О сущности культурной традиции

Сквозь призму научного наследия Д.С. Лихачева (1906-1999)

Празднование юбилея Д. С. Лихачева в 2006 году дало импульс к осуществлению Санкт-Петербургским Гуманитарным университетом профсоюзов целого комплекса исследований, призванных осмыслить научное наследие академика в контексте современного нам гуманитарного (и в первую очередь культурологического) знания. 

Природа культурной традиции не была предметом специального анализа Д. С. Лихачева. Однако теперь выясняется, что едва ли не все его теоретическое наследие в той или иной степени связано с этим понятием. В работах ученого проблематика традиций и традиционности нашла свое отражение в размышлениях о культуре и искусстве. И прежде всего о русской культуре и отечественном искусстве.

В культурологии под традицией понимается способ осуществления преемственности, в котором интегрируются тенденции творческой деятельности прошлого, имеющие значение для современного развития. Понятие традиции получало разные теоретические истолкования в истории, что объясняется их разнообразием. Именно благодаря традициям сохраняется богатейший потенциал культуры, достигается живая и естественная связь настоящего и прошлого, становится возможным взаимодействие культурных эпох и ценностей, сохранение ведущих линий в творческой жизни.

Но традиция — это не просто сохранение и передача (трансляция) ценностей. Она предполагает продуктивный тип связи между культурами, когда старое переходит в новое и активно работает в нем. Характерное свойство традиции — в ее неоднозначности; она очень пластична, имеет подвижные рамки и способна в одной и той же культуре существовать в разных формах: то как культурная основа циклического повторения элементов жизнедеятельности человеческих сообществ, то как «строительный материал», на основании которого создается новый пласт культуры, либо как критерий, относительно которого оценивается современная культура, и др.

Во второй половине XX века гуманитарные науки превращают категорию традиции в едва ли не ведущую в исследовательской проблематике. Ускорение социально-культурного развития, многочисленные кризисы и явления, подобные «молодежной революции», заставляют ученых совершить настоящий прорыв в осмыслении этого феномена, ставя его в оппозицию понятию новации.

Сегодня традиция и новация трактуются как диалектически взаимосвязанные противоположности. Считается, что процесс саморазвития культуры происходит в результате непрерывного (а по интенсивности — цикличного) взаимодействия культурных процессов сохранения и изменения (традиции и новации). Вектор изменения обезпечивает развитие культурной системы, а традиции образуют «коллективную память» нации, выступая предпосылкой и условием сохранения ее исторической идентичности. Оптимальная модель саморазвития предполагает определенное соотношение этих векторов — с учетом специфики культуры, этапа и проблем ее развития.

Дисбаланс этих тенденций разрушает целостность культурного мира. В частности, доминирование вектора сохранения (в государственной идеологии, культурной политике) искусственно «консервирует» исторически неоправданные нормы, традиции и соответствующие им социальные институты, блокируя тем самым естественные механизмы саморазвития культуры, «растворяет» личность в сверхзначимости целого, лишая ее самоценности. Идеология сохранения общественного целого становится основной целью и ценностью культурного сообщества, а проблематика свободного развития личности отодвигается на второй план. С другой стороны, инновационная модель, наоборот, вносит в социальную и индивидуальную жизнь динамизм, напряженность и нестабильность, «отлучает человека» от надличных смыслов и ценностей, провоцирует конфликтность социальных групп, институтов и государства, личности и общества. Вселяя в человека безграничную веру в его возможности, инновационное мировоззрение (в контексте соответствующей общественной идеологии) лишает человека «тыла», обрекая его на пустоту индивидуального существования. Таким образом, эти крайности опасны.

В условиях нормы традиционный и инновационный векторы культурных процессов взаимодополняют друг друга, компенсируя дефициты и издержки каждого в отдельности. Бинарность культурных оппозиций сохранения и изменения, придавая определенный драматизм культурной жизни, в то же время выступает гарантией устойчивости развития культуры.

 Однако это соотношение не является жестко заданным. Цикличный характер динамики культурных ориентаций проявляется в формировании исторических периодов, для которых характерно явное преобладание и высокая значимость традиционных ценностей. И, наоборот, на иных исторических этапах эти ценности вдруг начинают подвергаться сомнению, и культура активно генерирует иную систему ценностных координат.

В частности, Н. Дж. Смелзер, анализируя американскую культуру, периодами предпочтения традиционных ценностей считает 1920-е, 1950-е и 1970-е годы, в которые явно преобладала консервативная традиция. В 1930-е годы критике были подвергнуты капиталистические символы веры, а в 1960-е годы молодежное движение противопоставило идеалу «американской мечты» (который включал такие ценности, как успех, оптимизм, упорный труд) ценности свободы самовыражения и независимости от общества, государства. В результате появилась новая форма культурного противостояния — контркультура, нормы и ценности которой во многом оказались противоположными основным положениям господствующей культуры.

Существует экстравагантная гипотеза, что в условиях общественной стабильности и индивидуального благополучия, совпадающих с бытием культурного целого в режиме оптимальной самоорганизации, количественное соотношение «атомов» изменения и сохранения подчиняется правилам золотого сечения (числовое выражение которого, как известно, близко соотношению 1/3). Изменение этого соотношения между суммой новаций и традиций в сторону обновления приближает культуру к некоему критическому порогу смены типа культурной системы. В плоскости социально-культурного бытия этот порог можно представить в виде соотношения количества носителей инноваций (в пределе — альтернативных по отношению к данному типу культуры) и количества традиционно ориентированных субъектов культуры, способных принять и усвоить новое. В пользу этой гипотезы свидетельствует множество фактов, в частности судьба различных моделей социального устройства, ряда оригинальных научных идей и художественных концепций и так далее, — всем им пришлось ждать до тех пор, пока культура «созреет» и сможет включить их в актуальное пространство своего бытия.

Следовательно, гармоничность «наложения» горизонтов традиции и новации (по существу, определяющих меру слияния в самосознании общества культурных пластов прошлого, настоящего и будущего) оптимизирует культурную динамику, определяет глубину и целостность национальной культуры в пространстве «здесь и теперь». Прошлое «оживает» в настоящем в форме преданий, ценностей, традиций, образа духовных референтов, и чем полнее оно представлено сегодня, тем объемнее и многограннее культура нации, тем осмысленнее ее видение своего будущего (в том числе и в форме национальной идеи). Каждое новое поколение, осуществляя выбор и интерпретацию традиций, выбирает и определяет тем самым свое будущее.

При этом обращение к духовным традициям требует немалых усилий — духовность никогда не дается в виде готовой «формулы», которую можно просто усвоить, — она должна непрерывно реинтерпретироваться в контексте проблем настоящего и горизонтов будущего.

Огромный материал исследователю данной проблематики дает Петровская эпоха. Наше время также характеризуется возрастанием роли духовных факторов развития.

Оппозиционность культурных ориентаций на сохранение и изменение сегодня усиливается в ситуации духовного кризиса (и прежде всего кризиса национально-культурной идентичности, когда в очередной раз встают вопросы: «Что есть мы в сообществе народов? Каково наше духовное предназначение во всемирной истории?») — одна из них начинает агрессивно доминировать, провоцируя соответствующую реакцию другой. В частности, после 1917 года баланс сохранения и изменения был нарушен факторами субъективного порядка — насильственным характером государственной культурной политики первых лет советской власти, суть которой сводилась к ликвидации многих традиций русской культуры и соответствующих социальных институтов. И в 1990-е годы наблюдалась похожая ситуация — духовный кризис развивался на фоне развала государственной культурной политики, ее концептуальной несостоятельности, отсутствия стратегически выверенных приоритетов как на федеральном, так и на региональном уровнях.

В России основная «зона конфликта» образуется в результате взаимодействия двух центральных для отечественной культуры линий напряжения: с одной стороны, сохранение исторически сложившихся основ и традиций индивидуального и общественного бытия; с другой — изменение культурной модели (через ревизию исторического прошлого, разрушение настоящего, которое нередко воспринимается как «невыносимое» и «постыдное»), как правило, по образцам западной цивилизации.

А.С. Запесоцкий, В.Г. Лукьянов

Источник: «Культуролог.Ru»