Последнее интервью великого тенора Лучано Паваротти

В итоге менеджер извинилась: «Боюсь, в этом году Лучано не сможет с вами встретиться, он сейчас никого не принимает. Но наша договорённость в силе, пришлите ваши вопросы, мы переправим ему лично в руки». Через неделю из Италии, где всемирно известный певец проходит курс реабилитации после удаления раковой опухоли, было передано интервью.

Паваротти честно ответил на главные вопросы, которые интересовали читателей «АиФ»: об уходе со сцены, секрете похудения, первом гонораре и домашних увлечениях.

— Верно ли, что вы периодически садитесь на специальную диету?

— Диета у меня одна — надо просто пересиливать себя и не кушать вкусную еду, когда ужасно хочется. Желаешь поужинать? Возьми и откажись — ложиться спать следует голодным. Между прочим, очень действенно, пару раз я похудел сразу на тридцать килограммов. Но мне стройность и не требуется, я всё-таки певец, а не фотомодель.

— Есть интересное предположение: чем больше вес оперного певца, тем у него лучше голос. Похоже, оно и верно — совсем худых исполнителей нет. И вы, и Монт-серрат Кабалье, и другие — все довольно упитанны.

— Вы знаете, я тоже слышал такую теорию: мол, чем ты толще, тем лучше поёшь. Это неправда. Оперные певцы просто не обязаны так следить за фигурой, как это делают поп-исполнители, — они же не прыгают по сцене, не снимаются в рекламе нижнего белья, не участвуют в спортивных соревнованиях. Поэтому в принципе могут себе позволить набрать любой вес. В их таланте дороже всего стоит голос, а не внешность.

— Сейчас вы один из самых успешных певцов. Каким был ваш первый гонорар?

— Около двух долларов. Народ после войны небогатый, платил немного. Я подрабатывал с восемнадцати лет, исполняя народные песни на свадьбах. Однако профессиональным певцом становиться не планировал, это было исключительно как хобби. Я собирался пойти работать школьным учителем: в итоге у меня это получилось. На большую сцену я вышел уже ближе к тридцати годам, когда понял, что мне ужасно нравится петь.

— Вам приходится держать себя в жёстких рамках, чтобы сохранять голос?

— Конечно. Я отменяю прогулки в холодную погоду, не ем мороженое, не пью пиво.

— Однако вы курите.

— Да, но стараюсь сократить количество выкуренных сигар. Три сигары в месяц — это не так уж страшно. Ко всему прочему, я до сих пор не прекращаю тренировок голоса: для стойкости звучания нужно обязательно спеть как минимум пару арий в день. Это громко, даже оконные стёкла дрожат. К счастью, у меня нет соседей, и никто не стучит шваброй в потолок. Мой отец говорил: «Тренировок никогда нельзя прекращать, иначе голос пропадёт». Папа умер, дожив до 90 лет… но до конца своих дней обладал превосходным тенором, хотя в таком возрасте голос, как правило, становится старческим и дребезжащим. Я думаю, мне до него далеко, он пел лучше меня, и это чистая правда.

— В этом году вам исполняется 72 года. Объявив об уходе со сцены, вы начали долгие «прощальные гастроли». Они не закончились до сих пор: после того как вы восстановите здоровье, опять собираетесь дать несколько концертов?

— Скажу вам по секрету: первоначально я вообще собирался уйти на пенсию в шестьдесят лет.

Думал, неужели можно петь позже? Как я буду выглядеть на сцене, если в процессе пения из меня песок посыплется? Но сейчас я получаю наслаждение от концерта, голос по-прежнему сильный, люди всё так же хотят меня видеть. Конечно, я не смогу теперь устраивать длительные гастрольные туры по два года, уже здоровье не позволит… но иногда выступать для собственного удовольствия — почему бы и нет. Зато теперь я буду намного больше дней проводить со своей семьёй и с друзьями.

— В ПОСЛЕДНЕЕ время вам пришлось нелегко, вы перенесли несколько сложных операций, были вынуждены даже прекратить выступления.

— Все мы в руках Господа. К сожалению, в ранней юности совершенно не задумываешься о своём здоровье, а ближе к старости приходится за это расплачиваться. Но ничего, я весьма крепкий парень, мне приходилось решать и более крутые проблемы. Как только я окончательно поправлюсь, то сразу же вернусь на сцену — соскучился.

— У подобной мегазвезды такое, наверное, спрашивать глупо, но всё-таки… Были ли в вашей жизни такие моменты, когда слушатели вас освистывали?

— Да, дважды. Публика — вообще очень тонкое существо. Она сразу чувствует, выкладываешься ты на всю катушку или нет. В те моменты я пел отлично, но мог бы и лучше, люди тут же это ощутили. Ничего, это не страшно, бывает и хуже. В жизни популярного человека всегда должна присутствовать критика его деятельности, иначе ему будет слишком скучно жить. Лично я обожаю своих критиков и не обижаюсь на них.

— Чем вы себя развлекали, пока находились на лечении?

— Уделял время своей маленькой дочери — настолько, насколько мог. Мы стараемся не расставаться, я беру её на гастроли с младенческого возраста. Когда она капризничает, то так горько плачет, что я думаю: о, лет через двадцать она сможет заменить меня на сцене, вот это голосище! Поздний ребёнок — это феноменальное ощущение, я не мог в себя прийти от радости. Хотя, с другой стороны, парадокс — у меня уже есть внучка, и она старше моей младшей дочери. В остальном же я вёл себя как стандартный итальянский пенсионер на отдыхе: кофе, чтение, телевизор. Обожаю читать детективы, могу проваляться с книгой в постели всю ночь и не сомкнуть глаз. Обычно на это нет времени, но вот тут-то я и «оторвался». Ну и, конечно, главное увлечение — это футбол. Я фанат «Ювентуса» до такой степени, что даже пересматриваю на видео старые матчи.

— А вы слушаете собственные песни, когда находитесь дома один?

— Боже упаси. Себя слушать, только этого мне и не хватало. Я лучше включу песню Пласидо Доминго, джаз или ранний диск «Битлз». К современной музыке у меня сложное отношение, но я люблю разнообразные эксперименты — один раз даже спел рэп.

— Вы сказали, что предпочитаете пение Доминго… Но верно ли, что среди оперных теноров мирового класса существует скрытое соперничество?

— Нет. Опера — это не поп-сцена, мы не пытаемся перетащить на свою сторону чьих-либо слушателей: у каждого из нас есть устоявшиеся поклонники. Я понимаю, что публике было бы очень приятно, если бы мы все передрались, но такого не будет. Поэтому если я с кем-то в жизни и соперничаю — то исключительно с самим собой.