Что значит быть нормальной страной?

Когда говоришь о российских политических итогах года, находясь в Европе, как-то не хочется приводить примеры из европейской жизни, потому что у гопоты это вызовет завистливое отторжение. Мне в ответ на мои комментарии иногда пишут, что если ты, дескать, сидишь в своей Италии и сбежал отсюда в светлый рай, чтобы не мучиться, так и не смей говорить о том, как мы тут живем. Приедешь сюда, к нам, вот и комментируй. Не то, чтобы я учитывал подобные мнения, просто мне не хочется своими рассказами смущать людей, которые живут в России плохо, потому что власть им предлагает только такую жизнь, а они сами все ждут, когда власть станет хорошей и предложит что-то другое. А она все не становится и не предлагает. А другой жизни люди не знают. Просто не видели. В крайнем случае, видели в кино или в турпоездке. Но кино потому и кино, что не жизнь. Не знаешь деталей.

Про уходящий год можно многое написать, но все скучно. Вранье властей, вранье телевидения, вскрытие Конституции под заявления, что мы ее не меняем. Отсидка все тех же лиц. Экономика в известном состоянии. Во внешней политике неизменный список друзей и врагов. На экранах все те же отцы нации, общающиеся с народом. Отеческий тон от уверенности, что вопрос: «Парень, а почему мы так живем?! Кто виновен, что мы все прос..ли?!» никогда не последует. В общем, многое можно подробно написать. Но не буду. Неинтересно.

Как пишет в своих комментариях аудитория: «Зачем писать очевидности?». 

Вы правы, ребята, не буду я очевидности писать, потому что от них все устали. А впереди Новый год и водка.

Однако тема «итоги уходящего года» позволяет мне привести один пример из жизни огромного, политически объединенного материка из 27 стран и населения в 400 миллионов человек под названием Европа. Этот пример касается лично меня и отвечает на все вопросы. Лично для меня.

Однажды в Риме я пошел в магазин купить кабель для интернета. Магазин располагался в маленькой комнатке на втором этаже старого дома. Одна комната, заваленная проводами, радиоприемниками, телефонами, лампочками и прочей дребеденью, в которой можно рыться часами и от которой у настоящего мужчины замирает сердце.Продавцами в магазине были два старика, очень похожие друг на друга. Оказалось, что это — братья.

Одному семьдесят пять, другому восемьдесят два. Старший, в основном, общался с покупателями, уточняя, что им нужно. Младший бегал в подсобку, выносил, паковал купленное и выбивал чеки на обязательном в каждом магазинчике кассовом аппарате. Обслуживали каждого покупателя они долго, чем приводили меня в отчаяние и бешенство. Я не понимал, почему синьора купила две лампочки, давно получила их в руки, но стоит и трындит о чем-то с продавцами. Причем те, кто стоит за ней, участвуют в разговоре. Я спросил жену, о чем они говорят. «О жизни, — неопределенно ответила жена. — Они просто давно знакомы». Наконец дама отошла, но другой покупатель, купив какую-то розетку, опять на полчаса застрял перед кассой. Я говорю об этом обстоятельстве, потому что, когда дошла моя очередь, я, понятно, был «сильно разогрет». Мне отмеряли кабель и стали его «обжимать». Это такая тонкая процедура, когда концы кабеля оголяются и вставляются в специальные пластмассовые вилочки. Концы кабеля тонкие, их много и важно не перепутать места, о чем я нервно и сказал продавцу.Он посмотрел на меня поверх очков и спросил, почему я ему об этом говорю. «Я этим занимаюсь много лет, — сказал он. — Я знаю, как обжимать кабель». Потом он спросил, откуда я. Я ответил, а потом спросил его, сколько лет он обжимает кабель. Он ответил, что лет десять. — А сколько лет вашему магазину? — спросил я, наградив эту комнатку столь громким названием.— Мы тут с братом работаем сорок семь лет, — сказал старик. — А вообще его купил еще наш отец перед войной.

— Как необычно, — изумился я. — Почему необычно? — удивился старший брат.— Потому что долго, — пояснил я. — А почему это долго?— Потому что за такой срок всякое может случиться.— Что вы имеете в виду? — подозрительно спросил старик. — Что мы старые и умрем? Но у меня и у брата есть сыновья.

Я промолчал, забрал кабель, буркнул: «Buona sera», я уже знал, что это обозначает не только «добрый день», но и «хорошего дня», и вышел. Потом мы сели в кафе пить обязательный для жены кофе. Я смотрел на обжатый кабель и думал о жизни.

Потом у меня — видимо, от хорошего кофе — появилось состояние просветления. Такое состояние появляется, когда я вспоминаю что-то совершенно очевидное, но предпочитаю эту тривиальную мысль награждать каким-то особым смыслом.

Я подумал, что я, наверное, гений, потому что понял как можно просто, буквально одним словом объяснить, что такое нормальная страна.

Так вот, подумал я, нормальная страна — это такая страна, в которой у гражданина есть то, чем он владеет. И ничто и никогда его не может этого лишить. Он может умереть, но тогда это перейдет к его детям. Он может это продать, и тогда он получит за это деньги. Он может разориться, в конце концов. Но никто и никогда его не может этого лишить, если он сам этого не пожелает. Меняется власть, принимаются законы, уходит правительство. За сорок лет в Италии они менялись, по-моему, сорок один раз. Но два старика владеют магазином и им начхать на власть.Они, эти старики, в своей жизни первичны. И это — не просто такое правило жизни. Это — сама жизнь. Каждый шаг людей пронизан естественным пониманием этой незыблемости. Поэтому люди делают долгосрочные планы. Я присутствовал при разговоре двух некрупных бизнесменов, которые планировали небольшую инвестицию в поле с оливками. Они собрались брать кредит в банке, потому что под аграрный сектор дают кредиты под маленькие проценты. Первый доход они предполагали получить в 2012 году. Мыслей, что у них могут отобрать поле или оливки или что им придется отстегивать этими же оливками кому-то дань, во время разговора не возникало. В продуктовом магазине у моего дома, которым хозяин бессменно владеет с 1947 года и в котором над кассой гордо висят фотографии его отца, бабушки и любимой внучки, я купил кусочек пармезана со штампом «1981 год». Продавец пояснил, что они покупают этот сыр с 20-х годов прошлого века на одной и той же сыроварне в Тоскане.

Вот, собственно, и все примеры.

Я не думаю, что есть другая модель жизни. Другая модель просто не является жизнью. Либо ты рулишь, либо тобой рулят. Первое рождает хозяина. Второе — иждивенчество.

В стране может происходить разное. Лидер на экране может надувать щеки. Всякие «наши» за госденьги могут с топотом бегать от посольства к посольству. Телевизор может круглосуточно рассказывать о твоем счастье. Депутаты могут раболепно принимать новые законы, так нужные народу. Все может происходить.

Но я думаю, что есть простой способ определить, живешь ли ты в нормальной стране. Вон, например, ты что-то купишь. И «это» стоит больше, чем простая соковыжималка. Например, ты решишь купить что-то дорогое, большое, чтобы вложить в это все свои силы, чтобы обеспечить себя и своих детей. Так вот уверен ли ты, что в России у тебя это никогда и ни по какой незаконной причине не отберут?

И если наступит день, когда ты поймешь, что у тебя это не отберут не потому, что у тебя знакомые менты или депутаты, а просто потому, что ты это купил и оно твое, знай — Россия стала нормальной страной.
Безусловно, это — очевидность. Но она не потеряла своей изюминки, не так ли? 

Матвей Ганапольский