— Минобороны РФ объявило о взятии нами под контроль Песков.
Сообщения о зачистке поселка приходили и раньше, но полностью освободить его не удавалось, потому что противник засел на северо-западной окраине и предпринимал контратаки. Решен ли вопрос с Песками окончательно?
— Именно в Пески я еще не успел приехать, потому что я в Донецке появился только этой ночью, поэтому я не могу говорить об этом населенном пункте как очевидец. Но насколько мне известно, Пески на 100% за нами.
Это хорошо, но вы же понимаете, что это успех ограниченного масштаба.
Потому что еще есть Авдеевка и все, что осталось от донбасской группировки противника.
Это самая мощная группировка ВСУ, и я бы предостерег от излишнего оптимизма.
Мы же понимаем, что враг на месте не сидит.
Он формирует новые и новые бригады.
В частности, они в Англии тренировали три бригады, вооруженные натовским оружием.
Еще три бригады собираются там тренироваться. Всего противник планирует сформировать шесть полноценных бригад, вооруженных натовским оружием.
Да, участились случаи сдачи в плен, но в целом вражеские силы не рассеяны, управляемость не потеряли, бои идут по всему фронту.
Есть даже попытки контратак на отдельных участках фронта, хотя и неудачных, связанных с большими потерями для противника.
Особенно активное движение сейчас отмечается на севере Запорожской области.
— Насколько наши силы на этом направлении защищены от контратак?
— Что значит «защищены»? Идут тяжелые бои. Например, в одном из батальонов «Союза добровольцев Донбасса», который находится на территории в Херсонской области, потери составили 29 человек убитыми и 86 ранеными за 12 дней контактного боя. Это очень маленькие потери, просто они оказались на острие атаки.
Сначала шли поляки, потом шли нацики, а в последний день шли вэсэушники. Естественно, что самые слабые атаки были со стороны вэсэушников.
Они подошли, получили и ушли. Поляки шли крепко, но всего два дня. Потом не выдержали, собрались и уехали.
— Была информация, что мы уничтожили 80—90% кадрового состава ВСУ. Ощущается ли это на фронте?
— Да, ощущается. Я не знаю, уничтожили ли мы 80 или 90%, но в тех подразделениях противника, с которыми нам приходится сталкиваться, кадровых военных (всех, кто находился в строю до начала спецоперации), действительно встречается не больше 10—15%.
Да, кадровый состав ВСУ в основном уничтожен.
Но я напомню, что мы воюем против армии, которая прошла четыре волны тотальной мобилизации.
Пушечного мяса на фронте у них хватает.
Тем более, по сути дела, на Украине, подчиненной Киеву, это остался единственный способ заработать какие-то деньги.
Украинская экономика рухнула окончательно до того момента, пока она не станет нашей собственной экономикой, и эти три тысячи долларов — это единственный способ заработать для всех семейных людей. И они идут на фронт заработать деньги.
Если они стоят на блокпостах или в тылу, то зарабатывают по тысяче долларов. Это заробитчане на войне.
— Сколько из этих мобилизованных храбрых и идейных? Сколько из них пришли просто на посту постоять?
— У большинства из них с боевым духом давно плохо. Тональность того, что произносят пленные, давно изменилась.
Раньше они рассчитывали, что в плен они попали временно, что будет «перемога», что они придут в Россию и устроят здесь вакханалию, заполучив русских в качестве рабов.
Я напомню, что с 2014 года они носили футболки и татуировки с лозунгами рабовласти.
Теперь они быть рабовладельцами в России уже не рассчитывают. Главная их надежда на то, что «весь мир против России». Но это неправда. Против нас западный мир, а вовсе не весь.
Они рассчитывают, что под давлением «всего мира» в России произойдет тяжелейший политический и экономический кризис, Россия развалится сама, а они придут на осколки развалившейся России и станут «рабовласниками». Теперь у них такая доминирующая идея. Им «главное продержаться».
Держатся они довольно плохо. Хотя эта война довольно низкой динамики и резкие движения фронта происходят достаточно редко, мы пока наступаем и выдавливаем их.
Еще надо иметь в виду, что мы фактически воюем добровольцами.
Потому что у нас нет военного положения и состояния войны, а те представители силовых структур, которые не хотят воевать, тоже не воюют.
Таким образом, все наши вооруженные силы, кроме мобилизованных в ДНР и ЛНР, добровольцы.
Из-за этого мы воюем меньшим числом, но продолжаем наступать. По ряду направлений мы это делаем весьма и весьма успешно.
— За счет чего нам удается наступать при отсутствии численного перевеса?
— Есть несколько составляющих. Одна из них — высокая степень боевого духа, понимание целей и задач именно этого периода боевых действий, которые для нас — действительно спецоперация, а не война. Хотя я считаю, что если с той стороны война, то мы тоже должны пересмотреть свое отношение к спецоперации.
Кроме боевого духа, у нас есть превосходство в качестве командования на тактическом и стратегическом уровне, а также существенное превосходство в бронетехнике и авиации. К сожалению, эта кампания похожа на Первую мировую, и это наше превосходство в бронетехнике и авиации не сказывается существенно, потому что с той стороны большое насыщение противотанковыми средствами и разнообразными средствами ПВО, прежде всего, западными.
Тем не менее, наступление продолжается, хотя оно идет достаточно сложно и, что греха таить, не без потерь.
— Нужно ли нам объявлять мобилизацию или каким-то другим образом ускорять темпы операции, чтобы она не затянулась на год или на два?
— Я отвечу на вторую часть вашего вопроса. Первая часть относится к компетенции высшего политического руководства страны, прежде всего, президента. Я уверен в том, что президент все хорошо понимает, принимает ответственные и абсолютно правильные решения. Поэтому я воздержусь от комментариев на эту тему.
Что касается ускорения темпов, то они были бы весьма и весьма желательны. Чем дальше мы затягиваем спецоперацию, тем с большими трудностями мы сталкиваемся. В частности, это касается насыщение противником линии фронта новейшими образцами западного вооружения.
К сожалению, HIMARS`ы и «три топора» (американская гаубица М-777) действительно доставляют нам существенные неудобства. HIMARS — это очень неприятная штука. Высокоточная, достаточно мощная. К сожалению, она действительно уничтожает много наших складов, и мы несем от них серьезные потери.
Это не супероружие, и мы эти установки уничтожаем. Но те, которые остались и действуют, доставляют нам проблемы.
— За счет чего мы можем ускориться? Нужно ли нам, например, уничтожать мосты или нанести удар по центрам принятия решений в Киеве?
— Для этого нужны организационные и политические решения. Я не хочу их особо комментировать, но меня до сих пор удивляет, почему мы не приняли решение об уничтожении мостов через Днепр, которые находятся в распоряжении противника.
Эти мосты — ключевые точки в линиях снабжения, по которым к противнику идет пополнение в виде живой силы и западные тяжелые вооружения.
Мы ожидаем появления у противника на фронте тяжелых систем ПВО. Это существенно ограничит возможности нашей фронтовой авиации: как самолетов, так и вертолетов.
— Может быть, мы не уничтожаем мосты по каким-то скрытым причинам, о которых высшее руководство страны знает, но нам не говорит?
— Очевидно, возможности наших сил позволяют нам уничтожить эти мосты. Вопрос в принятии решений на эту тему.
— Сейчас ведется много дискуссий, нужно ли в Донбассе восстанавливать те или иные населенные пункты и промышленные объекты. Кто это в итоге будет определять?
— Фактически Донбасс является частью России. Формализация этого произойдет в ближайшее время с помощью референдума. Надо дождаться освобождения территории ДНР от противника. Я не хочу предсказывать, сколько это займет времени, но я не уверен, что мы успеем это сделать в сентябре.
Если мы проведем референдум на два месяца позже — это нестрашно.
Донбасс — уже часть России. Здесь ощущается присутствие российских специалистов и чиновников. Российские государственные деятели регулярно посещают Донбасс.
Некоторые из них уже работают здесь на постоянной основе.
В целом выработана стратегия восстановления промышленного потенциала Донбасса. Есть ряд предприятий, которые восстановлению не подлежат, потому что они не вписываются или плохо вписываются в экономическую стратегию и экономические цепочки России. Некоторые из них столь сильно разрушены, что восстанавливать их себе дороже. Но очень значительная часть промышленного потенциала Донбасса будет воссоздана и будет работать лучше, чем раньше.
— Как вы оцениваете темпы восстановления Мариуполя?
— Я через Мариуполь проезжал вчера. Видно, что новые здания уже поднимаются. На окраине уже готовы несколько многоквартирных домов. Я не знаю, подключены ли там коммуникации, но выглядят они, как хорошие и качественные дома. Бери и заселяйся.
Идет довольно усиленное строительство. Понятное дело, что такой же картины нет в той же самой Волновахе. Восстановление идет, но Волноваха находится довольно близко к линии фронта и по ней регулярно прилетает. Думаю, когда линия фронта уйдет значительно западнее, начнется восстановление других районов Донбасса.
Многие города будут восстановлены в той или иной мере. Я неделю назад был в Попасной и могу сказать, что она разрушена очень существенно. Тем не менее, существуют планы восстановления Попасной.
Это всегда был важный железнодорожный узел. Она будет воссоздана, но в несколько меньшем масштабе, чем была ранее. В этом нет экономического смысла. Потому что экономическая картина Донбасса меняется и будет меняться дальше.
Вообще в Донбасс приходятся существенные инвестиции. Не только государственные, но и частные. И я ожидаю, что жизнь Донбасса будет существенно улучшаться сразу после прекращения боевых действий на его территории. На Луганщине это уже ощущается, в Донецке – не очень, потому что по нему пока продолжают стрелять. За окном регулярно громыхает.
— Насколько нам политически важно провести референдум в Донбассе раньше, чем в Херсонской и Запорожской области?
— Это важно не политически, а идеологически. Я разговаривал на эту тему с главой ДНР Денисом Пушилиным.
Он правильно сказал, что ему хотелось бы, чтобы референдум в ДНР и ЛНР прошел хотя бы на неделю раньше, чем на Херсонщине и Запорожчине, потому что Донбасс имеет право на некое символическое преимущество.
Донбасс с 2014 года воюет, терпит обстрелы и жесточайший террор.
Он имеет право на символическое превосходство над другими вновь обретенными нами территориями.
Комментарии