Предчувствие второй \"холодной войны\"

"День трех восьмерок" 2008 года стал днем начала новой Холодной войны, нового витка дипломатического противостояния между Востоком и Западом. Две "горячие" мировые войны XX столетия были разделены 21 годами - промежутком мира, за время которого Европа сделала попытку движения к своему объединению, Россия под именем СССР восстановилась после распада империи и последовавшей за ним гражданской смуты, значительно усилилась экономическая мощь Соединенных Штатов Америки. Две "холодные войны" также отделяют друг от друга примерно двадцать лет, или даже точно - 21, если считать с момента встречи Рональда Рейгана и Михаила Горбачева в Рейкьявике.

Как в первой "горячей", так и в первой Холодной мировой войне, проигравший не был разгромлен окончательно: враг не переступил границу Германии в 1918 году и не вошел на территорию Советского Союза в 1991. Отчасти по этой причине патриотические интеллектуалы как в Германии в веймарский период, так и в России в постсоветские годы имели основание полагать, что причиной поражения явилась не столько сила противника, сколько предательство элиты, которая отказалась от противостояния под влиянием ложной идеологии или элементарной корысти. И по этой же причине и в Германии, и в России патриоты имели право надеяться на будущий реванш...

Сценарии конфронтации

Американские аналитики указывают, что после окончания первой Холодной войны США, привыкнув к своему положению единственной сверхдержавы, сконцентрировали свои силы на войне против "глобального джихада" в нескольких регионах - главным образом, в Ираке и Афганистане. Кроме того, Америка начала всерьез готовиться к военному конфликту с Ираном: шаг откровенно нерациональный, однако непосредственно вытекающий из логики борца за демократию в мировом масштабе, которым стали считать себя США. "Война США против джихадистов велась в стратегической системе, которая полагала, что вопрос о гегемонии в Евразии закрыт. Поражение Германии во Второй мировой войне, и поражение Советского Союза в Холодной войне означало, что на доминирование в Евразии нет претендентов, и Соединенные Штаты были свободны сфокусироваться на том, что выглядело текущим приоритетом - поражение радикального исламизма. Казалось, что главной угрозой для этой стратегии могли стать только истощающиеся запасы терпения американской публики, а никак не попытка возродить большую евразийскую силу", - указывает известный американский политолог, основатель частной разведывательно-аналитической организации "Stratfor" Джордж Фридман.

Однако "большая евразийская сила" возрождается прямо у нас на глазах - и происходит это в самый неподходящий для прочно завязшей в борьбе с глобальным джихадом Америке момент.

В сущности, операция по понуждению к миру Грузии и признание независимости Южной Осетии и Абхазии сами по себе не являются "геополитическим прорывом" России - де-факто российская soft power в регионе с начала 90-х годов значительно превосходила влияние как США, так и региональных игроков (например, Турции). Как объявление Холодной войны Запад воспринял не столько сами действия 58-й армии в Южной Осетии и Грузии, сколько сопутствовавшие им шаги Москвы - провозглашение "доктрины Медведева" и попытки (не всегда удачные, но принесшие определенные плоды) опоры на региональные организации, такие, как ШОС и ОДКБ. Таким образом, Россия сделала недвусмысленную заявку на создание новой структуры взаимоотношений на просторах Евразии с центром силы в Москве. С точки зрения США, "Россия хочет использовать новую региональную мощь и существенный ядерный арсенал, чтобы стать частью глобальной системы, в которой США потеряют свое первенство".

Было бы опрометчиво полагать, что действия России, сменившей modus operandi слабого и зависимого государства на парадигму "новой силы", не вызовут мощного сопротивления со стороны тех, кто еще недавно числился в рядах "друзей" и "стратегических партнеров". Однако варианты ответных действий Запада в нынешней ситуации достаточно ограничены.

Открытое применение военной силы (НАТО) против России следует, очевидно, оставить за скобками - оно означало бы переход от Холодной войны к глобальному "горячему" конфликту. Основных инструментов, с помощью которых Запад может попытаться ограничить растущее влияние Москвы на пространстве Евразии, всего три. Это, во-первых, введение санкций, во-вторых, создание максимально неблагоприятной для России экономической конъюнктуры, и, в-третьих, формирование антироссийского союза с подключением к нему стран, на поддержку которых Россия в настоящий момент имеет основания рассчитывать.

Как известно, попытка ряда членов ЕС, ориентирующихся на США, "продавить" введение санкций в отношении России, провалилась, натолкнувшись на серьезное сопротивление "старой Европы" в лице Италии, Франции и Германии. Очевидно, что при выработке единой позиции Евросоюза сыграли важную роль не только экономические (зависимость ЕС от российского экспорта энергоносителей), но и политические соображения. Превращение России в новый центр силы многие европейские политики, воспринимают не с эсхатологическим ужасом, как американские неоконсерваторы, а с проверенным веками прагматизмом. Конфликт с восстанавливающей свое влияние Россией, которая все чаще начинает играть не только на традиционных для себя площадках, но и в регионах, которые до недавнего времени считались исключительными сферами интересов США, этой прагматичной Европе не нужен.

Перспектива создания антироссийского союза гораздо более реальна. Вероятно, стоит ожидать интенсификации контактов Вашингтона с Пекином, как главным игроком в рамках ШОС. США наверняка попытаются использовать дипломатические и экономические рычаги для того, чтобы нейтрализовать возможных союзников России в рамках ОДКБ и СНГ. Косвенно об этом свидетельствует недавняя поездка Дика Чейни по "тылам" СНГ.

Наконец, наиболее эффективным инструментом, способным подорвать растущее влияние России в мире, является ухудшение экономической конъюнктуры, сделавшей возможной "новую силу" России. Речь идет, главным образом, о снижении цен на нефть, которое, теоретически, может быть результатом скоординированной политики ряда крупных финансовых и промышленных корпораций Запада. Нечто подобное уже имело место в начале 80-х годов, когда в результате сговора между США и Саудовской Аравией обрушились высокие цены на нефть, что вызвало прекращение потока "нефтедолларов" в СССР и крах советского проекта.

Главные сражения Холодной войны, на пороге которой мы стоим в настоящий момент, скорее всего, развернутся на площадках фондовых бирж, на рынках ценных бумаг и в кабинетах нефтяных брокеров.

Победа в такой войне крайне малореальна: впрочем, это будет война на истощение, выматывающая обе вовлеченные в нее стороны. Снижение цен на нефть в долгосрочной перспективе невыгодна для союзников США в странах Залива; кроме того, в настоящий момент Саудовская Аравия, которая является одним из главных импортеров российского вооружения, вряд ли однозначно займет антироссийскую позицию. Таким образом, применение этого инструмента также имеет свои пределы.

Ситуация, при которой Холодная война, фактически превратившаяся в политическую реальность, на самом деле не нужна никому из игроков, заставляет вспомнить о концепции "стратегического терпения", которую в ноябре 1998 г. выдвинул первый зам. госсекретаря США Строуб Тэлботт. Суть ее в том, чтобы занять выжидательную позицию, когда быстрая и решительная победа над противником невозможна. Правда, конъюнктура сентября 2008 кардинальным образом отличается от ситуации десятилетней давности, когда все отмеченные выше слабости России и неопределенность путей ее дальнейшего развития проявились в полной мере. Сегодня же сам Тэлбот в интервью The New Times определенно заявляет о невозможности новой Холодной войны между США и Россией, а имеющееся напряжение в отношениях объясняет тем, что ни Россия, ни США "так и не сумели договориться о своем видении мира в эпоху после окончания Холодной войны".

Нужны ли России союзники?

В последнее время мы очень часто слышали восклицания: "Как же так, Россия осталась без союзников!". Никто не задавался вопросом, а нет ли в этом некоторых преимуществ, в том, что мы остались без союзников.

Проблема в том, стоит ли нам искать союзников и судорожно что-то им предлагать, надеясь на то, что в критическую минуту они нас поддержат. Проблема в том, что ситуация Холодной войны - это раскол мира на две составляющие, с жесткими обязательствами по отношению союзникам, с несомненными "двойными стандартами" по отношению к "своим" и "чужим".

Это в нынешней, довоенной, ситуации мы и Венесуэла - просто разные страны, объединенные общими интересами. В ситуации Холодной войны мы - крепко спаянные между собой союзники. Следовательно, вооруженная интервенция против режима Уго Чавеса - это прямой удар по России. Следовательно, России придется укреплять, в том числе и военным путем, режим Чавеса. Обнаруживая для каждого "хода" противника свой "противоход". Если вы свергнете Уго Чавеса, мы свергаем Михаила Саакашвили.

Холодная война уже не будет только войной за Россию и ее суверенитет. Она неизбежно распространится в Азию, Латинскую Америку, на Северный полюс и, наконец, в космос. Как в прежней Холодной были свои достижения - атомная и космическая индустрия, так были и роковые потери - разрушенное сельское хозяйство, нищета и деградация коренной России, в конечном итоге - распад страны и трагедия разделенного русского народа.

При весьма - пока - относительной нашей силе, сценарий "второй холодной" выгоден для Запада и, весьма в малой степени, для России. Это сейчас свержение Чавеса будет выглядеть актом международного разбоя, и именно так оно будет оценено всем мировым сообществом. В ситуации "второй холодной" удар по Каракасу получит оправдание как естественный ход в мировой войне, примерно как оккупация Ирана советскими и британскими войсками в 1942 году (кто тогда вспоминал о "суверенитете Ирана"?).

"Вторая холодная" окажется для США наилучшим фоном для перераспределения мировых ресурсов в свою пользу или в пользу собственных транснациональных компаний. Падение доллара в этом случае окажется уже не столь катастрофическим: мировую экономику будет страховать обороняющаяся от "страшного противника" мировая империя.

С другой стороны, приобретения России от участия во "второй холодной" весьма сомнительны: если бы Южную Осетию и Абхазию не поддержал никто, ситуация не вышла бы за пределы локального конфликта, подобного оккупации Турцией Северного Кипра. Никто же не усматривает в этом локальном инциденте зародыш грядущего мирового столкновения. И Никарагуа, заметим, Северного Кипра не признает. Однако прецедент признания Даниэлем Ортегой двух кавказских республик создает предпосылки для интернационализации этого местного конфликта. К чему отчаянно и стремятся американцы. Для них было бы вообще замечательно, если бы эти две республики признали Иран, Венесуэла, Сирия и прочие актуальные и потенциальные враги американцев.

К сожалению, вариант "второй холодной" не совсем в нашу пользу, он слишком удобен для мира и слишком невыгоден для нас. Мы как бы стягиваем на себя весь конфликтный "антисистемный" потенциал мира: и лично я боюсь как раз не того, что Россию мало кто поддерживает в мире, а того, что у нее найдется СЛИШКОМ много сторонников. Их уже оказывается слишком много: ХАМАС, Уго Чавес, Никарагуа. Думаю, интернационал признания будет только увеличиваться. За спиной России рано или поздно охотно спрячется весь недовольный гегемонией Соединенных Штатов мир. Мы втянемся в "холодную" войну из не самых выгодных для нас позиций. Притом в тот момент, когда элита Запад не находит способа спасти коллапсирующий глобальный капитализм.

Отказ от изоляции

Возможно, такой разворот был неизбежен. Если в чем-то можно упрекнуть российскую власть, то только не в том, что она не искала способов избежать противостояния с Западом. Мы только и просили все эти годы, чтобы НАТО не придвигали к нашим границам. Предсказывая, что все кончится именно так, как и кончилось. Любопытно, что нападение Грузии произошло на следующий день после похорон Александра Солженицына, человека, символизировавшего добровольный развод России и "мировой революции". Человека, призывавшего не только к "раскаянию", но и к "сосредоточению"?

Сейчас нам следует максимально напрячь как свой дипломатический, так и военный потенциал, чтобы не сорваться во "вторую холодную" и не позволить западному миру в очередной раз решить за наш счет собственные проблемы. Чтобы не стать громоотводом от тех ударов, которые в самое ближайшее время ожидают западный мир, беспечно растративший за минувшее двадцатилетие плоды своего кратковременного триумфа.

И если наши усилия не увенчаются успехом, то тогда нам, несмотря на все нежелание, придется отказаться от сценария "прекрасной изоляции" во имя Холодной войны до - теперь уже - победного конца.

Борис Межуев