Будущее российской науки под угрозой

Средний возраст российских ученых колеблется в районе 49 лет. Доктора наук, представляющие костяк научных управленцев, в массе своей чуть за 60 лет. Средний возраст кандидатов наук, в норме – молодых и средневозрастных ученых, сегодня старше 53 лет. Понятие «академик» давно ассоциируется со старостью и положением советника-заседателя, а не деятеля.

Символом отечественной науки может служить, например, телеведущий Капица. Непререкаемый народный авторитет, десятки почетных званий, отсутствие заметных публикаций в международных рецензируемых журналах и почетное членство в РАЕН, давшей миру Григория Грабового. Сергею Капице 80 лет.

Главная проблема нашей науки – кадровая. Отсутствует ключевое поколение 30-40-летних – они покинули отрасль в 90-е, став олигархами, продавцами и иностранцами. Пожилых сотрудников пока много, но становится меньше. Так как размер пенсии совершенно не соотносится с несколько возросшей зарплатой, даже самые почтенные числятся на работе до конца, а потом просто тихо уходят. Некоторых сокращают, но многие директора, сами, конечно, немолодые, стараются поддержать своих друзей и коллег по «великой эпохе». Переводят на пол-, четвертьставки. В существующей организационной схеме других способов обеспечить более-менее достойную старость нет.

Но также важно и думать о будущем. К счастью, молодых людей 20-29 лет в нашей науке довольно много – живут в аспирантских общежитиях и спасаются от армии, а также занимаются исследованиями и перенимают опыт у пожилых. Соответственно, нужно любой ценой их удержать, повернуть вспять волну разочарования в российской научной действительности, не дать лучшим уехать за рубеж, а остальным покинуть сектор.

Власти и обществу стоит отдавать себе отчет, что ситуация ухудшается с каждым годом, и тому есть множество не зависящих от наших действий причин. Во-первых, поколение учителей стареет и исчезает. Во-вторых, грядет масштабное сокращение общего притока молодежи в стране, вызванное провалом рождаемости в 1990-е. Уже этого достаточно для признания угрозы утери последних остатков конкурентоспособности в R&D. Нелишне напомнить, что это действительно остатки – по числу и цитированию научных публикаций Россия давно покинула первую десятку стран и готовится вылететь из двадцатки. Понятно, что молодые не обеспечат моментальный прирост результативности, но позволят хотя бы иметь реальную надежду на будущее.

Как решать проблему, в общем-то, давно понятно. Существует целый ряд предложений, разработанных как экспертами, так и самими молодыми учеными, в т.ч. из группы при президентском совете по науке. Нужно строить общежития и квартиры. Нужно поднимать долю конкурсного финансирования с независимой, а в ключевых случаях - с международной экспертизой. Нужно платить конкурентную зарплату. Нужно обеспечить карьерный рост в атмосфере прозрачности и честности, без которой наука, в отличие от экономики, существовать не может.

Часть этих мер Правительство попыталось в том или ином виде включить в ФЦП «Научные и педагогические кадры инновационной России на 2009-2013 годы», которая после полутора лет согласований наконец одобрена (еще не принята!) Правительством. Впрочем, когда запустят саму программу, пока не ясно. Тем временем стало известно о сокращении в 2008 г. имеющей сходные цели программы президиума РАН.

Тем не менее, хочется верить, что работа по модернизации науки, привлечению и закреплению молодежи будет продолжена и последовательно расширена за счет предложений самих молодых ученых. Приходится исходить из такого радужного сценария, но, оставаясь оптимистами, задумаемся все же о его основных рисках.

Все они очевидны, но при том их постоянно следует держать в фокусе.

Первый фактор связан со скоростью. Согласования между недолюбливающими друг друга чиновниками из РАН и Минобрнауки, а также прочих ведомств, вполне могут продлиться несколько лет. Учитывая, что развитие науки не является приоритетным для нынешнего руководства страны, обеспечить быстрые согласования будет непросто.

Второе опасение касается обеспечения перспектив карьерного роста. Ставок в системе госакадемий и вузовском секторе не так много, в большинстве НИИ их число сокращается в рамках пилотного проекта повышения зарплат. Непросто будет организовать процесс создания новых и модернизации старых лабораторий, в ходе которого старшему поколению придется отказываться от руководства.

В-третьих, совершенно непонятно как для маститых членов совета по науке при Президенте, так и для молодежи, сколько же стране нужно ученых. С одной стороны, ясно, что госфинансирование науки должно идти по максимально большому числу каналов, исследовательские программы - предлагаться десятками ведомств. Параметры новой кадровой ФЦП отражают скорее лоббистские возможности Минобрнауки, чем реальную оценку ситуации.

Наконец, вопрос зарплаты. Тут тоже нет никакого единства. Все теми же представителями координационного совета по делам молодежи при президентском совете озвучивалась цифра в 1200 евро. Если пуститься в психологические спекуляции, можно предположить, что этого достаточно для погруженных в науку с головой, слабо социализированных перельманов, и недостаточно для деловых (нано)технологов-инноваторов. Ясно лишь, что российская практика повсеместной работы аспирантов никак не соответствует мировым тенденциям. Нашим аспирантам остается на науку гораздо меньше времени и сил.

С зарплатой напрямую связана интенсивность внутренней утечки мозгов. Такая утечка будет только возрастать из-за вызванного подъемом экономики дефицита кадров и опережающего роста зарплат. Всем известно, насколько быстро наращивают численность и оклады сотрудников отечественные «инвесторы» (от банкиров до торговцев), которые всегда рады выпускникам с фундаментальным естественным образованием. Вдобавок, демографические прогнозы свидетельствуют, что в 2010-2025 гг. нужно ждать резкого снижения числа людей трудоспособного возраста, следовательно, конкуренция за молодежь еще более увеличится.

Есть еще ряд сложностей с самой кадровой ФЦП. Прежде всего, вызывает недоумение ее временный характер. Гораздо логичней было бы создать постоянно действующий независимый фонд. Это позволило бы избежать главной проблемы – 94 ФЗ о госзакупках, который в нынешнем виде совершенно не годится для проведения научных конкурсов, о чем неоднократно говорили в т.ч. и сами руководители Роснауки. В итоге судьба важнейшей инициативы ставится в зависимость от благосклонности ответственных за 94 ФЗ Минэкономразвития и Федеральной антимонопольной службы. Например, чиновники ФАС, считающие ФЗ выдающимся достижением в борьбе с коррупцией, в настоящее время не склонны идти на встречу и делать необходимые послабления. Позиция МЭР более гибкая, но в целом проблема с адаптацией госзакупок под научные нужды еще очень далека от решения.

И это только часть вопросов. Есть еще нехватка современного оборудования, психологический дискомфорт от работы в возрастных коллективах, неразбериха с признанием иностранных ученых степеней, ужесточение призыва… Однако от того, удастся ли решить их сейчас, зависит научное будущее нашей страны во всем XXI веке, как это ни пафосно звучит. Пока шансы сохраняются.