Что нас делает лучше и чище: культура или мы сами?

Прошлогодний триумфатор Мостры (Венецианского кинофестиваля), Никита Сергеевич Михалков, отхвативший тамошнего «Золотого льва» за фильм «12», сильно, помнится, раздражил кинокритиков. 

Одна из них, лихая дама, не побоялась назвать свой репортаж из Венеции весомо и грубо: что-то вроде того, что, мол, «Русский офицер не бывает б…». 

Нет, не подумайте ничего плохого — имелось в виду, что, дескать, «русский офицер не бывает бывшим». 

Буквальная, между прочим, цитата из фильма, где г-н Михалков играет бывшего офицера ГРУ, а ныне — присяжного по двусмысленному делу об убийстве. Благороднейшего человека. 

Он сам и произносит эту сакраментальную фразу, имея в виду себя самого, офицера, который не бывает б… 

В целом же фильм, если кто не помнит, повторяя почти буквально драматургию стародавней картины Сидни Люмета «12 разгневанных мужчин», сеет разумное, доброе и вечное. 

Живописуя, как всего один честнейший человек, присяжный, протестует против обвинительного приговора чеченскому мальчику, якобы убившему своего приемного отца, русского офицера. 

Ясное дело, Михалкову никто не поверил, обвинив в неискренности, фальши, фестивальной конъюнктуре, грубых приемчиках и прочая, прочая. Что, в общем-то, вполне справедливо: несмотря на мастерство, с каким сделана эта картина, на выдающиеся актерские работы (тот же Маковецкий в роли честного присяжного), от ощущения фальши, деланности, тотальной неискренности отделаться трудно. 

Но дело не в этом. 

Дело в том, что на форумах (читала вчера до трех ночи) так называемый простой народ оценивает эту картину совершенно иначе. 

Плачут, кричат о «шедевре», о том, как хорошо, что Михалков взывает к милосердию, к тому, чтоб мы наконец разглядели малых сих, нуждающихся в нашей помощи. 

И — что характерно! — почти ни одного расистского выпада (ну, за редкими исключениями), никакой ксенофобии: настолько «политкорректно», что просто диву даешься! 

Стало быть, михалковский фильм достиг-таки своей цели. 

Не знаю уж, ставил ли он таковую перед собой, это, как говорится, сугубо его личное творческое дело. Но достиг. 

Тот же Балабанов, снимающий в последнее время несравненно более честные и высокохудожественные фильмы, народом столь высоко оценен не будет. 

И если что и стяжает, так не фанфары и фимиам, а проклятия на свою бедную голову… 

Он и сам об этом говорит — снимаю, говорит, антинародное кино… 

Потому как не доходчив, не страдает популизмом, не вещает, а намекает, не распекает, а ухмыляется. Потому как его «месседж» — более зашифрованный, скрытый, требующий определенного напряжения мозговых извилин. 

И вот тут-то — осмелюсь высказать такую мысль — выясняется некоторое преимущество г-на Михалкова перед г-ном Балабановым. Ибо «12», по моему глубокому убеждению, имел неожиданные и интересные последствия. 

А именно: протест, который выразил некий Евгений Колесов, обычный кровельщик по профессии, присяжный на процессе по убийству Анны Политковской. 

Этот Колесов, дай Бог ему всяческого благополучия, заявил прямо и без обиняков, что присяжные не просили закрытого суда над убийцами журналистки.

Что судья лжет, что ими манипулируют. 

Вы скажете — с чего это, мол, вы так уверены, что Колесов фильм видел? Может, он и без всякого там Михалкова, русского, так сказать, офицера, принял бы такое решение? 

Может быть, может быть, не спорю. 

Это я так заостряю, конечно, в полемическом, так сказать, задоре… 

Уж больно похожи ситуации, когда один — против всех, ради правды — понятия, которое в наши постгуманистические времена настолько дискредитировано, что над ним просто потешаются. 

Вы скажете — и будете правы, конечно, — что искусство, мол, не должно выполнять функций публицистики: как один из чеховских героев, который констатировал, что в «Ромео и Джульетте» не может идти речь о дезинфекции тюрем. 

Возражу и чеховскому герою: как это ни смешно, в свое время эта пьеса была весьма и весьма социальна: у всех на памяти была исторически недавняя война Алой и Белой Розы, вечное противостояние, возникшее по причинам, которые уже никто не помнил. 

Кроме того, что пьеса, ясное дело, имела непреходящее, так сказать, значение, она была актуальна. Ибо призывала покончить с родовой местью, явлением вредным и диким. 

Так что поосторожнее, господа, с этой самой «дезинфекцией»: иной раз неплохо бы и тюрьмы, ей-богу, проветрить. 

Как и наши незрелые мозги, в которых вместо структурированных моделей варится невообразимая каша. Где ксенофобия, к сожалению, чуть ли не один из главных ингредиентов. 

Так же, как американцы, оглянувшись вокруг, нет ли поблизости представителя цветной расы, потихоньку и шепотом предаются сладостному расизму (хотя бы изустному, коль скоро Ку-клукс-клан давно запрещен), так и многие наши интеллигенты, ни на кого, впрочем, не оглядываясь, поливают «чурок» почем зря. 

Неприятно морализировать, тем более что я не русская и не офицер, ни в прошлом, ни, надеюсь, в будущем, но ведь давно известно, что в России целых три дефицита. 

Перечисляю: 

— дефицит уважения к человеческому существу, независимо от пола и возраста; 

— дефицит уважения к женщине; 

— дефицит уважения к так называемым нацменьшинствам. 

Которых многоуважаемая Маша Арбатова, «западно» ориентированная «феминистка», не постеснялась назвать в своей, с позволения сказать, книге «нацменами». 

О чем это говорит? 

О том, что и «феминизм» на наших просторах приобретает черты дикие, карикатурные, вложенные в уста не самого воспитанного человека. 

То есть страдающего дефицитом уважения к себе самому. Ибо женщина — это ведь тоже «другой» человек, неполноценный, если принять на веру шкалу первобытных ценностей. 

Поэтому вопли о засилье политкорректности преждевременны — по крайней мере на наших необозримых просторах. Как и, к сожалению, насмешка над необходимостью «дезинфекции тюрем». 

Так-то вот.

Диляра Тасбулатова