Как нам выходить из кризиса?

“В начале было слово”. Противное слово “кризис” зашелестело где-то в начале осени. Собственно, предпосылки самого кризиса большинство даже в микроскоп рассмотреть не могло, а беспокойство уже было. Оно гнало людей “на всякий случай” вытаскивать деньги из банков. Оно заставляло их отказываться от запланированных покупок. Оно портило настроение уже тогда, когда, казалось бы, ничего страшного еще не происходило.

Сейчас некие параметры наступающей реальности стали прорисовываться вполне отчетливо. Самые разные отрасли, которые еще недавно казались благополучными, идут “на посадку”. Труднее многих придется металлургам. Спрос на их продукцию в мире резко упал — люди стали меньше покупать машин, значит, полуфабрикаты для автомобильных концернов больше не нужны. Проблемы с банковскими кредитами обернулись тем, что стали меньше строить.

Металлургическая арматура на строительных рынках Москвы уже чуть ли не в два раза дешевле, чем была летом. И если книжки заказов у металлургов будут заполнены наполовину, это будет значить, что комбинатам придется работать практически в убыток. Ведь производство стали — непрерывный технологический процесс. Его нельзя остановить. Продукция будет затоваривать склады, не находя спроса. И тогда руководству комбинатов придется увольнять рабочих, чтобы хоть как-то сократить издержки. Но ведь в Магнитогорске, Череповце, Новолипецке, Новокузнецке вся жизнь построена вокруг металлургических монстров. Нет денег у рабочих-металлургов, значит, сразу закрывается вся сфера обслуживания, весь малый бизнес. Значит, резко сокращается добыча коксующего угля. Шахтеры остаются без работы. Останавливаются обогатительные предприятия. Если нефть падает ниже 45 долларов за баррель, под угрозой оказывается и добыча всего угля — она может стать нерентабельной.

Цепочку, связывающую какой-нибудь Череповецкий металлургический комбинат, который уже сократил производство на 50%, с любым другим бизнесом, обнаружить не так уж сложно.

Конечно, правительственные чиновники умом понимают проблемы не хуже остальных. Не уверен только, что все они поверили, что после стольких лет небывалой прухи (в мае 98-го нефть стоила 7 долларов за баррель, а через 10 лет — в 20 раз дороже) их теперь ждут неудачи и разочарования.

Хранить ли резервы в расчете на то, что кризис будет длиться долго, стимулировать ли внутренний спрос, финансируя те или иные программы (строительство Сочи, Дальнего Востока и т.д.), поддерживать ли гигантов или дать им умереть за счет собственной неэффективности — на все эти и другие вопросы мы получим ответы. Ответы в меру профессиональные, в меру коррупционные, в меру ошибочные. Ответы будут даваться ежедневно и зависеть от конкретного расклада сил в кабинете, от лоббистских способностей того или иного министра или олигарха, иногда от настроения премьера. Ничего идеального не будет. Но и катастрофических провалов тоже. И Путин, и Кудрин, и Набиуллина, и Шувалов вполне грамотные, опытные люди. И развития чисто экономической ситуации по самому худшему из худших вариантов вряд ли стоит ожидать. Точнее, ситуация будет развиваться согласно внутренней логике, а правительство ничего сильно не испортит.

Но в том-то и дело, что кризис — это вовсе не одна экономика. Это особое состояние общества, чувствующего себя больным. И такое ощущение болезни, неверия в будущее, неуверенности вовсе не связано только с полнотой зарплаты (хотя и она имеет огромное значение). Это как социально-психологический вирус. И от того, каким путем общество будет преодолевать этот срыв, идти от ощущения кризиса к подъему, очень много будет зависеть. Гораздо больше, чем просто экономика.

В самом начале своей заметки я нарисовал вполне апокалиптический, при этом вероятный сценарий. По нему может развиваться ситуация в Кемерове, на Урале, в Восточной Сибири… Но вот что важно: даже реализация самого неприятного экономического сценария вовсе не означает социального взрыва. Да, конечно, если детям нечего есть — это, мягко говоря, не добавляет родителям “социального оптимизма”. Но мы не знаем, какая именно связь существует между “кризисом перепроизводства” и выходом людей на улицы. Сколько надо не платить зарплату, чтобы шахтеры сняли каски и стали стучать ими об рельсы, вовсе неизвестно. А может быть, этого вообще не произойдет без “дополнительных усилий” местных властей и владельцев шахт, которые захотят выбить субсидии из центра. Как это было в 1998-м, при Ельцине. Но кто тогда боялся федералов?

Короче, ухудшение социально-экономической обстановки вовсе не означает возникновения революционной ситуации. У властей разного уровня есть самые разнообразные ресурсы, чтобы не усугублять, а смягчать ситуацию: возможность тратить деньги не только на то, чтобы выкупать акции крупных компаний, находящихся под залогом в заграничных банках, но и на повышение пособий по безработице. Необходимо развернуть программы по переобучению тех, кто остался без работы. Особое внимание уделить соблюдению прав увольняемых, иначе люди не смогут получить льготы и пособия, положенные по закону. Выплате пенсий и пособий, на которые придется жить и стару, и младу. Со временем следует начать общественные работы — ведь уволенных нужно не только прокормить в те два-три года, что, возможно, будет длиться кризис. Их необходимо еще и занять. Иначе здоровые работоспособные люди неизбежно будут искать выход своей энергии.

Перечисленные меры совершенно очевидны. Можно сказать, банальны. Но осуществить их необходимо, чтобы не дать людям отчаяться. Чтобы вирус безнадежности не добил целые регионы и не мутировал в сторону безудержной агрессии.

Можно не сомневаться, что нынешняя власть очень внимательно отнесется к своим социальным обязательствам. Ведь между нею и самыми широкими массами населения заключен, может, и неозвученный, но вполне ясный контракт. С одной стороны, население не стремится к политической деятельности. По сути, не контролирует власть в ее ежедневной многотрудной работе. Но за это оно получает некую обязательную порцию социальной заботы. Эта забота выражается и в разного рода социальных программах, и в повышении уровня жизни и реальных доходов, которые не прекращались последние десять лет. И главное, в ощущении, что все стабильно, перемен не будет.

Немногочисленные попытки что-то ускорить всегда воспринимались в штыки и тут же властями сворачивались. Лучший пример — кампания по монетизации льгот, которая была тут же спущена на тормозах, как только пенсионеры не захотели изменений, пусть и выгодных материально. Можно не сомневаться, сейчас с сильной оппозицией столкнется и военная реформа.

Строго говоря, все неудачи с модернизацией России, о которой так много говорилось последние пять лет, связаны с тем, что такая модернизация невозможна без нарушения не проговоренного, но фактически существующего “общественного договора”. Если навязывать народу перемены, столь необходимые, чтобы страна получила свой билет в завтра, власти придется согласиться на самоограничение, контроль, наличие хоть какой-то конкуренции. Власть, естественно, этого не хочет, и поэтому мечты о модернизации так и останутся пустым трепом.

Но если не идешь вперед, неизбежно приходится реанимировать методы, которые, казалось бы, исчерпали себя много лет назад: ограничивать свободу слова, политических партий, собраний. Этот путь приведет к появлению организаций, напоминающих “Союз Михаила Архангела”. Дальше — больше: на горизонте проведение летом в Ярославле некоего подобия Земского собора, которые не собирались в России с XVII века.

Строго говоря, реанимация прошлого — это и было реальное содержание внутренней политики за последние пять лет.
Но все эти старые пыльные политические сарафаны выглядели солидно, только пока власть имела ресурсы демонстрировать народу неусыпную заботу. Но хватит ли этих ресурсов сейчас? И надо понимать, речь совсем не идет о недопущении массовых и организованных акций неповиновения. Вероятность предотвращения таких последствий равна 100% — хоть до смерти запугай себя оранжевой революцией… Речь идет о сохранении того невероятного политического штиля, при котором наша власть привыкла жить, ни в чем себя не стесняя.

А это вопрос, на который заранее дать ответ нельзя. Потому что невозможно сейчас предсказать длительность кризиса, его глубину. Значит, невозможно представить, насколько изменится “настроение масс”. Насколько на смену культивируемому самодовольству и успокоенности придут комплекс неполноценности, беспокойство или даже истерия.

Голубой мечтой любой власти в любом государстве является возможность ничего не делать, ничего не менять. Наша власть не исключение. И беспроблемность последних лет не может не породить у нее желания ничего заранее не предпринимать, а постараться сыграть по ситуации. Но в этом естественном подходе уже заключена системная ошибка. Время является важнейшим аспектом любого антикризисного решения. Если не успеваешь действовать на опережение, то события тащат тебя за собой, проблемы растут как снежный ком и набирают инерцию.

Конечно, можно предположить, что России будет везти и дальше; что длительность и тяжесть процессов, происходящих в экономике страны, просто не успеют сказаться на людях. Что кризис, развивающийся в головах параллельно кризису на заводах, не успеет вылиться в ярко выраженную негативную социально-психологическую тенденцию. Все рассосется само собой.

И такое возможно. Но уповать на удачу — это удел олимпийских чемпионов, твердо знающих, что все от них зависящее они уже сделали. Для чиновников, даже высокопоставленных, это роскошь. Они, если хотят сохранить свои позиции, должны все время просчитывать варианты. А в таком случае вариант, при котором “кризис в головах” через какое-то время приведет к усилению социального напряжения и оно просто так никуда не исчезнет, обязательно должен учитываться. К нему надо быть готовым.

Преодолевать такое течение событий — говоря стратегически — можно двумя путями. Первый — усиливая давление на общество, постараться переплавить неуверенность, охватившую население, в агрессию “ко всему чужому”, в поиск “пятой колонны внутри страны”, в стремление к самоизоляции. Движение по этому пути — это прежде всего разжигание в обществе атмосферы ксенофобии, страха и ненависти, которая помогает быстро определить новых “виноватых”, как бы выводя власть из-под удара.

И вряд ли какой ответственный политик захочет впрямую подписаться под таким набором мер. Шутка ли — поменять милые сердцу “преданья старины глубокой” на реальные плаху с лобным местом. Но существует очень большая вероятность, что события пойдут именно по такому сценарию. Во-первых, в России по факту уже проводилась кампания под лозунгом: “Россия без предателей”. Было это во время последних выборов в Госдуму. Идеологический аппарат существующей власти уже решал подобные задачи. Они понятны ему и на идейном уровне, и на уровне постановки целей, и на уровне практического достижения результата. Желание “Молодой гвардии” “Единой России” учредить патрули для проверок людей на предмет “выявления гастарбайтеров” показывает, “куда уводят мечты”. В свою очередь, это заявление не осталось неуслышанным. Православная общественность тут же предложила ввести “Православные патрули”. А мусульмане — мусульманские…

Один пример — а размеры нарастающего на пустом месте кома ненависти просматриваются вполне очевидно. И ком этот покатится быстро, разрушая Россию. Именно страх и ненависть могут добить нашу страну гораздо быстрее, чем думают многие политтехнологи.

То, что в течение нескольких лет вся общественная жизнь России направлялась по тому пути, который при дальнейшем развитии и приводит к столь пугающему результату, само по себе является важным фактором. Разные уровни власти уже привыкли к тому, куда в последние годы дует идеологический ветер. И даже без прямых команд сверху постараются двигаться в сторону “закручивания гаек” и “усиления давления”. Продолжение этого движения для чиновников покажется вполне естественным. Да и само общество уже не удивится. По сути, “жесткий вариант” может начать реализовываться сам собой, исходя из всеобщих ожиданий.

Альтернативой такому пути может стать некоторая вполне сознательная попытка допустить в нашу политическую жизнь больше свободы. Может показаться, что от верховной власти потребуется много мужества, чтобы сделать это при входе в кризис. Но на самом деле, уверен, риск не так велик.

Если рабочим плохо, если бизнесмены волей-неволей решают проблемы за счет трудящихся, власти могут, конечно, преследовать любые независимые профсоюзы. Но не лучше ли использовать их? Не лучше ли начать с ними работу, понимая, что идея независимых, нефальшивых объединений трудящихся абсолютно естественна. Что такие профсоюзы могут быть и двигателями изменений в сфере общественных отношений, и клапаном, через который будет стравливаться недовольство. Только они могут заставить бизнес всерьез учитывать права и работающих, и уволенных.

Можно в момент кризиса постараться заморозить и выхолостить все содержательные обсуждения, оставив всем партиям в Думе жалкие роли статистов. Но зачем? Только потому, что парламент — не место для дискуссий?

Совсем просто продолжить давление на СМИ, чтобы они не публиковали тревожной информации, не мешали властям и не действовали на нервы гражданам никому не нужной правдой. Но не приведет ли это к тому, что люди еще острее будут ощущать себя один на один с неподъемными бедами? Будут с ума сходить от торжества равнодушия и лжи, от того, что их просто не слышат? И не приведет ли это к агрессии и ненависти?

Можно постараться заморозить жизнь любых общественных организаций, особенно в регионах. Но тогда какие инструменты остаются для работы с населением: милиция, свеженапечатанные деньги и “православные патрули”?

Конечно, либерализация общественной жизни не сулит власти одни розы. Наверняка чиновникам, так и не понявшим, что же произошло в 91-м, противна сама мысль — отказаться от монопольного положения на политической сцене. Но ведь на самом деле именно власть все равно остается крупнейшим игроком. Игроком, которого по-прежнему будет поддерживать большинство и граждан, и политических сил. Чьи ресурсы все равно остаются несопоставимыми с возможностями оппонентов.

Собственно, нет никаких оснований сомневаться, что власть готова к конкурентной публичной борьбе лучше кого бы то ни было. В 2000—2003 годах она успела это доказать. Задача и состоит в том, чтобы вернуться к той практике.

Как бы ни развивалась экономическая ситуация, если полоса кризиса продлится достаточно долго, встанет задача вывода общества из социально-психологической депрессии. Эта задача потребует ясного внутриполитического курса.
Мы будем идти либо к усложнению устройства нашей общественной жизни, либо к ее примитивизации. В конце двадцатых — начале тридцатых на примере США и Германии мы можем видеть набор социальных противоядий. В одном случае — это ставка на социальный оптимизм, на совместную работу с общественными организациями и т.д. В другом случае — закрепление диктатуры, истребление любой политической и экономической конкуренции, которые переплавляются в самоизоляцию, а потом и в экспансию.

Конечно, подобные исторические примеры всегда грубоваты. Но в целом альтернативу они рисуют правильно.
Проводить курс, направленный на “смягчение нравов”, сложнее. Для этого необходимо переломить существующие тенденции. Такой курс не может начаться “сам собой”, без того, чтобы верховная власть не предприняла определенные усилия. Но для начала необходимо остановиться, отложить в сторону другие суперважные дела и оценить обстановку заново, отказавшись от как бы очевидных стереотипов и осознавая ответственность на десятилетия вперед.

Даже по детским книжкам известно, что легко можно идти только по дороге неправильных решений. Каким бы простым, удобным и логичным ни казался путь борьбы с любыми проявлениями политической свободы, он всегда будет вести в ад. Любой глава государства, еще дальше продвинувшись по этому пути, окажется в крайне агрессивной политической среде. Ему со временем станет просто невозможно проявлять лидерские качества, действовать на опережение, при этом опираясь на свою совесть и убеждения. Такой глава государства не сможет вечно “возглавлять процесс”. Его авторитет и возможности глобально влиять на ситуацию будут постоянно уменьшаться.

В развитии страны осуществление подобной политической стратегии приведет к накоплению отставания и внутренних противоречий. Причем довольно быстро. И как следствие — к неизбежному уже не экономическому, а системному кризису. Степень кризиса будет прямо пропорциональна степени “закручивания гаек”. Обернется ли подобный кризис традиционным для России “рассыпанием” власти по образцу 1917 и 1991 годов или нет, угроза для территориальной целостности и сохранения государственности неизбежно изначально заложена в таком “методе лечения”. Построить успешную страну по средневековым чертежам трудновато.

Повторюсь, пресловутая либерализация, которой у нас скоро можно будет пугать детей, не сулит одни розы. Но она оставляет многовариантность решений. У руководителей руки оказываются развязанными. И власть остается важнейшим игроком на политической площадке, имеющим все рычаги влияния и свободу выбора — как в каком случае поступать.

Можно предположить, что необходимость сделать тот или иной выбор обнажится к апрелю, когда последствия экономической болезни дойдут до большинства семей. Точнее, в апреле выбор будет делать поздно. Ведь для того, чтобы успеть к весне сформировать позитивную политическую программу, уже сейчас необходимо разработать план.

Отсутствие таких усилий будет означать, что либо выбор сделан в пользу “негативного” сценария, либо сейчас есть дела поважнее, а весной — авось пронесет.

Дай-то бог!        

Александр Будберг