянским или немецким моделям, потому что у вас есть масса своих исторических моделей. Если вы заглянете в свое прошлое, то увидите: то, что сейчас происходит в России, - не ново.

То есть вы считаете, что глобализация, свободный доступ к информации - все это не оказало ровным счетом никакого влияния и Россия идет по раз и навсегда заданной траектории?

Россия всегда была вовлечена в глобальную интеграцию. В России есть система железнодорожных путей, которая была полностью профинансирована немецкими и британскими деньгами. Идея о том, что глобализация - это что-то новое, неверна, глобализация существует давно, еще с тех пор, как испанцы попали в Южную Америку.

Исходя из этого политико-культурологического детерминизма, Китай, на­пример, никогда не сможет стать демократической страной, а Индия - крупнейшая демократия мира - ею стать не должна была...

Проблема Китая в том, что там живет более миллиарда человек, и 70% - в крайней бедности: как можно построить демократическое общество, если подавляющее большинство населения зарабатывает $60 в месяц?

А в России благополучие страны зависит от цен на сырье, благополучие режима - от того, как он приспособится к колебаниям этих цен, чтобы поддержать стабильность и безопасность режима. С начала XIX века, со времен декабристов, Россия начала использовать органы госбезопасности для поддер­жания стабильности в обществе. В 1991-м был вариант, что все изменится, но Россия столкнулась с таким количеством проблем, что стало непонятно, что же делать дальше. Сейчас Россия идет по традиционному пути, Россия всегда отвечает на социальную нестабильность привлечением органов госбезопасности. И я не вижу, что заставит Путина выбрать другую модель.

Вы все время говорите Путин, но у нас есть и президент - Медведев.

Пока реальная сила - за Путиным, и он представляет интересы самого сильного клана современной России - чекистов.

Сэм Хантингтон в своей книге «Столкновение цивилизаций» предсказал, что Россия рано или поздно войдет в конфликт с Китаем. Вы как будто такой вариант вовсе не рассматриваете?

Сэм Хантингтон не смотрел на карту, вот в чем его проблема. Посмотрите на карту. Сибирь - это же огромнейшая территория, китайцы просто не достигнут Центральной России. Эти две страны находятся на разных планетах, они просто не могут столкнуться. Даже в 1969 году при столк­новении на реке Уссури (Место пограничного конфликта на острове Даманский, развернувшегося в марте 1969 года между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой) не было таких сил, чтобы развить и поддерживать этот конфликт.

Если мы вернемся в XVII век, то увидим, что Московия, которая тогда была значительной силой, сталкивалась со шведами, с поляками, позже с французами. Короче, мой ответ таков: когда Россия становится сильной, она обращает свой взгляд на свои западные границы, потом, возможно, на юг, на Кавказ. Но Европа - это первое. Поэтому внимание нужно обратить на российско-немецкие отношения и российско-польские отношения. Российско-немецкие отношения просто блестящи, потому что Россия снабжает Германию газом, но ключевой момент здесь Польша, которая становится между вами и остальной Европой. Тут будет зона напряжения.

А что-нибудь хорошенькое для России в вашем прогнозе есть?

Да: женщины будут любить и будут любимы, и будут рожать детей. И XXI век не будет кардинально отличаться ни от XX, ни от XIX века.