Шведские разбирательства. Полиция

С февраля месяца этого года я противостою шведскому Комитету Имущественных Взысканий КФМ. Меня, конечно, поразило то, что КФМ не прислушался и не принял во внимание ни одно из обстоятельств обжалования, которое предоставил матёрый шведский адвокат из солидной шведской адвокатской фирмы Лагерлёф, Ян Тума. Испытав такое фиаско, Ян разразился длинным письмом ко мне, вежливо и витиевато объясняя, что всё идёт именно так, как он предполагал и предупреждал, и события развиваются именно так, как он описывал. Но на самом деле, всё не совсем так! Я ему тут же послала скрин-шот с меткой КФМ в моём досье, после чего Ян решил, что лучший выход в данной ситуации – залечь на дно.

Сейчас Ян просто прячется от меня, игнорируя все мои письма и попытки связаться с ним по телефону. Видимо это поколение состоит большей частью из подобных, страус подобных членов общества. Примерно то же самое происходит и со знакомым журналистом, такого же возраста, как Ян. То есть это, моего возраста, поколение шведской части общества, имеющее высшее образование и всю жизнь прожившее в «безопасной» Швеции, где вроде бы всё гарантированно априори. Безусловно тот факт, что специалисты просто зарывают голову в песок по-страусиному, наводит на очень грустные мысли.

Хотела поделиться моими впечатлениями о вчерашних звонках из полиции. Как я уже рассказывала, моё заявление в суд Мальмё отвергли, порекомендовав послать это заявление в полицию, так как это их обязанности – наказывать неправомерные действия. Я последовала совету юриста суда и послала заявление в полицию по интернету, обнаружив такую возможность, когда искала адрес полицейского участка в Мунфорше, где живёт теперь бывший муж. Звонок, правда оказался из полиции Мальмё. Девушка сказала, что хотела бы подробнее поговорить по моему заявлению. Я не удивилась, потому что при нормальном ведении и рассмотрении дела специалисты должны знать его обстоятельства.

Меня только опять задело то, как поменялся тон Софии, когда она услышала мой акцент. Он сразу же стал менторским и недоверчивым. Квинтэссенция моего заявления была, что Арне Сейм использует свою жену в качестве подсадной утки. Именно это я пыталась объяснить с самого начала той чиновнице Пернилле Карлссон в КФМ, и которая меня заверила, что в заявлении просто «перепутаны буковки», а в остальном всё нормально. Точно так же я попыталась объяснить и этой полицейской чиновнице, но поняла, что её мозги стали плавиться от такой напряженной умственной работы, а голос стал ещё более подозрительным ко мне.

Поняв, что все мои доводы отскакивают от неё, как шарик в пинг-понге от стола и от ракетки, я уже совсем отчаялась со своими объяснениями.

Я стала её убеждать, что я сама поневоле была в роли такой «подсадной утки» за время моего 12-летнего брака с этим человеком. Но голос у чиновницы стал почти панически-подозрительным, и она мне предложила обратиться с этим в суд или взять переводчика и прийти в полицейский участок. Я не думаю, что переводчик смог бы объяснить лучше меня, а скорее ещё дополнил бы свои домыслы и своё видение дела. Я с этим сталкивалась много раз, например, когда для моей мамы в социале вызывали переводчика, и как эта горе-переводчица с лучшими подражательными способностями в воспроизведении шведских звуков, стала нести такую отсебятину, что я просто диву давалась. Но Софии я об этом не стала упоминать и растолковывать о тонкостях перевода. Я лишь уведомила её, что именно суд Мальмё направил меня в полицию, определив это дело как «общее обвинение», используя именно этот судебно-процессуальный термин, которым обогатилась за последнюю неделю. Именно он заставил Софию задуматься, и она обещала где-то что-то посмотреть.

Через час от неё последовал другой звонок, и она стала опять пытаться понять, что же стоит за тем текстом, который фактически был составлен не мной, а шведом Гуннаром, но именно так же чётко, как это обычно делаю я сама. Но короткие, чёткие тексты шведы не воспринимают почему-то. Я с этим сталкивалась неоднократно. В заявлении стояло коротко и ясно: «Арне Сейм имеет множество долгов в КФМ, именно поэтому он передал своё денежное требование ко мне своей новой жене, Анне Сейм, которая в данном случае выступает как «подсадная утка» для своего мужа. Арне Сейм, 1941 г.р. и его жена Анна Сейм, 1983 г.р. являются практически одной стороной спора. Анна Сейм, которая на 42 года младше своего мужа, не говорящая почти по-шведски, гражданка Украины играет роль подсадной утки для «изобретательного» Арне Сейма.»

На мой взгляд вся необходимая информация в тексте имеется. Но если полицейская чиновница хочет знать больше деталей, у меня нет оснований их от неё скрывать. И я конечно стараюсь ей дать больше деталей, но беда в том, что она не способна их усвоить и переварить, потому что они не вписываются в ту запрограммированную схему, которую ей видимо начертали на полицейских курсах. Трижды она пыталась разобраться в деталях и трижды безуспешно. В четвёртый раз мне позвонил парень-полицейский и представился как Харальд. Он просто перефразировал то, что стоит в заявлении, я подтвердила его толкование как правильное, и он открыл дело. Не знаю, в чьи руки дальше попадёт дело, и как можно ещё яснее выразиться, но про движение дел в разных инстанциях я постараюсь освещать здесь, в своём блоге.