Егор Гайдар: " Вызываю огонь на себя"

 

РИА Новости

Камикадзе
12 ИЮНЯ 2012 г. ВАЛЕРИЙ ЗАВОРОТНЫЙ

 

Существует легенда, что скифы учили своих детей трем вещам – скакать на лошади, стрелять из лука, и… говорить правду. Первые два навыка осваивали почти все. Третий давался единицам…

Ровно двадцать лет назад, в один из июньских дней 1992 года в кабинет Бориса Ельцина вошел невысокий, полный человек. Звали вошедшего Егор Гайдар, а должность, только что полученная им, называлась «исполняющий обязанности Председателя правительства». Он был не похож на большинство переступавших этот порог – как в недавние времена, так и в прошлые десятилетия. Он не походил ни на «железных наркомов» тридцатых годов с их полувоенными френчами, ни на вальяжную номенклатуру шестидесятых, сменившую френчи на габардиновые плащи, ни на большинство «элиты», окружавшей самого Ельцина.

Былая когорта аппаратчиков уходила в прошлое. Наступало время «младших научных сотрудников». Именно так станут именовать и самого Гайдара высоколобые мужи, не принесшие на алтарь Отечества ничего, кроме своих диссертаций.

В тот день Гайдар стоял перед насупленным первым президентом России, предлагая ему выступить с обращением и рассказать о положении дел в стране. То есть попросту сказать правду: экономика дышит на ладан, в казне пусто, все сбережения потрачены на великие стройки коммунизма, на импорт зерна и на горы оружия. Впереди трудные времена, простых решений не будет, выбираться придется долго и мучительно.

Ельцин не решился. Возможно, сказалось обкомовское прошлое: «Взбудоражим людей. Народ не поймет».

Народ понял, что все деньги сперли «дерьмократы»...

Реформы никогда и нигде не были легким делом, и люди, начинавшие реформы, никогда не становились объектом любви. В конце восьмидесятых годов польский премьер-реформатор Лешек Бальцерович назвал свой кабинет «правительством камикадзе». Теперь подобную роль в России предстояло сыграть Гайдару.

Одним из тех, кто разделил с ним эту ношу, был человек, именем которого скоро начнут пугать детей. Тот самый Чубайс, придумавший ваучер (хотя придумал его не он), и тот, который, как известно, украл все у всех, набив собственные карманы. Хотя сотни доблестных «борцов с Чубайсом» потратили сотни часов и перерыли сотни документов, дабы изобличить негодяя. Результаты поисков не слишком впечатляют… Но все равно украл. Это и дураку понятно. (Дураку – особенно.)

Десятки новоявленных политиков обрели известность, клеймя злодея. Про одного из таких – господина по фамилии Рогозин – Татьяна Толстая сказала, что тот «въехал в политику на Чубайсе, как блоха на собаке». Образ точный.

Спорить о реформаторах, о правильности выбранного тогда пути, о значении начатых реформ будут еще не один десяток лет. Критиков хватает с избытком. При этом многие из них хорошо знают, что виновниками кризиса 1990-х годов были отнюдь не Гайдар, не Ельцин и не ужасный «во всем виноватый» Чубайс. И, кстати говоря, даже не Горбачев, со всеми его попытками «перестроить» то, что никакой «перестройке» не поддавалось. Развал системы начался задолго до прихода Ельцина и Гайдара. Система, не сумевшая в течение десятилетий стать мало-мальски конкурентоспособной, да и просто не способная элементарно накормить народ, была обречена задолго до горбачевской «перестройки».

Сказанное вовсе не означает, что за реформаторами не числится никакой вины. Ошибок и провалов было более чем достаточно. И далеко не все были вызваны объективными факторами, хватало и субъективных.

Можно ли было сделать иначе? Наверное, можно. Только вот горящих желанием приняться за дело, а не похмыкивать со стороны нашлось не слишком много.

У меня нет намерения анализировать все перипетии реформ, это задача для более компетентных авторов. Но, может быть, одна из главных ошибок заключалась в том, что не была создана разветвленная и целостная система адаптации населения к жизни в новых условиях. Не было приложено достаточно усилий, чтобы, как говорил Людвиг Эрхард, начиная аналогичную работу в Германии, «дойти до всех и каждого». Ибо результаты любых реформ в большой степени определяются тем, насколько они будут понятны не только людям, их проводящим, но и всем, кого принято именовать «народ» (а нынче – «электорат»). Вот для этого, пожалуй, было сделано крайне мало. В итоге сложилась ситуация, когда реформы шли сами по себе, а народ жил (точнее, выживал) сам по себе. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Однако для того, чтобы создать и наладить подобную систему адаптации, потребовался бы человек, способный пробивать и отстаивать ее всеми силами. Условно говоря, некий «второй Гайдар». Который наверняка часто конфликтовал бы с первым. Хотя это, думаю, пошло бы на пользу обоим.

Но где взять столько Гайдаров? Люди такого сорта – штучный продукт.

Впрочем, любой, кто взялся бы за подобную работу, вынужден был бы двигаться примерно тем же путем. И был бы обречен вызывать ту же реакцию отторжения, непонимания и даже ненависти. Полагать, что свобода, предложенная стране, веками свободы не знавшей, будет принята на ура и вмиг родит какое-то новое справедливое общество – наивная иллюзия. Достаточно представить картину: огромный лагерь (пусть уже не слишком жестокий, с более или менее сносными бараками, с более или менее регулярной баландой для всех). В какой-то момент бог весть откуда приходит свобода. Вышки охраны падают, вертухаи разбегаются, колючая проволока исчезает.

Неволя кончается. Но вместе с ней кончается и гарантированная баланда…

Кто первым лучше сориентируется в новых условиях? Тысячи людей, которым нежданная свобода была дарована? Увы! Первыми освоят новую жизнь более сильные и более наглые, сумевшие быстрее прорваться к складам и больше ухватить.

Эту стихию призваны укротить те, кто разрушил вышки. Но это – лишь в теории. На практике сюжет всегда и везде станет развиваться примерно по одному сценарию. Тем более что и среди взявшихся изменить систему единства не будет. И там желающих погреть руки найдется немало, устоять перед соблазном смогут немногие. Власть неизбежно меняет любого, причастного к ней.

Насколько изменили Егора Гайдара «коридоры власти», судить не берусь. Но, по крайней мере, он, в отличие от многих, способен был понять и оценить такую опасность. На одной из встреч, где мне довелось присутствовать, Гайдар, отвечая на вопрос, изменился ли он за годы пребывания в Белом доме, ответил: «Конечно». И, улыбнувшись, рассказал занятный эпизод.

В декабре 1992 года, отстраненный от должности, он вышел из кабинета, зашел в открытые двери лифта и стал ждать, пока тот спустится на первый этаж… Лифт не двигался.

«Я примерно минуту соображал, в чем дело, – сказал Гайдар. – Пока не понял, что не нажал кнопку. Раньше ее всегда нажимал охранник». Потом он еще раз усмехнулся, заметив: «Вот на этой мелочи я тогда ощутил, как должность влияет на человека».

Боюсь, еще многим, считающим себя нынче незаменимыми и непогрешимыми, придется стоять у такого лифта. Вот только многие ли потом вспомнят об этом с улыбкой?..

Реформы, начатые Егором Гайдаром, оставили тяжкий след в памяти. Но все стенания о «лихих девяностых», взятые сегодня на вооружение «лидерами», сделавшими в это самое время неплохую карьеру, – не более чем лукавство. Как и все проклятия в адрес людей, начинавших преобразования девяностых годов.

Речь идет не о том, чтобы делать из них святых. И не о жалости к тем, кто взялся за реформы. Они знали, на что идут. А вот что касается обличителей и судей, то нынешняя «элита», получившая (благодаря, кстати, проклинаемым ими реформам) возможность разглагольствовать с телеэкранов о судьбе России, а не помалкивать в тряпочку или шептаться на кухнях, слишком быстро забыла о своем прошлом. Впрочем, забыла не только она, но и многие, кому приходилось еще совсем недавно разыгрывать на работе по жребию «продовольственные наборы» или мотаться в столицу на «колбасных электричках». Миф о сладких былых временах живуч.

Гайдар начинал свою работу в тяжелейших условиях. Интересно было бы посмотреть на нынешних «спасителей России» и «поднимателях ее с колен», как бы они «спасали и поднимали» ее при цене нефти 19 долларов за баррель. А именно при такой цене проходили Гайдаровские реформы.

Потому не стоит торопиться в оценке тех, кто, действуя по сути на ощупь, в жесточайших временных рамках, совершая ошибки и промахи, оступаясь и падая, с терпением и упорством вытаскивал страну из того болота, в котором она прозябала. Оценки здесь будет выставлять только история…

Воспоминания о тяготах, порожденных реформами Егора Гайдара, не изгладятся еще долго, как долго еще будут плодиться жаждущие метать в него стрелы и бросать камни. Но всегда будут и люди, честно пытающиеся разобраться в том, как и в какой обстановке пришлось действовать «правительству камикадзе».

Один из таких людей, историк и писатель Яков Гордин в 1995 году, вспоминая о временах, когда Гайдар был отправлен в отставку, и о массовых протестах того времени, говорил: «Вот вам ситуация – человек заболел раком в излечимой пока еще форме. Два пути: ждать смерти, пользуясь последними месяцами сносного состояния, или же начать интенсивное лечение? Но лечение тяжелое: химия, облучение. Тошнота, слабость, волосы вылезают... Кто-то терпит и выздоравливает. А кто-то начинает бунтовать: «Что вы со мной делаете, сволочи?! Я себя вполне сносно чувствовал до вашего лечения! Хватит экспериментировать над живыми людьми!» Лечение прерывается. Вот так и мы поступили осенью 1992 года, когда заставили правительство отступить от своей программы… Митинги против реформ напоминают мне холерные бунты прошлого века, когда несчастные темные люди призывали убивать – и убивали! – докторов, будучи уверены, что, не будь медицины, не было бы и эпидемий. Так что учитывай не учитывай ментальность, а другого пути не было, если мы хотели выжить. И когда-нибудь Ельцину с Гайдаром поставят памятник…»

Не знаю, как насчет памятников. У меня вообще сложное отношение к монументам. Знаю лишь, что понять и оценить сделанное Егором Гайдаром еще только предстоит. Еще немало копий будет сломано вокруг этой фигуры – исторической по любым масштабам. Во всяком случае, по масштабам той роли, которую выбрала ему судьба.

О его методах и ошибках каждый будет судить по своим меркам. Одно ясно – миссия, выпавшая на его долю, была предопределена историей. И он честно выполнял эту миссию, даже зная, что ни славы, ни любви на этом пути не сыскать. Но он верил в свою правоту, ибо понимал, что система, которую ему суждено изменить, больше существовать не могла, хотя тоска по ней сохранится еще много лет.

Свобода – не подарок, она всегда испытание. Для кого-то теплый барак с ежедневной баландой до сих пор представляется хорошим убежищем, а крушение этого барака – «величайшей катастрофой». А кто-то будет стараться построить новый.

Вот только любые бараки со временем неизбежно гниют…