Оппозиции делать ничего не надо - власть сама упадет ей в руки?

А враги, гора-горою, 

Мимо нас глядят устало,

Они вовсе не герои,

Но огромные, как скалы.

И холодные, как льдины – 

Не воюют, а скучают,

Мы бы всех их победили, 

Только нас не замечают.

Из творчества группы «Машина времени»

Необязательно писать о гламурной жизни или быть обозревателем «желтой» газеты, чтобы касаться неприличных тем. Такая привилегия есть и у того, кто пишет о политике. В зависимости от того, на какого читателя рассчитаны его статьи, будет ясно, и какие темы выходят за рамки приличия. Например, в левой среде таких тем несколько. 

Скажем, не очень приличным многим кажется анализ результатов выборов. Ну правда, что тут анализировать, если и так ясно, что итоги выборов нам не нравятся? При этом то, что в разных регионах эти результаты будут все же разными, а где-то могут побеждать и кандидаты разной степени оппозиционности, показывает, что уж, по крайней мере, «художники» из администраций всех уровней для того, чтобы поучаствовать в «дорисовке» нужных результатов, ограничены не только собственной инициативой и волей непосредственного начальства, но и множеством других факторов. Хотя бы борьбой властных группировок всех уровней, которую анализировать, наверное, все-таки стоит. 

И еще менее приличной кажется другая мысль – что не только «вертикаль» виновата в поражениях оппозиции, но и сама традиционная оппозиция, давно находящаяся в горизонтальном положении, откровенно слаба. И если о фальсификациях результатов выборов еще можно спорить, то этот вопрос – риторический. А снижение численности активистов оппозиционных партий и участников митингов по сравнению с концом 1990-х – и даже началом 2000-х тоже «власть сфальсифицировала»? 

Наконец, есть еще одна неприличная тема, которая стала актуальной в последнее время. Есть такое модное (хотя и не повсеместно поддерживаемое) представление о том, что кризис автоматически приведет к падению существующего политического режима. Причем оппозиционным активистам (самых разных взглядов) и делать ничего не надо – даже вредно. Власть не просто падет – она сама упадет в руки, и именно в них.

Вопрос этот требует отдельного рассмотрения, но на одном принципиальном моменте все же стоит остановиться. История показывает, что экономический кризис автоматически вовсе не порождает кризис политический. Возьмем сначала локальный пример. Вспомним о политических режимах в российских регионах в то время, когда губернаторы еще избирались, а не назначались центром. Всегда ли самыми устойчивыми оказывались режимы в самых экономически благополучных регионах? Конечно, это далеко не так. Во многих национальных республиках, где безработица достигала огромных размеров, а уровень жизни был крайне низким, местная властная вертикаль, построенная задолго до путинского аналога, по-прежнему продолжала устойчиво сохранять вертикальное положение – а где-то сохраняет его и до сих пор, с теми же персонажами во главе региона. 

Кроме руководителей национальных регионов, стоит вспомнить приморского губернатора Наздратенко. «Если в кране нет воды, а в розетке тока, значит, вы недалеко от Владивостока», – это высказывание появилось именно в его времена. И, несмотря на крайне сложную ситуацию в регионе (не будем разбирать, кто был в этом виноват), наличие активной внутренней оппозиции и недоброжелателей в Кремле, Наздратенко мог долгие годы сохранять полный контроль над краем, а ушел со своего поста только под жестким давлением Москвы. 

При этом обратим внимание, что всем этим лидерам не приходилось делать ничего экстраординарного, революционного, ломающего все традиционные экономические и политические устои, чтобы сохранять свою власть. 

Теперь взглянем на примеры покрупнее – в масштабе государств.

Посмотрим на Югославию и режим Слободана Милошевича. Кризис промышленного производства, гиперинфляция, в масштабах, которые России даже в начале 1990-х не снились, потоки беженцев из Республики Сербской в Боснии и Сербской Краины, международные санкции, противоречивые отношения с Западом (которые в разные годы менялись, но все равно оставались очень прохладными), крайне скользкая игра политиков из России, оппозиция, которую все активнее поддерживали из-за рубежа. И тем не менее, Милошевич и его союзники в течение многих лет продолжали выигрывать выборы. Даже все-таки поражение социалистов и их лидера, произошедшее через некоторое время после агрессии НАТО, было далеко не гарантированным. И это при том, что и экономическая политика сербских и югославских властей была далеко не идеальна и далека от радикальных решений, а внешняя политика далеко – не всегда бескомпромиссной и последовательной.

Интересно, кстати, что даже ряд левых политиков связывает определенные надежды именно с «оранжевым» вариантом смены власти в стране. Между тем не совсем ясно, какую выгоду такой сценарий принесет самим левым – ведь в республиках, где произошли «цветные революции», левые в итоге потеряли львиную долю влияния (даже там, где его имели) и оказались оттеснены на обочину политического процесса. 

Важным фактором для России является и слабость самой оппозиции. Кто-то может вспомнить, что большевики в начале 1917 года тоже были довольно слабы, однако вряд ли этот исторический пример может служить для современной оппозиции утешением. Во-первых, он имел место в крайне экстремальных условиях – во время тяжелой войны. А во-вторых, большевики тогда представляли молодую силу, в то время как основная часть структур нынешней традиционной российской оппозиции и ее лидеры выросли либо из позднесоветской системы, либо из ельцинской (как большинство либералов) и подчас успели политически «одряхлеть» заметно больше, чем критикуемая ими власть. 

Кстати, мировой экономический кризис далеко не всегда может иметь благоприятные для левых последствия и в международном масштабе. Скажем, установившиеся в ряде стран Латинской Америки (например, в Венесуэле) антиамериканские режимы (о соответствии их установок социализму можно спорить, но факт, что в других странах, в том числе в России, они воспринимаются многими как левые, сомнению не подлежит), могут испытать очень серьезные трудности после падения цен на энергоносители. Ведь в свое время взлет цен на углеводороды и вопрос об использовании национальных недр и привели к власти новые режимы в этих странах, позволив проводить новую социальную политику. Если даже до кризиса положение лидеров этих государств было не самым устойчивым (вспомним неблагоприятные для Чавеса итоги референдума), то сейчас, когда их финансовые возможности станут меньше, ситуация для них вряд ли станет благоприятнее. 

Конечно, все это не значит, что кризис никак не повлияет на политику в России или, например, сделает невозможными заметные перемены. Пожалуй, сейчас и нельзя по-настоящему ответить на этот вопрос, поскольку мы не знаем даже того, как будет развиваться сам кризис. А ведь значение имеет и множество других факторов, в том числе субъективных. Однако кризис никому не гарантирует политических дивидендов «безусловно» и «автоматически», – и это стоит иметь в виду всем, кто смотрит на мир через призму политики.

Михаил Нейжмаков