Оружие непризнанных республик: как у Южной Осетии появились БТРы, гранатометы и самоходные орудия

За прошлой неделе Абхазия и Южная Осетия, как и обещали, подхватили эстафету косоваров и обратились в ООН и ЕС с просьбой о признании их независимости. Они убеждены, что право на нее они заслужили давно. Как только начался распад некогда могущественной советской империи, оба народа оказались вне сферы интересов погруженной в собственный кризис России, а грузинскую государственность признать они отказались, поскольку Тбилиси пожелал отнять у абхазов и осетин даже ту условную автономию, которая у них была в советский период. Началась гражданская война.

Стихийно возникали сначала народные ополчения и дружины, затем небольшие армии самообороны, а из них естественным образом вырастали институты молодых государств.

О том, как это происходило, «Русскому репортеру» рассказал бывший министр обороны (1989 г.), а затем премьер-министр Республики Южная Осетия (с 1990 по 1993 гг.) Олег Тезиев.

Несмотря на зрелый возраст, крепкое телосложение и солидную внешность, на традиционных осетинских застольях этот человек всегда стремится занять место в противоположном от тамады конце стола — там обычно сидят самые «младшие». Его явно тяготит череда бесконечных тостов, еще больше Тезиев не любит, когда оказывается в центре внимания. Глядя на него, трудно представить, сколь важную роль этот скромный человек сыграл в создании югоосетинской армии и государственности. Но его неприметность обманчива.

- Как получилось, что вы оказались в гуще гражданской войны между югоосетинами и грузинами?

- Война между осетинами и грузинами началась в 1989 году, я же попал на нее к концу 1991−го — незадолго до того ко мне обратилась группа жителей одного из южных российских городов с просьбой достать им несколько бэтээров.

- Почему именно к вам?
-
- Они знали о моих скромных возможностях… Я привез несколько бэтээров из Семипалатинска, почти что с китайской границы. Маршрут пролегал через весь Казахстан и центральную часть России. Машины пришли в североосетинский городок Алагир. Когда их начали выгружать на платформу, вдруг появляется группа незнакомых людей — как оказалось, это были жители Южной Осетии во главе со Знауром Гассиевым, сейчас он председатель парламента Республики Южная Осетия — и начинает рассказывать, какая тяжелая ситуация сложилась в их автономии. А надо сказать, мы ничего не знали о том, что происходило в Грузии: была своего рода информационная блокада.

- Мы все, конечно, уже подзабыли атмосферу 90−х годов. Но, кажется, и в те времена организовать поставку подобного груза было непросто.

- У меня были хорошие связи в Министерстве обороны. Мы законно купили машины как конверсионную технику.

- А кто выступал в роли покупателя?

- Частное коммерческое предприятие, организовавшее как перевозку, так и перевод платежей заводу. Тогда по закону частный бизнес мог приобретать конверсионную технику. Другое дело, чем мы потом ее начинили, — башни, оптика и стволы ехали отдельно.

Все это не осталось незамеченным представителями силовых ведомств. Несколько раз к нам приезжали люди из КГБ. Я их просто «посылал», хотя тогда у меня и не было того авторитета, который я приобрел позже на Юге. Потом, видимо, именно этот авторитет и стал причиной моего смещения.

Югоосетинские ополченцы выходили на боевое дежурство даже в домашних шлепанцах (1991 г.)

Я тогда всех проинструктировал, как двигаться по маршруту в Южную Осетию, особое внимание обратил на дисциплину: запретил пить и прочее. Но ребята все-таки выпили в Джаве, и один бэтээр пошел в Цхинвал напрямую — через грузинские села, которые стоят на пути из Северной Осетии, — и там опрокинулся, а грузинские силы местной самообороны его подожгли. Два человека погибло. Так что добрались до Цхинвала без одной машины.

Сделав доброе дело своим землякам, я продолжал жить своей прежней жизнью. Но где-то месяца через два в моей владикавказской квартире раздался звонок в дверь. Открываю — стоит толпа народу, и среди них мои знакомые еще по военной службе. Зашли, начали довольно туманный разговор издалека, а под конец говорят:

— Джериханович, тебя приглашают в Южную Осетию на должность командующего вооруженных сил.
— Каких таких вооруженных сил?
— Ну, их еще надо создать… Но если ты не пойдешь, через две недели мы все будем здесь: грузины нас выдавят.

Жители многих осетинских сел действительно уже хотели покинуть Южную Осетию. Ведь оружия для самообороны не было и достать его своими силами было невозможно.
Я думал недолго — наутро уже был там: мы выехали часов в 5 и к 11 добрались. Мне сразу выделили здание бывшего райкома партии на центральной улице Цхинвала. И на сессии Верховного Совета Южной Осетии назначили командующим вооруженными силами.

- Что происходило в это время в Южной Осетии? Как работали органы местной власти?

- Никакие органы власти практически не функционировали. Работал только Верховный Совет Республики Южная Осетия во главе с Аланом Чочиевым. Но и Совет собирался не так уж часто — за три месяца только раз, чтобы назначить меня на должность. Электричества не было. Газа тоже не было. По ночам горели только свечи.

В первую очередь я решил заняться хозяйственными воп¬росами. Из всех банков работал только Промстройбанк. Я поехал туда и попросил показать, какие у них проходят операции. Сотрудницы сильно перепугались, притащили какого-то тщедушного мужичка, но и тот отказался мне что-либо говорить о деятельности банка. «Меня убьют», — все время повторял он. Я попросил пригласить управляющего — мне ответили, что тот в Москве. Поразмыслив, мы запретили вообще все банковские операции до особых распоряжений.

Я привез с собой генератор, приволок новую оргтехнику: первый компьютер, принтер и прочее. Начали организовывать делопроизводство, думать о том, на кого и на что мы можем рассчитывать. В каждом городском районе Цхинвала была своя группировка самообороны во главе с так называемым полевым командиром.

- Как они были вооружены?

- В основном мелкашками, охотничьими ружьями, кое у кого были винтовки. Автоматов было около 25 штук. И еще столько же учебных — переделанных и заклепанных, — которые не стреляли, а просто выплевывали пули.

Звиад Гамсахурдиа, тогдашний президент Грузии, направил на Цхинвал подразделения «Мхедриони» и «лесных братьев», то есть военизированные группы, созданные из жителей грузинских сел Южной Осетии и прилегающего Горийского района. Это были нелегальные военные формирования. А на территории Южной Осетии в то время находились подразделения Советской Армии. Были еще и органы внутренних дел.

По дороге из Владикавказа в Цхинвал

Первые стычки у меня начались с командирами подразделений войск союзного МВД. Руководство МВД не признавало законность наших подразделений. Но своими силами эффективно защищать население от произвола, убийств и погромов оно не спешило. Более того, у меня были данные, что некоторые из эмвэдэшников занимались провокациями, имитировали «осетинскую» огневую активность для грузин и наоборот. Поэтому с эмвэдэшниками мы вынуждены были вести себя очень жестко: я запретил им выходить за пределы своей территории (только с разрешения коменданта) и во что бы то ни было вмешиваться. Жесткость нашей позиции вынудила их в конце концов признать, что в Южной Осетии начали формироваться силы самообороны, а точнее — армия.

А чем занимались в это время сотрудники МВД? Защитой правопорядка? Расследованием преступлений? Пресечением бандитизма грузин из разных политических партий? Нет. Они зарабатывали деньги — перевозили осетин через грузинские села на бэтээрах и брали с них за это мзду. А грузин возили через осетинские села — и тоже не бесплатно. Кроме того, они зарабатывали на выкупах: когда та или другая сторона захватывала заложников, они выступали в роли посредников, и 50% выкупа доставалось им.

Был там один отъявленный негодяй — генерал МВД, имя которого называть не буду: позже он создал в Москве организацию ветеранов югоосетинских событий. Однажды я попал на одно из их заседаний. Помню, как он рассказывал о пролитой крови. Я встал и потребовал, чтобы они разошлись, пообещав им публичный позор в случае, если они соберутся еще раз.

Когда мы составили списки ополченцев, я пригласил «полевых командиров» на совещание в здание райкома. Цель моя была — легализовать подразделения самообороны. Я выступил перед ними и сказал, что в моих силах пока вооружить только одну структуру — ОМОН. И предложил всем вступить в ОМОН в обмен на оружие, которое я мог выделить. Несколько командиров вскочили с мест и с возмущением отказались «идти в менты» — было два бандита, которые выступили с таким заявлением и попытались увлечь остальных. Одного, как я помню, позже хотели даже сделать национальным героем. Под их влиянием многие отказались вступать в ОМОН.

Командиром ОМОНа тогда был назначен полковник Вадим Газзаев, ставший позже одним из столпов независимости республики. Нам обоим приходилось все время противостоять влиянию уголовной среды. Оно существовало, конечно. Хотя, когда сегодня грузины пытаются изобразить, что осетинское сопротивление было организовано ворами в законе, это неправда. Был один такой вор — некий Джако, но его убили еще до моего приезда. А сопротивление было действительно гражданским и народным. В каждом районе мы организовали по роте до 60 человек. Самое крупное подразделение насчитывало 200 человек.

- Как была создана регулярная армия?

- Мы взяли за основу устав Советской Армии. Правда, не пехотный, а ВДВ, поскольку в наших условиях нужны были части, организованные не для фронтальной обороны, а для партизанской войны и диверсионных действий. Помимо ОМОНа (в 200 человек) нам удалось создать неплохие части спецназа. Они успешно выполняли спецоперации, в частности против тех гаубиц, которые нас обстреливали с грузинской территории, — там дважды уничтожали артиллерийские расчеты. Спецназом же была захвачена и тяжелая бронетехника.

В то же время происходил вывод российских войск из Грузии, в частности цхинвальского саперного полка. Но сделано это было по-предательски: выводя свои подразделения, командование нам ничего не оставило — практически все досталось грузинам. Огромное количество оружия, в котором мы так нуждались.

- Оно было продано?

- Скорее всего, да. Это была сплошная цепь предательств и обмана.

- А кто же контролировал куплю-продажу? Было же армейское командование…

- Что такое 90–91−й год? Это, пардон, абсолютный армейский бардак. Я помню некоего генерал-полковника, командующего Западной группировкой, — по тем временам он был одним из самых богатых людей, так как продал огромное количество оружия в разные страны.

Но часть оружия попадала и в наши руки: мы же за него конкурировали с грузинами. Ясно, кто наживался на нашей конкуренции… Кое-что пошло в Карабах — мы об этом знали и не препятствовали вывозу оружия. Я помню, как приезжал советский генерал-армянин, десантник — он нам объяснил, куда оно пойдет.

- Иначе говоря, торговля оружием была в то время в армии рутинным делом? И оружие покупали все стороны конфликта?

- За всех достоверно сказать не могу: торговля же часто велась не напрямую, а через посредников. Знаю, у кого покупали мы — у ингушских предпринимателей. Иногда захватывали.

- А ингуши где брали?

- У чеченцев, причем в огромных количествах. А чеченцы получили оружие по прямому приказу Ельцина. Они должны были получить 50% вооружений, оставшихся на территории Чечено-Ингушской АССР, а получили все 75%. Более того, первые ичкерийские отряды были обучены российскими военными специалистами.

- Сегодня это выглядит как совершенный абсурд.

- Да нет, никакого абсурда! Во всем этом была коммерческая логика. Вы слышали о чеченских авизо? Там вращались суммы в объемах $3–5 млрд. Но на самом деле эти авизо были прикрытием для других дел, которые обогатили первых российских олигархов. Ведь их совсем не ваучеры обогатили: ваучеры были тоже в каком-то смысле прикрытием и громоотводом для общественного мнения. Об авизо сегодня почти никто не говорит. А ведь существовали и югоосетинские авизо…

- Да, вернемся к Южной Осетии.

Бывшие граждане СССР брали друг друга на мушку (1991 г.)

- Итак, по своим каналам мы принялись доставать оружие. Как-то раз, сидя в вертолете с только что приобретенными горами оружия, я задумался о том, кому оно может достаться. С одной стороны, я искренне радовался, что теперь есть чем оборонять Цхинвал. С другой стороны, я понимал: нужно, чтобы оно попало только в руки патриотов и защитников. Я очень опасался, что оно окажется у криминала. В тот момент я вспомнил почему-то о банде, которая грабила и убивала местных жителей — осетин и грузин. Мы потом задержали двух ее лидеров. Держать их было негде, поэтому их просто вывели в поле и расстреляли. Собственно, на этом вся преступность и закончилась. Как-то у меня появился родственник одного из расстрелянных. Я напрягся. А он сел, опустил голову в задумчивости, а потом поднялся и говорит: «Спасибо, что очистил нашу семью от подонка».

- И сколько времени вам потребовалось, чтобы справиться с преступностью?

- Хватило разовой акции. Я в этом вопросе был сторонником жестких мер. Они были продиктованы условиями войны. До сих пор убежден, что такие проблемы нужно решать малой кровью, но жестко. Демократические излишества, когда вокруг гражданская война, абсолютно неэффективны.

Чтобы создать армию, нужно собрать людей, обучить их, вооружить… Что еще?
Нужно еще научить их жить в соответствии с уставом. Все остальное — партизанщина.

- И как же вам удалось научить жить по уставу обычных граждан, которые живут в собственных семьях, а не в казармах?

- Они жили не в семьях и не в казармах. Казарм не было. Они жили на военных базах, ведь каждый день нас обстреливали. Базы были на территории текстильной фабрики, в школах, в детских садах. И ежедневно проводились учебные стрельбы и стрельбы по огневым точкам.

- Каков был средний возраст ваших солдат?

- От семнадцати — иногда и поменьше — до сорока. В основном молодые. Впрочем, мы никого не отсеивали.

- Они легко привыкли жить по уставу?

- Нет, нелегко. Гражданские привычки преодолеть крайне сложно. Несколько лет люди никому и ничему не подчинялись.

Но теперь у них в руках было оружие. Это были совсем другие люди. Ведь человек с ружьем, если он к тому же личность пассионарная и темпераментная, может однажды превратиться в угрозу для других и, главное, — общему делу. Когда ты вооружен, любая свара на бытовой почве может закончиться убийством: ты чувствуешь себя всемогущим, и возникает желание разрешить конфликт здесь и сейчас, раз и навсегда. Не нужен стол переговоров, можно не затягивать выяснение отношений… Есть разновидность людей, которые именно поэтому страстно желают обладать оружием.

Все эти сложности, связанные с вооружением гражданского населения, мы прекрасно понимали. Нам приходилось даже пользоваться баллистической экспертизой, чтобы отслеживать тот или иной ствол и не допускать никаких преступных выходок. В условиях войны оружие очень ценится. В попадавших мне на стол списках добровольцев, просивших выдать им оружие, нередко были дети восьми лет: их имена вписывали, чтобы получить лишний ствол на семью.

- Бывали какие-нибудь курьезные случаи, связанные с оружием?

Танк, сделанный руками осетинских кулибиных из грузовика (1991 г.)

- Сколько угодно. Например, как-то сижу я при свечах в своем кабинете, изучаю донесения подчиненных, написанные немыслимыми каракулями, чтобы потом их перепечатать. Вдруг заходит какой-то тип с бородой и говорит дискантом: «Ти закрил банк?» — «Ну я, и что?» — «Открой и отдай печати!» Я ему: «Не отдам! Ты кто такой?» Он поднимает обрез и заявляет: «Сейчас узнаешь!» Отнял я у него бандитский обрез, треснул по башке. После этого он стал мне очень предан, почти как адъютант, получил нормальный автомат, оставил своих бандюганов.

Но постепенно, благодаря нашим последовательным действиям и политике вооружения гражданского населения, все бандитские группировки исчезли, рассосались. Стоило пощипать слегка парочку бандитов, и все — преступность пошла на убыль. Очень простая психология: стоит лидеру утратить авторитет — или когда утверждается авторитет более серьезный, авторитет закона, — как бандитские группировки распадаются.

- Представители силовых ведомств создавали вам какие-то препятствия при ввозе оружия?

- Как же не создавали? Еще как! Я ввозил оружие на вертолетах, а перевалочный пункт был в доме во Владикавказе. Через него прошло более 1300 стволов. Милиционеры и гэбэшники фотографировали и наблюдали за мной с соседних балконов почти как за поп-звездой. Власти тоже вели себя по-разному.

Когда я впервые встретил одного из тогдашних больших начальников в Северной Осетии, то был не прочь с ним поладить, но на всякий случай попросил знакомых ребят установить «жучок» в его кабинете. Прослушал — чуть не упал! Было приказано убрать меня, попросту говоря — убить.

Я пережил несколько покушений. А у меня нет даже права на ношение оружия на территории Северной Осетии. До сих пор нет. В те времена русские помогали, а свои мешали.

Как-то останавливает меня на автостраде российский спецназ: «Есть оружие?» — «Есть». — «Давайте оформим, что вы его сдавать везете». Свои бы быстро нашли, куда меня пристроить.

- Почему вы вызывали такую реакцию у силовиков?

В офисе Олега Тезиева гости развлекаются игрой в дартс

Потому что я «чужой», самостоятельный, непросчитываемый. Но тогда я не обращал на них внимания.

- Можно ли сказать, что югоосетинская государственность формировалась как армейский организм?

- Именно так она и формировалась. И лишь впоследствии обросла государственными и демократическими институтами. Ведь даже работавший тогда Верховный Совет без силовых структур был бы беспомощным.

- Сколько вам понадобилось времени, чтобы создать боеспособную армию?

- Пять месяцев. От самого начала до самого конца. И это учитывая, что мы жили в вакууме: политическом, правовом, экономическом. Никто нам не помогал. Все, что ввозилось, было нашим частным делом. Мы покупали на свои средства грузовые автомобили, тракторы, даже комбайны. Нужно было решать вопросы с обеспечением продуктами и товарами первой необходимости как армии, так и гражданского населения.

У меня был даже план на свои деньги построить линию электропередачи. В обход грузинских сел. И все эти усилия, все эти планы приходилось пробивать через стену коррупции. Это все, что осталось от государства, коррупция — корень всех наших прежних и нынешних бед.

Тяжело и другое. Мы вооружились, воспряли духом, и вдруг ошеломляющая новость: один укрепрайон уходящие российские войска передали грузинам! Потом — другой. Мы поняли, что наши возможности ограниченны, мы ведем кампанию, заранее обреченную на провал. Пришлось даже пойти на вброс информационной «бомбы» о якобы имеющемся у нас ядерном заряде.

- Расскажите об этом подробнее.

- Это было в 1992 году. Во главе Грузии встал Эдуард Шеварднадзе. Я звоню Чочиеву, тогдашнему заместителю председателя Верховного Совета Южной Осетии, и говорю, что мы купили в московском магазине «Изотоп» радиоактивное вещество, которым наши люди пометили один из объектов в Тбилиси. Так что счетчик Гейгера наверняка сработает. Делаю официальное заявление прессе, что в Цхинвале, Тбилиси и Джаве нами заложены три ядерных заряда, которые мы готовы взорвать. Предварительно на одном заводе во Владикавказе были изготовлены две металлические полусферы, которые способны быстро нагреваться — почти как заряд плутония в настоящей бомбе. Между полусферами — резиновая и графитовая прокладки. Для вида набили все это какой-то умопомрачительной электроникой. Муляж смотрелся весьма эффектно — просто произведение искусства! Очень был похож на бомбу.

Затем мы привели с завязанными глазами двух зарубежных журналистов — немецкого и японского. Показал я им эту красотищу: немец насмерть перепугался и утратил дар речи, японец произнес нечто вроде: «Человечество вам этого не простит!» Я не удержался: «Да ладно тебе! Вы же простили! На вас американцы две атомные бомбы бросили, а вы в лучших друзьях теперь с ними!» Он — в третью позицию: «Вы не посмеете!» — «Еще как посмеем!» В общем, удалось убедить их в серьезности наших намерений взорвать три ядерных заряда.

- А зачем была нужна вся эта инсценировка?

Олег Тезиев в гостях у Казбека Фриева, командира северо-осетинских миротворцевв Цхинвале (2007 г.)

- У нас была стратегическая цель: выиграть время и привлечь внимание российской и мировой общественности к ситуации в Южной Осетии, к тому, что творит Грузия против беззащитных осетинских сел. Ведь Россия тогда была поглощена собственным внутренним кризисом и почти ничего вокруг не замечала. Сейчас совсем другое время. Россия другая: нет того наплевательского отношения к своим национальным интересам и судьбам простых граждан. А в ту пору все было иначе: южные осетины были никому не нужны, кому-то даже откровенно мешали. Очень многих раздражали. Поэтому вскоре мы были вынуждены предпринять еще одну акцию, чтобы о нас услышали в России и в мире. Но это уже другая история — с захватом «9−го километра».

- Что это за история? И когда она произошла?

- В том же году. Из-за нее я впоследствии и загремел в Матросскую Тишину на полгода — с декабря 93−го по май 94−го.

«9−й километр» — это воинские склады, которые находились между Бесланом и Владикавказом. Охраняли их российские солдатики-новобранцы. Нам нужен был общественный резонанс, нужно было просто спасать Южную Осетию, а Север все еще дремал, ему казалось, что все эти беды — далекие и чужие. Легенда была следующей: осетины захватили склады и собираются двинуться на юг, чтобы разобраться с отрядами грузинских политических группировок, которые разбойничали вокруг Цхинвала. Это-то было уже делом решенным, выхода не было: после своего прихода к власти Шеварднадзе амнистировал уголовников — 21 тысяча бывших зэков двинулась на Цхинвал. А у меня и в лучшие-то времена было не больше тысячи человек. Вся Южная Осетия насчитывала тогда около 10–15 тысяч. Только после Дагомысских соглашений и ввода миротворцев численность населения возросла до 30 тысяч: многие жители вернулись. Таковы были реалии…

«Захват» — это, конечно, сильно сказано. Ни одного выстрела, ни малейшего насилия не было. Несколько женщин вошли на территорию и отвлекли внимание охраны, а мы обошли склады с тыла и захватили патроны. Наши автоматчики принялись загружать оружие, 17 пулеметчиков обеспечивали им прикрытие. Естественно, очень скоро поднялся шум, набежала толпа военных и должностных лиц — все были в ужасе. Мы нагрузили 12 «Камазов» с прицепами: на первом — я с помощником, на трех головных машинах пулеметы. Ворота открыли, а на выезде нас ждут бэтээры и машины североосетинского ОМОНа с мигалками. Думаем, конец. И вдруг омоновцы нас пропускают. Более того, честь нам отдают. Проехали. Нужно заправиться. Заправились, а заправщик ни копейки с нас не взял.

- Похоже, все знали, кто вы и что делаете?

- Самоходные орудия оставить помогли некоторые депутаты Верховного Совета. Был там генерал, нервный такой, он за¬орал: «Только через мой труп!» Я обращаюсь к своему помощнику: «Хубул, разве нам нужны трупы русских генералов?» — «Нет, не нужны». — «Тогда убери его!» Хубул был гигант — подошел, поднял его аккуратно и убрал с дороги, поставил на обочине. Едем дальше. А техника наша — монстры настоящие. Въезжаем в столицу Северной Осетии — Владикавказ. В городе начался настоящий праздник. Кто-то приладил к бэтээрам осетинские флаги, малолетки облепили наши машины. Я даже боялся, что упадут, не дай бог.

- Неужели никто вас не уговаривал вернуть все назад?

- А как же! Многие опасались моего кавалеристского наскока, просили все вернуть, но не очень активно. Мы добрались до Алагира и без остановок — в Цхинвал. А по дороге в Джаве выскочил человечек из «копейки» и, подбежав ко мне, умоляюще попросил: «Патроны есть? Дай чуть-чуть». Ну, я дал ему три ящика. Парень зарыдал. Так в Южной Осетии ждали оружие. Я был совершенно счастлив. Редко бывает чувство столь ошеломляющего счастья. Чувствуешь, что живешь.

- И чем все закончилось?

- Закончилось Дагомысскими соглашениями. Через 10 дней мне позвонили: «Лети в Дагомыс подписывать соглашение о прекращении огня». Я был поражен. Тактика Алана Чочиева оказалась верна. Нам удалось привлечь внимание российских политиков к нашей борьбе. Нам удалось поднять вопрос о Южной Осетии, усадить за стол переговоров Россию и Грузию, южных и северных осетин, причем на территории Российской Федерации.

У нас было твердое намерение придерживаться правил, быть верными всем принятым обязательствам. Но грузины жонглировали международным правом, ссылаясь на международные соглашения, которые после наполеоновских войн давно уже не действовали или использовались по усмотрению сильнейших. Нам многое пришлось проглотить, а помощник министра иностранных дел Козырева просто хохотал над нами. Там были министр обороны Грузии Китовани и ряд дипломатов, которые рассказывали нам сказки о том, что Южная Осетия не имеет права на существование. Это была какая-то бессовестная шахматная игра. Короче, дело явно затягивалось…

Вдруг хлопает дверь, входит не очень трезвый Ельцин. Шарахнул со всего размаху по столу, скривился да как заскрипит: «Конфликт перешел на сторону России. Не позволю!» После подписания соглашения он подошел ко мне с шампанским: «Доволен?» Потом сказал Руцкому: «Спроси его, в чем нуждается Южная Осетия, и постарайся». Грузины встали и демонстративно ушли.

- Это ельцинский выход произвел на них такое впечатление?

- На грузин — о да! Они были просто возмущены.

- Так каковы же были итоги Дагомыса?

- Соглашения остановили стрельбу, была создана Смешанная контрольная комиссия по грузино-осетинскому урегулированию. Затем нас посетили глава МЧС Сергей Шойгу и пре¬мьер-министр Егор Гайдар. И вскоре был введен миротворческий контингент — один из полков Псковской дивизии. Мы были счастливы безмерно, что война наконец остановлена. Кроме того, была создана комиссия по восстановлению хозяйства Южной Осетии во главе с замминистра строительства РФ Александром Бабенко, был выделен денежный транш в 36 млрд рублей. Деньги, правда, не дошли: где-то по пути к нам были расхищены. Потом выделили другой транш — в 100 млн. С ним то же самое произошло. Большая часть шла через Грузию, меньшая — через Россию.

- Когда у вас начались личные проблемы?

- Как только установился мир и появились какие-то деньги. Я стал не нужен. Я кому-то стал мешать, поскольку поднимал вопрос об исчезновении выделенных Южной Осетии траншей. И меня просто взяли в Апрелевке. Вначале были сфабрикованы какие-то версии вроде найденной гранаты. Но в конечном счете обвинение было построено на захвате «9−го километра». Мне грозил максимальный срок — 25 лет, хотя все эпизоды, которые мне инкриминировались, были бескровными. Захват оружия был 12 июня 1992 года, захват самоходок — 13−го, а арест — уже 14 июня. Мне очень помогли участники этих событий: они не лгали, рассказывали все как было. Кстати, мои подчиненные хотели меня освобождать с оружием в руках.

- Вы ведь родом из Северной Осетии, Юга совсем не знали и вдруг взвалили на себя такое бремя. Зачем вам это было нужно?

- Мы один народ. У нас очень небольшое пространство для жизни и маневра: политического, экономического, военного. При советской власти — аж в 1922 году — провели, не слишком задумываясь, границу между Россией и Грузией по Кавказскому хребту. И что нам с этой границей делать? Забыть своих братьев на той стороне? Потому что пресловутое международное сообщество вдруг вообразило, что отправной точкой следует считать развал СССР. Отказались от коммунизма, коммунистической идеологии? Так откажитесь и от этой черты! Будьте последовательны.
Впрочем, зачем брызгать слюной? На одной чаше весов «международное право», «мировая практика», а на другой — жесткая реальность. Что важнее? Почему ее не учитывают? Опять двойные стандарты: там можно, здесь нельзя. Как в ис¬тории с Косово, которая вообще за гранью рационального.